– Кая опоздала, поэтому я решила занять место рядом с Марией. – Мы пришли и устроились за свободным столом, – добавил Крэйг. – Через пару минут уже начался опыт. – Аспен, мы ведь уже все рассказали… Аспен уже не слушал. Его воображение заполонили страшные картинки, где у Айрленд все лицо в ожогах как из ужастика, кожа на шее и ключицах вспенилась, свисает лохмотьями с рук… – Она же только что из больницы… – пробормотал он себе под нос, но Крэйг услышал. – Да, здесь есть над чем подумать… – Когда на него обратились две пары глаз, он пояснил: – В ту ночь я был на дороге… ну, когда детектив Гаррисон погиб. Кая едва не залезла в огонь. Я вышел из машины, чтобы посмотреть, что случилось, помочь раненым. И тут увидел ее. У нее из уха текла кровь, да еще и ноги не двигались… К тому же она меня не узнавала. Опять. – Он пожал плечами. – Это был секрет, так? Аспен и Скалларк переглянулись, и Крэйг понял, что они понятия ни о чем не имели. – Твой дядя ведь работает в больнице, – вспомнила Скалларк. – Доктор Арнетт. Это он осматривал Каю? Крэйг кивнул. Аспен встал на ноги и медленно прошелся по коридору мимо двери, где была Айрленд. Перенял у нее эту дурацкую привычку. Еще немного, и я куплю себе пушку, – мрачно подумал он, вновь присаживаясь в кресло. – Успокойся! – рявкнула Скалларк, шлепая Аспена по дергающемуся колену. – Крэйг же сказал: с ней все будет хорошо! Дверь в кабинет открылась, и в коридор выглянула медсестра: – Можете войти. Аспен, Крэйг и Скалларк поднялись со своих мест и вошли в кабинет. И замерли. – Это что, шутка? – спросила Скалларк, первой обретя дар речи. Здесь никого не было, кроме врача. Седовласый мужчина оценил серьезным взглядом посетителей и подозрительно осведомился: – И у кого из вас ожоги? Пять минут спустя, узнав, что Кая выскользнула через другую дверь, они отделались от врача и вышли в коридор. Крэйг был удивлен сильнее остальных: – Она не любит, когда ей задают вопросы, верно? – Очень, – сердито подтвердила Скалларк. Единственное место, где я теперь чувствовала себя в безопасности, – особняк Харрингтонов. Я вошла внутрь и прислонилась к двери, закрыв глаза. После случившегося – воды, вылитой на меня в туалете, адской боли, когда в руке взорвалась мензурка с реактивом, – хотелось провести пару часов, нет, весь день в тишине. Именно поэтому я ушла из больницы – до того как Аспен или Скалларк или, что хуже, Крэйг напали на меня с расспросами. К счастью, доктор сказал, что никаких шрамов не останется. На моем теле и так достаточно отметин, и не хотелось добавлять напоминания о чудных днях, проведенных в УЭК, когда меня считали убийцей. Я посмотрела в сторону кухни, откуда доносились звуки: Ной напевал какую-то мелодию. Наверное, готовит что-нибудь вкусное. И у него прекрасное расположение духа. Я бы хотела, чтобы он поделился этим со мной, одолжил мне кусочек своего хорошего настроения. От предвкушения желудок стянуло в тугой узел, а в ногах появилась дрожь. Я тяжело вздохнула, оставила сумку на тумбочке и направилась на кухню. Взгляд мгновенно отыскал Ноя. Он был в наушниках – слушал песню. Мурлыкал что-то под нос. Музыка была такой громкой, что доносилась даже до моего больного уха, поэтому неудивительно, что он не услышал, как я приблизилась. Он стоял в черном свитере и черных штанах, теплый и уютный на вид. Не ведая, что творю, я встала позади него и обняла за талию. Прижалась грудью к крепкой спине. Затаила дыхание и сердцебиение, боясь реакции на мое странное поведение. Ведь мы никто друг другу. Просто друзья. Между нами был лишь единственный поцелуй, и то настолько странный и сюрреалистичный, что мы решили сделать вид, что ничего не происходило. Ной осторожно пошевелился, вытащил наушники из ушей. Я глухо сказала: – Не оборачивайся. Он не стал оборачиваться, лишь положил свои руки на мои. Я немного отстранилась, ткнулась лбом между его лопаток. Ной неуверенно спросил: – Что-то случилось? Я опустила руки и сделала шаг назад. Он на секунду замешкался, но обернулся, а я, не поднимая головы, забралась в плетеное кресло у окна. Чувствуя себя еще хуже, чем до этого, ведь теперь ко всему прочему примешались еще и смущение со стыдом, я кое-как попыталась объяснить свое поведение: – Просто мне захотелось это сделать. Бывают моменты, когда я думаю, что ты не такой уж и ужасный. – Классный. – Что? – Я резко подняла голову, и сердце тут же пропустило удар: Ной улыбался. Он не думал, что я странная. Он не думал, что я чудаковатая и от меня нужно держаться подальше. Он не смутился неожиданным объятиям. – Ты хотела сказать, что думаешь, что я классный, но перепутала прилагательные. Я тихо рассмеялась, а Ной скрестил руки и облокотился о кухонную стойку. – Расскажешь, что произошло? Я тут же перестала улыбаться. Не сомневалась, стоит ли признаваться, но не знала, как собраться с мыслями и чувствами. – Не знаю… Кажется, еще немного, и я ничего не почувствую. То, о чем ты говорил, – желание жить – кажется, его больше просто нет… Есть только страх, что все будет хуже, чем есть сейчас. Ной опустил руки. – Я же говорил тебе, – спокойно произнес он, – ты не сможешь постоянно жить в страхе. От стресса твое сердце… – он пожал плечами, подбирая слово, – просто взорвется. Иди сюда, – решительнее закончил он, приближаясь и протягивая руку. Я взялась за нее, вставая на ноги. Не совсем понимала, что Ной делает и зачем. Он встал ближе и осторожно снял через мою голову пропуск в Первый медицинский павильон. Изредка бросая взгляды в лицо, осторожно стянул с плеч белый халат, а затем убрал за уши волосы. – Секундочку. Он сложил мои вещи и оставил в кресле, затем быстро достал из шкафа фартук и нацепил на меня. Пальцы проворно завязали узелки – я даже моргнуть не успела. Да и не хотела, вдруг все происходящее нереально. Вдруг я только фантазирую, а сама лежу на кушетке в госпитале с перевязанной головой. – Так, – решительно сказал Ной, хватая меня под локоть и подтягивая к столу. – Пирог. Звучит чудесно, разве нет? Я с сомнением нахмурилась: – Ты хочешь испечь пирог? Он поможет снять стресс? Я не стала спорить. Если Ной где-то вычитал, что пирог позволит мне мыслить ясно и разумно, я согласна потрудиться; старательно отбросила мысль, что потом, покончив с готовкой, мы опять превратимся в незнакомцев; постаралась не слишком удивляться и своему поведению. Я притворюсь другим человеком. Той, кто иногда печет пироги со своим странным соседом по дому. В этом нет ничего такого. Ной достал из шкафчика корицу в баночке, и мой рот тут же наполнился слюной. – Орехи добавлять не будем, – с улыбкой сказал он, протягивая мне банку. Я приняла ее, открыла крышечку и вдохнула запах. – Нужно смолоть ее. Я кивнула, тем не менее не двигаясь. Ной растянулся в широкой добродушной улыбке. «Милота», – читалось в его взгляде. – Ну, за работу приниматься будем? Я отмахнулась от его улыбочки, достала с полки тарелку и терку и принялась за корицу. По кухне тут же распространился запах. Это его запах. Я бросила взгляд на Ноя. От него всегда так пахнет. Мукой. Корицей. Кардамоном. Черным кофе. Добротой. Отзывчивостью. Желанием прийти на помощь. Строгостью. К счастью, он смотрел не на меня, а копался в холодильнике. Достал вишню, поставил тарелку на стол и занялся тем, что пытался отделить косточку от ягоды. Ной в своей стихии. Может, даже забыл, что я рядом. – Ты никогда не готовила пирог? – внезапно спросил он, и я едва не подскочила. Прочистив горло, я бодрым голосом ответила: – Не было времени. Мой ответ его развеселил, и он улыбнулся, глядя по-прежнему на вишню в своих руках. Сок потек по пальцам, брызнул на стол. Несколько секунд я следила за движением кроваво-красной капли, пока не замерла, когда Ной вскинул голову и громко предупредил: – Осторожнее! Я опустила взгляд на терку и обнаружила, что почти вся корица стерта. В голосе Ноя проскользнула усмешка: – Уверен, ты будешь без ума от нашего первого пирога. – С его стороны зашелестела полиэтиленовая упаковка. – Если, конечно, ты не отрежешь себе руку. Тогда, конечно, тебе будет не до пирога. Я снова украдкой бросила взгляд в его сторону. Косточки отправлялись в одну тарелку, вишня – в другую. Ной слизал с безымянного пальца сок, затем достал из шкафа кулек с печеньем и протянул его мне: – Печенье тоже потри. – Ладно, только не лезь туда слюнявыми пальцами, – предупредила я, кивнув на вишню. Он обескураженно посмотрел на меня. – У меня не слюнявые пальцы. – Ты только что облизал их. – Три печенье! – приказал Ной, и я рассмеялась, глядя на выражение его лица. Хмурясь, он направился к своей вишне, а я не могла перестать хихикать. Как будто мне в жизни не было так весело. Но внезапно глаза обожгло. Я не сразу осознала почему – может быть, пыль от корицы попала в глаза? Но нет. Я замерла над тарелкой печенья, сжимая в руках терку так, что побелели костяшки пальцев. Мне должно быть хорошо, почему же так грустно?