– Да, знаю, Корнелл[10], – устало прохрипел он. Это было одним из прозвищ Конни, их старой шуткой. Сэм называл так возлюбленную, когда она становилась до невозможности важной и занудной. Правда, такое случалось практически каждый день. – Думаю, мне просто хочется… Речь Сэма прервали звуки шаркающих по полу лап готовящегося отойти ко сну питомца. – Хочется чего? – спросила Конни, боясь услышать ответ. Сэм выжидающе на нее посмотрел, а затем сполз под одеяло и отвернулся. – Да ничего, – буркнул он. Конни продолжала сидеть. И что же Сэм хотел предложить? В его профессии все было предельно просто. На работе он скоблил и перекрашивал шпили, а приходя домой, обо всем забывал. Для Конни же работа не прекращалась никогда. Она постоянно думала – то об организации учебного процесса, то о маячащих на горизонте дедлайнах, то о статьях для научных журналов, то о написании книги. Проклятой книги, что нависла над ней Дамокловым мечом. – Сэм? – Конни старалась не выдавать испуга. – Мне вставать через пять часов, – проворчал тот в подушку. Конни осторожно улеглась рядом. Ее переплетенные пальцы покоились на животе, а взгляд буравил потолок. Вскоре дыхание Сэма стало тихим и размеренным. На полу посапывал Арло. Тени комнаты сначала сгустились, а затем чуть рассеялись и посерели. А Конни долго разглядывала ионики[11] и лишь перед самым рассветом наконец погрузилась в беспокойный сон. 3 Марблхед. Массачусетс Начало февраля 2000 Конни свернула на мощеную улочку маленького городишка Наант, и ее «вольво» протестующе задребезжал. Снизив скорость, она переключилась на пониженную передачу, и утомленный автомобиль продолжил путь вопреки своему желанию. За последние несколько лет корпус старенького седана, словно сыпью, покрылся ржавыми пятнами, а кондиционер окончательно издох еще летом. Глядишь, вскоре Конни придется катить машину, отталкиваясь ногами от земли, прямо как мультяшному персонажу Фреду Флинтстоуну. Конечно, Конни осознавала, что от ее автомобиля проку мало. Он находился на ремонте практически постоянно. А надо сказать, обслуживание «вольво» здорово било по карману. Радовало лишь, что до автомастерской было рукой подать. К тому же нескончаемый ремонт избавлял владелицу от ожесточенной ежедневной борьбы за парковочные места Гарвардского парка. Как правило, «вольво» был припаркован на эстакаде в сервисе. На заднем сиденье кто-то тихонько заскулил, и Конни перевела взгляд на зеркало заднего вида. С губы Арло свисала тонкая струйка слюны, что на фоне его пестрого окраса казалась зеленоватой. – Потерпи чуть-чуть, мой сладкий. Осталось немного, – успокоила хозяйка любимого питомца. Пес стоически причмокнул и, потянувшись носом к приопущенному окну, с наслаждением вдохнул свежий океанский бриз. «Вольво» непрестанно покачивался, следуя вдоль неровной прибрежной дороги. Справа под покровом туч раскатывались размеренные волны серо-стального зимнего океана, который дышал на берег, словно пребывающее в спячке животное. Конни слегка приоткрыла и свое окно. Воздух был солоноватым, немного терпким и холодным. Судя по низко нависающим тучам, в любую секунду повалит снег. Конни слышала будильник Сэма, который прозвенел ни свет ни заря – в пять утра, но лишь накрылась одеялом с головой и в ту же секунду провалилась обратно в сон. Сегодня же суббота, а значит, занятий нет. Проснувшись несколькими часами позже, она не учуяла аромата кофе и не обнаружила ни одной записки, отчего ее желудок скрутился в узел. Глянув на запись, извещавшую о звонке Грейс, которая советовала дочери обзавестись мобильным, Конни обратилась к путающемуся в ее ногах созданию: – Почему бы нам не поехать прямо сейчас? Она набросала на планшете послание, где объясняла, куда отправилась, и пририсовала рядом пронзенное стрелой сердечко. Затем, собрав в охапку Арло и сумку с работами аспирантов, вышла за дверь. Конни не виделась с Грейс с самого Рождества. Для матери это было длинным периодом пребывания на берегу океана в одиночестве. Без пробок до Марблхеда можно добраться за час, но для Большого Бостона такая удача – редкость. Тем не менее зимним субботним днем дела с загруженностью на дорогах обстояли весьма неплохо. Конни оказалась в Свампскотте уже через сорок пять минут после того, как завела изможденный двигатель «вольво». Почему Сэм не может… или не хочет понять, какой напряженной жизнью она живет? А ведь пока Конни писала диссертацию в аспирантуре, он терпимо относился к ее постоянной занятости. Она тогда расшатала свои биоритмы в пух и прах. Бывало, ложилась лишь в девять утра и спала до трех дня. Когда Конни находилась в поиске работы, Сэм поддерживал ее и даже не думал жаловаться. Даже составил ей компанию в поездке на ежегодную конференцию, проводимую Американской исторической ассоциацией в Нью-Йорке – городе, что вызывал приступ тошноты как у Конни, так и у Сэма. Он ждал в баре отеля Хилтон, пока Конни пройдет первое собеседование, которое пришлось проводить в номере, сидя прямо на кроватях. Конечно, ей тогда отказали. Как чаще всего и случается в начале карьеры. Сэм, не колеблясь, заявил, что где бы Конни ни нашла работу, он поедет с ней. Не жаловался, когда она выбрала для жизни «зеленого монстра» лишь потому, что тот располагался в непосредственной близости от гарвардской мемориальной библиотеки Уайденера. Для Конни это было важно, ведь сейчас она переводила свою диссертацию в формат книги. Сэму же это сулило одни неудобства. Большинство его клиентов проживали в часе езды от Кембриджа – на Северном побережье. Конни сильнее вцепилась в руль, поскольку «вольво» покатился вниз с невысокой горы, минуя кучу поросших плющом вершей для ловли омаров. На горизонте уже маячил Марблхед. Арло выглянул в окно, опершись на него лапами, и гавкнул. Они проехали по тихому городскому центру – мимо китайской забегаловки, салона видеопроката и кафе-мороженого. На электронном табло банка отображалась температура: «4 °C». Не закоченеешь, но довольно холодно. Холодно и влажно. По ощущениям даже холоднее, чем в морозные дни. Сэм разозлился, что Конни не позвонила. Его можно понять. И все же это больше походило на прикрытие какой-то настоящей причины. И Конни знала эту причину. Просто не хотела признавать. Она включила поворотник, и «вольво» свернул на узкую гравийную дорожку, именуемую Милк-стрит, по бокам которой располагались дома, что мало изменились за последние четыре сотни лет. Милк-стрит извивалась, уводя «вольво» все дальше вглубь полуострова. Застройка становилась все менее плотной. Дорога внезапно оборвалась и перетекла в еще более узкую тропу, усыпанную по обеим сторонам старыми устричными раковинами. В это время года лес был серым, устланным прошлогодней опавшей листвой и сухими ветками. «Вольво» остановился в месте, которое любому другому человеку показалось бы обычной опушкой леса, заросшего ольхой, ясенем и вроде бы американским вязом. Конни положила руки на руль и вгляделась в запотевшее от дыхания окно, стараясь различить среди зарослей дом бабушки. Кованые ворота, увитые ветвями, удалось разглядеть лишь спустя пару минут. Над коричневым куполом из запутанных голых лоз виднелись очертания невероятно старого дымохода. – Приехали, – сказала Конни, выбираясь из авто. Арло соскочил с заднего сиденья и уже спустя мгновение обнюхивал ворота, размахивая хвостом. Дверь автомобиля захлопнулась, издав ржавый скрип. Конни перекинула сумку через плечо, сунула руки в карманы джинсов и направилась к дому бабушки. Последние годы в этой отшельнической резиденции проживала Грейс, однако перед ней до самой смерти тут жила ее мать, София, и Конни с детства привыкла называть хижину на Милк-стрит бабушкиным домом. Грейс выросла здесь, но, когда Конни была маленькой, они редко выбирались из конкордской коммуны в это захолустье Новой Англии. Должно быть, между Грейс и Софией возникали недопонимания, как происходит сейчас с Грейс и Конни. Конни и не узнала бы, что дом до сих пор находится в их собственности, если бы Грейс не попросила ее выставить его на продажу тем самым летом. Летом, когда Конни повстречала Сэма и потеряла научного руководителя. Летом, когда ее жизнь поделилась на «до» и «после». Оглядываясь назад, Конни назвала бы то лето «летом странностей». С того момента, когда ее жизнь переменилась, как по щелчку, прошло уже десять лет. Во все это было трудно поверить. И еще сложнее объяснить. Когда все устаканилось, Конни вернулась к тому, что называется «нормальной жизнью». Как раз в этот период – период усердной работы, дружбы с Лиз, Кембриджа и паба «У Абнера» – она познакомилась с Сэмом. Его забота, удивительные карие глаза и ночи близости являлись доказательствами того, что случившееся летом 1991 года произошло по-настоящему. Если бы не присутствие Сэма рядом, Конни бы притворилась, что тогда она испытывала галлюцинации, вызванные тяжелым потрясением и гипоксией. Когда осенью 1991 года Конни благополучно вернулась в Кембридж, чтобы продолжить учебу в аспирантуре и дописывать диссертацию, Грейс резко передумала продавать бабушкин дом. Собрав свои травы, книги о рейки[12] и целебных кристаллах, она покинула Санта-Фе и направилась в семейное имение. Отмыв окна от грязи, мать засеяла сад цветами и чудесно зажила в месте, способном очистить чакры и карму любого. На самом деле оказалось, что любителей подобной жизни куда больше, чем Конни предполагала. Арло пробрался сквозь прутья изгороди, и Конни услышала женский голос: – Ах, кто это у нас здесь такой! А хозяйку с собой привел? Конни взялась за ржавую задвижку. – Привет, мама! Сад за живой изгородью хоть пребывал в зимней спячке, выглядел весьма ухоженно. Извилистая тропка, выложенная каменными плитами, вела до двери дома. По обе ее стороны высились посеревшие от холода кустики шалфея, тимьяна, розмарина и лаванды. Вместо зеленой травы из земли торчали стебли многолетних растений и разлагающиеся останки однолетних. Стебли спаржи шелестели на ветру, а вдалеке, у самого дома, ждали наступления весны засохшая помидорная ботва, корявые корни белладонны, белены и гвоздик. Над головой переплетались виноградные лозы, затеняя территорию сада. Странно, но воздух внутри был не таким ледяным, как снаружи. Под ольхой, в очках для чтения, огромных ботинках LL Bean и шерстяном пончо, стояла на цыпочках Грейс Гудвин и тянулась к птичьей клетке, чтобы заложить в нее корм. – Здравствуй, дорогая! – воскликнула она, закрепила кормушку на прутьях клетки, обтерла ладони о джинсы и через ряды стеблей направилась к каменной тропке. – Как доехала? Ужасно, наверное? Конни двинулась к Грейс через сонный сад и заключила ее в неловкие объятия. – Да нет, вполне неплохо, – ответила она матери, вдыхая запах детской присыпки, лаванды и пачули. Мать неожиданно для Конни напряглась, и та, смутившись, отстранилась. Грейс заглянула в глаза дочери. Что-то странное было в этом взгляде, но Конни не могла понять что именно. Неужели обиделась, что дочь так долго ее не навещала? Но ведь мама знает о ее загруженности. И в конце концов, важно то, что на данный момент она здесь. Приветливая улыбка Конни сменилась неуверенной. Грейс взяла Конни за руки, развела их по сторонам и принялась с любопытством разглядывать с ног до головы, словно оценивала, хорошо ли на ней сидит новая школьная форма. – Что такое? – недоумевая, спросила Конни. Грейс опустила руки дочки и взяла ее лицо в ладони. Глаза матери были такими же бледно-голубыми, как и у Конни, а зимой, казалось, светлели еще сильнее, как и все вокруг. – Просто я так рада, что ты приехала, – ответила Грейс, но какие-то нотки в ее голосе подсказывали, что она лукавит. – Ясно… Конни никогда не удавалось добиться от Грейс прямого ответа. Все, что та говорила, окутывала пелена недосказанности. – Пойдем в дом, – предложила мать. – Тебе нужно согреться. – А сейчас нам предложат какой-нибудь травяной отвар, – бросила Конни Арло, который плелся за хозяйкой. – Только тебе. Не собаке, – поправила Грейс. Над входом висела ржавая подкова, зато саму дверь перекрасили всего несколько месяцев назад. Черная глянцевая краска подчеркивала неровности древних досок и блестела на выпирающих шляпках гвоздей. Конни и Грейс вошли в тесную прихожую и по привычке потопали по ковру, хотя снега на ботинках не было. Разувшись, женщины остались в одних носках. Свои полосатые носки Грейс связала сама. Как, к слову, и носки дочери. – Присаживайся пока. – Грейс махнула в сторону гостиной, что располагалась слева от прихожей. В камине дотлевали угли, а в воздухе витал запах яблони.