Как по мне, хрен редьки не слаще, но называть всяких гайдамаков «державниками» это опошлять само слово «держава». И кстати, Ковпак более подробно рассказал мне о том, что сейчас в Киеве происходит. Я был в курсе, но хотелось узнать из первых уст, а не из сухих разведсводок двухнедельной давности. Поэтому, уточнив, правда ли, что гетман при воцарении сразу отменил законы о земле и труде (то есть землю – помещикам, а рабочим – двенадцатичасовой рабочий день и запрет на стачки), поинтересовался, как к этим радужным нововведениям отнеслось население? Оказалось, что население обрадовалось до невозможности, и теперь в Звенигородском и Таращанском уездах Киевской губернии полыхает полноценное восстание. Так что в «державе» все нормально. Как и должно быть. Ну а у нас гайдамаки, почесав репу, решили идти пехом. Но после двух авиационных и трех артналетов сильно задумались. В принципе, по моим подсчетам, из трех полков на данный момент у них осталось два неполных. Так что было о чем подумать. Правда, и у меня образовались большие проблемы с горючим и снарядами для орудий. То есть мы уже не могли лихо перехватить вражин в полусотне километров, а потом уйти в степь, путая следы. Да и люди устали от постоянного напряжения. Правда, со вчерашнего дня лишь разведчики шустрят. Остальные приходят в себя, очухиваясь от постоянных боевых рейдов. И именно разведчики принесли весть о том, что в Маловодном[43] были взяты заложники. А на площади зачитан указ Сикевича: если красные банды продолжат подло бесчинствовать, препятствуя продвижению войск и убивая доблестных украинских воинов, то пособники этих самых банд, находящиеся в городе, будут уничтожены. В пособники бывший полковник записал тех, на кого указала левая нога (ими оказались в основном подсобные рабочие из бедноты). В данном случае схватили пятнадцать человек. И сегодня с утра двое из них были повешены. Молча выслушав эту новость, я сильно задумался. Мля! Ведь собирался, дав людям передохнуть, завтра уже уходить на соединение к своим, так как ресурсов почти не осталось. Но вот теперь… И дело даже не в городских «пособниках», которых у меня сроду не было. Нам вполне хватало обычного опроса обывателей для прояснения обстановки. Нет, дело в создании возможного прецедента. Ведь после этого каждая сволочь может захотеть решить свои проблемы подобным способом. А в Маловодном сейчас стоит штаб группы, большая часть бронедивизиона и третий запорожский полк. То есть сил – до хрена. Я и в лучшие времена их бы атаковать не стал. Тем более сейчас… Снарядов к орудиям осталось буквально по нескольку штук на ствол. А если только со стрелковкой на них переть, это нарываться на большие потери. Там от батальона ничего не останется. Но мерзость ситуации в том, что оставлять такую заявку без ответа никак нельзя. Краскомы, слушающие вместе со мной доклад разведки, подавленно молчали. Первым подал голос комиссар, который сначала молча курил, глядя, как я чешу репу, а потом не выдержал: – Что делать-то станем? Отобрав у него самокрутку, откусил и, сплюнув бумажный кончик, затянулся. Чуть не сдох (и где он столь ядреный горлодер берет?), а, прокашлявшись, ответил: – Батальон туда не погоню. Сам пойду. Лапин от такой заявки остолбенел, командиры возроптали, и в этот момент Кузьма взвился: – Как это «сам»?! Совсем с ума сошел? Не смей! Ковыряя в ухе, я мрачно спросил: – Чего орешь? «Сам» это не значит, что в одиночку их штурмовать пойду. Возьму с собой десяток парней. Но угомонить Кузьму было непросто: – Десяток? Против полка и бронедивизиона? – после чего, обращаясь к гомонящим командирам, добавил: – Чур точно с глузду съехал! Тут вообще поднялся вселенский хай. Даже одноногий Холмогоров (показавший себя за время боев великолепным спецом), подпрыгивая на протезе, орал об идиотизме. Остальные так вообще в выражениях не стеснялись. В запале кто-то из горячих хлопцев (ну, Семен, я тебе это припомню) даже предложил меня связать, чтобы дурью не маялся. Послушав их какое-то время, рявкнул: – Тихо! И дождавшись окончания воплей, пояснил свое видение ситуации. Ну насчет того, что уходить нам теперь никак нельзя. Народ задумался, и через какое-то время посыпались предложения. В основном все сводилось к тому, что дерзкие конники Буденного выманят врага из города, а батальон, плюнув на экономию, вступит с ними в бой. При этом часть кавалерии и одна рота, обойдя Маловодное с другой стороны, прорываются к городской тюрьме, где освобождает взятых в заложники горемык. После чего все быстренько отступают. На это я лишь вздохнул: – Братва, вы немного не в том видите проблему. Нам ведь нужны не те, кто сейчас в камерах сидит. Это обычные обыватели. Тем более – кто помешает гайдамакам наловить новых? Нет! Нам нужно сделать так, чтобы никому и в голову больше не приходило подобными вещами баловаться. Поэтому я и говорю – наказывать надо конкретно тех, кто это придумал. То есть Сикевича с ближайшим окружением. Ротный-три поинтересовался: – Дык как же его накажешь, когда он в окружении войск сидит, паскуда?! Я отмахнулся: – Пусть сидит. Один черт, за жабры возьмем. И для этого вовсе не надо устраивать великие сражения. Разведка доложила, что штаб расположен в здании городского собрания. Сам Сикевич квартирует в доме купца Пиминова, находящегося рядом. С ним адъютант, еще два штабных офицера и охрана. Количества охраны местные мальчишки не знают, но рассказали про пост у собрания и пост у дома купца. А также несколько пеших патрулей на улицах. Получается, что нам надо просто заземлить буквально несколько патрульных и можно брать генерал-хорунжего тепленьким. Буденный скептически прищурился: – О тож! А остальные его гаврики, раззявив чавки, будут на все это молча глядеть? – Именно на это я и рассчитываю! Но как это сделать, надо думать. Поэтому предлагаю прекратить неконструктивные вопли, а сесть и прикинуть варианты. Народ был несколько ошарашен, но бурча, постепенно включился в работу. И минут через двадцать стало что-то вырисовываться. Причем, что характерно – про снайпера никто даже не подумал. Инерция мышления, наверное. А сам я молчал, так как вовсе не собирался светить столь удобный способ ликвидации хорошо охраняемого врага. Зачем мне это сейчас надо? Это потом понадобится, когда за границей разных деятелей отщелкивать начнем. А то ведь, считай, до самого убийства Кеннеди ликвидаторы извращались как могли. И бомбы, и яды, и всякие там уколы отравленным зонтиком. Хотя уже целые подразделения снайперов существовали. Но применить их в обычной жизни хватило мозгов только у продвинутых америкосов. Так что не станем торопиться. Тем временем я отверг последнюю идею: – Пройти ночью, минуя патрули? Угу. А с собаками что делать будем? Там ведь в каждом дворе по шавке, которые такой лай поднимут, что мама не горюй! На что Буденный возмутился: – Да ты уже все предложения обхаял! Так что же – днем идти, у всех на виду? Тогда бобики точно гавкать не будут! Подняв палец, я обвел разгоряченных соратников взглядом: – Именно. Именно днем и у всех на виду. И чтобы нас там приняли как родных. Вот в эту сторону и думайте. Но думалось как-то плохо (точнее, гнали какую-то голимую фантастику), поэтому я вздохнул: – Игнат Тихомирович, проверьте, пожалуйста, у нас пишмашинка с латинской клавиатурой рабочая? Ничего в ней не стряслось, пока возили? Хотя подождите. Вместе пойдем. Может, это и не понадобится… После чего пошел претворять в жизнь то, что пришло в голову вначале в виде слабой идеи, но по мере обдумывания нравилось все больше и больше. * * * А еще через два часа от места базирования батальона в сторону Маловодного направилась телега, в которой находились довольно странные люди. Правил транспортом мужик, одетый в полувоенную одежду обычного дембеля. То есть штаны и сапоги солдатские, зато косоворотка и картуз с треснутым лаковым козырьком вполне гражданские. При этом вид у возницы был несколько ошалевший. Ну еще бы не ошалевший – после того как Буденный орально настоял, что он, как наиболее подготовленный боец, пойдет с нами, я ему приказал подстричь острохарактерные приметные усы до нормальных размеров. Будущий маршал, почти лишившись лицевого украшения, впал в прострацию, из которой до сих пор не вышел. Ну а мы с Бергом выглядели и того страннее. Одетые в драные, да еще и не по размеру крестьянские штаны и рубахи (похоже, их баталеры на ветошь держали), но при этом с гладкими физиономиями, мы смотрелись откровенно ряжеными. Обувь тоже дополняла картину, потому что иначе как «опорками» это не назвать. В ногах лежал небольшой саквояж с полуоторванной ручкой. В саквояже находились: две пары носков на резиновых подтяжках, месячной давности экземпляр газеты «Berliner Illustrierte Zeitung», сломанный карандаш, накрахмаленная манишка, манжеты, несколько металлических пфеннигов, криво разорванная половинка от листа командировочного предписания и галстук с отпечатком пыльного каблука. Вот в таком виде, уже в послеобеденное время, мы и подъехали к блоку на въезде в Маловодное. Удивленный постовой сначала внимательно выслушал наши объяснения на ломаном русском, переходящим в маты на немецком и испанском языках, а потом обратился за помощью к Семену: – Эй, шой-то там эти нехристи балакают? И хто вы такие? Буденный, сплюнув, с неудовольствием оглянулся на нас: – Вон тот, с фингалом, то корреспондент немецкой газеты – херр Раух. А второй – евонный фотограф с той же газеты – херр Гарсия. А я – Семен Будя. За возницу у них. Старший поста удивился: – Тю! Немцы? А шо они в таком виде, будто их собаки драли? И Буденный, под наши косноязычные реплики, коротко озвучил «легенду». Дескать, эти два господина вышли к его хутору и посулили хорошую сумму, если их довезут до ближайшего города. А еще лучше до позиций немецких войск. Тогда размер оплаты увеличится. Иностранцам он поверил, хоть и вид те имели совершенно отвратный – босиком да в одном белье. А поверил, потому что Гарсия, немного лучше балакающий по-русски, объяснил, что их ограбили какие-то вооруженные всадники. Отобрали тарантас вместе с лошадью, одежду, документы и даже фотокамеру. Хорошо еще не прибили, а просто бросили посреди степи. Бедолаги, очухавшись от потрясения, дошли до хутора, где и сговорились с Будей о транспорте. Старший после этого спича критично окинул нас взглядом, поинтересовавшись: – А шо ж ты им такую рванину дал? На что Семен домовито возразил: – Не маем мы лишнего барахла. Бельишком не сверкают и будя. Да и сомневаюсь я, добродию, шо оне у германцев сразу деньгу найдут. Это ж ведь одалживаться надо. Не каждый незнакомцу одолжится, пусть тот и газетчик. А немчура – известные скопидомы. Посему опаску имею, что опрокинуть могут с оплатой. Постовой, понятливо хмыкнув, уточнил: – Так германцы ж далече. До самых ближних больше дня пути… Буденный кивнул: – О тож! Потому прикидку имею, шо еще верст десять проедем, да на ночь у кума остановимся. А к завтрему вечору их до места и доставлю… Старший, почесав побитую оспинами щеку, принял решение: – Тоди так зробимо. Я те провожатого дам, он вас до штаба довидэ. У нас паны офицеры навродь с германцами добре общаются. Глядишь, прямо тут и допоможуть. Семен кивнул: – Добре. Нехай садится. И уже буквально минут через двадцать возле штаба мы имели беседу сначала с каким-то подхорунжим, который нас быстренько передал вышедшему на крыльцо поручику. А уже тот препроводил к целому сотнику, с которым мы и остались. Сотник оказался профессионалом и уже при рукопожатии оценил ровно подстриженные ногти и отсутствие мозолей на наших ладонях. Во всяком случае, именно так я понял его быстрые взгляды. Потом потекла вроде как непринужденная беседа. Офицер достаточно хорошо шпрехал по-немецки и заминок в разговоре не было. Берг же в ответ разливался соловьем, рассказывая, как его вместе с фотооператором направили в командировку по частям кайзеровской армии на востоке. Поведал, какой мы сделали репортаж в Киеве для своей «Berliner Illustrierte Zeitung». И как потом решили добраться до передовых войск, которые вот-вот войдут в Крым. Взяли билеты на поезд, но в… (тут он назвал станцию, где спешились мальчишки-кадеты) нас высадили, реквизировав состав для военных нужд. Его фотограф, Гарсия, обладая чрезмерно авантюрным характером, предложил купить или арендовать повозку и добраться до доблестных немецких солдат своим ходом. По пути делая фотозарисовки экзотического востока. И все было хорошо до тех пор, пока сегодня утром нас не остановили какие-то вооруженные казаки и не ограбили до нитки. Когда мы пытались возмутиться, они очень страшно принялись размахивать своими саблями, поэтому напуганные иностранцы предпочли покориться силе. А потом, босиком и в одном белье, добрели до ближайших домов, где местный пейзанин согласился нам помочь и даже выделил кое-какую одежду, дабы прикрыть срам. Контрразведчик задавал разные вопросы, но было видно, что он нам поверил. Да и чего бы не поверить? Красные, за редчайшим исключением, знаниями иностранного языка не блещут. Тем более столь экзотического для России, как испанский. Мордально и по поведению мы тоже никак не походили на пролетариев. Хотя в работе на красных он нас изначально даже не подозревал. Ему было просто интересно. Ну и попутно убедился, что мы не какие-то аферисты, пытающиеся сшибить денег (ага, типа – «сами мы не местные…»). После чего, вызвав давешнего поручика, распорядился нас покормить и как-то одеть. Так же снабдить временным документом, удостоверяющим наши личности. А уже возле двери добавил, чтобы нас и на постой определили. Дескать, смысла нет под вечер дальше ехать. А сегодня, мол, нормально переночуете и завтра с утра двинете. При этом я, взволнованно путая русские, испанские и немецкие слова, спросил: – А тот человек, что нас привез? Вдруг он уже уехал? На что контрик усмехнулся и, кивнув в сторону окна, утешил: