А колонна тем временем приближалась, не ожидая подвоха. И когда расстояние сократилось до двухсот метров, по ней, после моего свистка, кинжальным огнем ударили свинцовые струи. Выстрелы винтовок и пулеметов слились в один сплошной грохот. Сзади, добавляя звукового сопровождения, захлопали минометы, и сбоку от дороги расцвели султаны разрывов. Ковыряя оглохшее от стрельбы ухо, я, исключительно для себя, но от этого не менее злобно, заорал: – За каждую мину спрошу! Мазила! Нет, было понятно, что с первого выстрела попасть нереально и пристрелка в любом случае нужна, но вот хотелось поорать, выплескивая адреналин. Слишком уж картина получалась фееричная. Передние несколько рядов УНРовцев смело будто косой в первые секунды. Похоже, пули там не по одному человеку пробивали… И пока остальные порскали в придорожные кусты, на дороге осталось валяться не менее полусотни солдат. А может, и больше. Кстати, телепатия однозначно существует, потому что уже вторым залпом достойный ученик Васильева влупил почти точно, куда надо. А потом стал гвоздить так, что в воздух летели какие-то доски и даже обломки тележных колес. Уже после первого хлопка минометов взревели моторы броневиков, которые выкатились из-за деревьев и, набирая скорость, поехали на сближение с противником. Я же, приникнув к биноклю, стал смотреть, что предпримут влипшие в засаду вороги. Те повели себя довольно предсказуемо. Увидев прущую в их сторону броню, вооруженные лишь винтовками, залегшие под огнем люди резко подхватились и чесанули туда, откуда пришли. Но броневики ездили быстрее, чем они бегали. Поэтому, очень быстро сблизившись, начали стрельбу практически в упор. Да и наши не самоходные пулеметчики не спали… Гайдамаки снова залегли. На этот раз, похоже, окончательно. А я, поднявшись во весь рост, дунув в свисток, махнул рукой, приказывая ударным взводам идти на сближение с противником. С такого расстояния перестреливаться можно долго. При этом лишь боеприпасы зря пожжем. Тем более ворогам пока явно не до нас. Все их внимание приковано к плюющимся огнем броникам. В принципе, мои командиры это тоже поняли, поэтому штурмовые группы, еще до свистка, рывками стали выдвигаться вперед, увлекая за собой остальных. Сойдясь с солдатами метров на пятьдесят, опять залегли и стали пугать шароварников своим любимым криком «полундра!». Тех, кто с испугу пытался отстреливаться, тут же брала на свинцовую заметку порыкивающая моторами броня. Но продолжалось сопротивление совсем недолго. К тому времени, когда я с охраной дошел до передовой цепи, враги стали сдаваться. В смысле те, кто выжил, потому что три броневика – это шесть пулеметов, успевших натворить дел еще до подхода штурмовиков. Нет, какие-то наиболее быстроногие и сообразительные единицы успели удрать в степь, скрывшись за пологими холмами (в этот момент сильно не хватало Буденного с его казачками), но основную массу мы покрошили. Наши еще выковыривали из кустов пытавшихся спрятаться, а хозяйственный Михайловский уже производил ревизию телег, в которых везли пулеметы и боеприпасы. При этом, подняв гнутый щиток, с непредусмотренной заводом рваной дырой, явно матерился, вспоминая нехорошими словами минометчиков. Ну да ничего. Боеприпасы, думаю, мы трофеями компенсируем, а то, что «максимки» разбиты, так это пустое. Главное, что их против нас не успели применить. Сидя на броневике, я осмотрелся, соображая, что же у нас получилось. А получилось хорошо. Несколько десятков пленных согнали в общую кучу, попутно освобождая их от оружия и амуниции. Трофейщики, в сопровождении групп зачистки, активно обдирали убитых. Санитары, на легких брезентовых носилках, трусцой тащили кого-то из наших к появившимся из-за холма медицинским машинам. Вернее, к той, где базировался хирург. У батальонного Пилюлькина, в специально расширенной будке, целая операционная ездила. Со всеми клистирами, склянками, инструментами и операционным столом. Что-то можно было делать прямо в самодельном кунге[34], а в случае необходимости ставилась отдельная медицинская палатка. Но судя по тому, что палатку пока не разворачивали, особо серьезного ему никого не принесли. Да и немудрено – не зря же я ребят штурмовых групп в панцири одел. Правда, темный народ вначале пытался было бухтеть, не желая на тренировках таскать дополнительную тяжесть. Но наглядная демонстрация его полезности, а самое главное, озвученная цена изделия (в золотых рублях), заставила всех недовольных моментально замолчать. А баталеры, закатывая глаза, поставили изделия Чемерзина на особый учет. Тут я обратил внимание на то, что от группы пленных (которых навскидку было человек тридцать) отделили двоих и погнали в мою сторону. Ага. Похоже, старших вычленили для допроса. Ну ладно, поговорим. Когда сладкую парочку подвели ко мне, я, уже закурив, стоял возле «Остина» и, окинув взглядом понурых парней, приказал: – Представьтесь. Мужик постарше, лет тридцати, с бланшем под глазом и полуоторванным воротом на кителе, вытянулся: – Бунчужный Савенко. Его более молодой спутник, чуть заикаясь, выдавил: – Подхоружний Павлив. Форму УНРовцев видел в первый раз, поэтому с интересом окинул взглядом знаки различия. Хм… подхоружний, судя по одинокой сиротливой полоске, это что-то типа младлея? Или как сейчас говорят – прапорщика? А второй, скорее всего, сержант или старшина. Вон на нем сколько мелких звезд. Смотрятся внушительно, прямо как старшинская «пила» в РККА тридцатых годов. Да и сам он, общей матеростью и угрюмостью взгляда, вполне соответствует. Но насчет конкретизации званий выясню потом, а сейчас, чтобы не затягивать паузу, задал следующий вопрос: – К какой части относилось ваше подразделение? Отвечать взялся Павлив: – Мы из четвертой роты первого, имени Петра Дорошенко, Запорожского полка. – Кто командир полка? – Полковник Загродский. Хм… не слыхал про такого. Сделав отметку в памяти, продолжил допрос, узнавая, какого хрена они вообще тут делали. И выяснилась интересная штука. Оказывается, мы чуть-чуть не успели и передовые части соединения уже успели проскочить до Снигиревки. А говоря конкретнее, вот как раз три роты первого Запорожского полка. И эти вояки ожидали своей очереди, но тут выяснилось, что подвижной состав закончился. Покойный ныне ротный у них был карьеристом, поэтому принялся бегать и скандалить, напирая на то, что у него приказ. Но транспорт от этого не появился. Зато какой-то железнодорожный чин, утомленный воплями, посоветовал ему своим ходом выдвинуться на следующую станцию (там расстояние всего километров двадцать пять), где, по слухам, уже завтра должны были починить паровоз, стоящий в ремонте. И если туда успеть до того, как его перехватят, есть все шансы выполнить приказ начальства в срок. В этом месте я хмыкнул, так как уже немного понимая специфику ж/д, был почти уверен, что ротного, мягко говоря, накололи, просто побыстрее желая избавиться от шумного раздражающего фактора. При этом, что характерно, Савенко, с интересом глянув на меня, непроизвольно кивнул. Ха, похоже, бунчужный познал дзен и понимает жизнь лучше, чем можно ожидать от обычного сержанта. Короче, наивный ротный на это повелся и, в темпе реквизировав несколько телег с лошадьми, быстрым маршем повел свое подразделение к указанной цели. А час назад они встретили всадника, который сообщил, что конный патруль наткнулся на каких-то офицеров и ведет бой. Так как все происходило по пути, командир принял решение помочь патрулю. Вот и помог… Про поставленные стратегические задачи пленные толком ничего не знали, ну кроме того, что подтвердили общую цель насчет Крыма. Я же, жестом показав, что разговор закончен, кликнул своих командиров. А уже минут через двадцать все двинули к озеру, где уже давно затихла стрельба. Ротный-два Данилов встретил меня с нескрываемой радостью, доложив, что противник при начале обстрела опешил, а когда увидал приближающийся броневик (который в начале боя минут на двадцать замешкался, ища возможность проехать), так и вовсе обратился в бегство. Но зато со стороны золотопогонников начались шевеления, и теперь у ротного есть сразу два «языка». Это они лазутчиков офицерских повязали. И даже без особой стрельбы. Обращались, как я и просил, со всем вежеством. Мартын Никодимович подвел меня к большой иве и, делая широкий жест рукой, оповестил: – Вот. Пленные (у одного из которых оказался разбитым нос) сидели в траве, мрачно поглядывая на стоящих рядом морпехов. Глядя на помятых парней, я скептически пробурчал: – Нехилое у нас «вежество». Мартын возразил: – Да уж больно шустрые офицерики попались. Представляешь, командир, вот этот, с носом, Игнату глаз подбил и чуть не утек, собака. Покачав головой (так как Игнат Фадеев был одним из первых драчунов батальона), я удивленно посмотрел на прыткого прапорщика, лицо которого постепенно становилось похожим на морду панды, и спросил: – С какой целью вы пытались напасть на моих людей? Прапорщик, сплюнув кровавую юшку, промолчал, зато сидящий рядом поручик ехидно выдал: – Мы пытались? Мы просто спокойно прогуливались вокруг озера, когда на нас навалились эти мордовороты. И даже не представившись, сразу начали крутить руки. А его спутник злобно добавил: – Трясця твоей матери! Вашему Игнату вообще надо ноги выдернуть! Это же надо додуматься – живого человека по хозяйству сапожищем пинать! А если бы попал? Фыркнув, я приказал: – Развяжите этих клоунов. А когда тех освободили от веревок, коротко козырнув, представился: – Командир отдельного батальона морской пехоты Чур. Вы кто? Первый, с тремя звездочками на погонах, отряхнув и надев на голову лихо обмятую фуражку, козырнул в ответ: – Поручик Малышев. Второй, стоящий без головного убора, просто пожал плечами: – Прапорщик Зверев. Я же, отступив чуть в сторону, ткнул пальцем себе за спину, где стояла техника батальона, предложил: – Посмотрите туда. Вы, конечно, ребята веселые, но времени у меня мало, поэтому шутить больше не стоит. Судя по тому, что вы столько времени валандались с тем разъездом, оружия и патронов у вас мало. Так что мы с вами даже воевать не станем. Просто пустим броневики, которые вас размажут. Согласитесь: это очень обидно – погибнуть впустую, не нанеся врагу даже царапины? И в связи с этими обстоятельствами у меня вопрос – кто вы такие, куда следуете и чего не поделили с гайдамаками? Кто конкретно был в конном патруле, я не знаю, да и неохота в сортах говна разбираться, поэтому всех УНРовцев скопом решил называть гайдамаками (так же как наши деды, во время войны, самых разномастных украинских националистов называли бандеровцами). Проникнувшиеся моей речью парни лишь переглянулись, и тяжело вздохнувший Малышев ответил: – Мы принадлежим сводному офицерскому отряду капитана Филатова. Идем в центральную Россию. По домам. Здесь, возле озера, встали на дневку. Но чуть позже сюда же прибыл конный патруль армии УНР. В результате их крайне хамских требований возникла ругань, а после дошло и до перестрелки. Потом неожиданно подключились ваши пулеметы, и господин капитан послал узнать, что там за союзник появился. Зверев, осторожно щупающий нос, язвительно добавил: – Вот и узнали, мать иху через семь колен… – И, выдержав небольшую паузу, задумчиво выдал: – Вернее, так и не узнали. Что за батальон морской пехоты? Какой армии? Не просветите? А то уж больно форма на вас непривычная… Наша одежка, действительно, кое-какими своими элементами несколько выбивалась из общепринятых стандартов. Китель «афганки» чем-то походил на английские мундиры, поэтому особых вопросов не вызывал. Разве что капюшон да тельник, видневшийся за расстегнутым воротом, привлекали внимание. Брюки – прямые, а не галифе. Но это тоже не особо бросается в глаза. Зато остальное… Наколенники с налокотниками из толстой кожи, сделанные еще в Таганроге, сразу приковывали взгляд. Держались они не на резинках (которых сейчас было практически не найти), а просто на завязках, продетых через нашитые шлевки на штанинах и на рукавах. Поясные ремни, опять-таки. Сам кожан был от немецкого, зато бляха с якорем и серпасто-молоткастой звездой (это уже в Севе делалось) точно ни в одной армии мира не использовалась. Одинаковые ножи, типа «Вишни»[35], только с деревянной рукояткой. И в завершение – странный мешковатый жилет с не менее странной панамой. То есть общий вид, действительно, не позволял нас хоть как-то идентифицировать. Было понятно, что это явно какая-то форма, но совершенно непонятно, чьей именно армии. Поэтому я, ухмыльнувшись и указывая пальцем в звездочку на панаме, пояснил: – Отдельный батальон морской пехоты является подразделением регулярных частей Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Так что поздравляю, господа, мы – красные. Невоздержанный прапорщик на это известие витиевато выматерился, а Малышев лишь скрипнул зубами, глухо сказав: – Ясно… детей только не трогайте. Душевно прошу. Тем более что они все были на казенном коште. То есть дворян там нет… Судя по реакции, ерничество с поздравлением было явно излишним и меня как-то не так поняли. Поэтому, подняв руки, попытался исправить положение: – Стоп! Никто никого трогать не собирается. Не для того гайдамаков били, чтобы и вас рядом положить. Тем более что врагами вас не считаю. И кстати, что за дети? Поручик несколько секунд недоверчиво смотрел мне в глаза, но видно поняв, что прямо сейчас их стрелять не будут, пояснил: – С нами идут одиннадцать воспитанников Проскуровской кадетской школы. Возрастом от десяти до двенадцати лет. И двое преподавателей из этой школы. Стоящий рядом комиссар, на это растерянно пошлепав губами, культурно спросил: – Э-э… вы идиоты? Ребятишек-то зачем с собой тащите? И Малышев поведал историю о том, что в Проскурове была кадетская школа, относящаяся к Одесскому кадетскому корпусу[36]. И до начала восемнадцатого года там все было нормально. Даже создание Украинской Народной республики на ее существовании почти никак не сказалось. Правда, часть учеников разъехались по домам. Ну а потом, постепенно, началось то, что я наблюдал еще в своем времени – от «кацапы наше сало зъили» до «москалей на ножи»! Закоперщиком в этом деле оказался бывший учитель сельской школы, ставший главным идеологом украинской власти в городе. Он же и предоставил кадетам новую программу обучения, в которой, в частности, говорилось, что главным врагом «вильной и незалэжной» является Россия. А когда ученики и преподаватели возмутились, школу просто сняли с довольствия. Тут уж все, у кого были родители, тоже рванули по домам. Остались сироты, которым некуда было деваться. И две недели назад школу просто закрыли. Мальчишек хотели передать в приют, но те были резко против. А двое офицеров-преподавателей приняли решение, взяв учеников, выдвинуться в сторону Одессы. Так сказать, к головной альма матер. Но на полпути всех пассажиров поезда из вагонов выгрузили, реквизировав состав для военных нужд. Там, за станцией, они и встретили небольшую группу офицеров под командованием капитана Филатова. Тот вполне резонно предположил, что и в Одессе может найтись свой «сельский учитель», после чего предложил двигаться вместе с его людьми к Де… Тут поручик закашлялся, и я, хмуро ухмыльнувшись, подбодрил: – Не боись. К Деникину так к Деникину. С Антоном Ивановичем советская власть сейчас ведет вполне успешные переговоры о сотрудничестве. У нас ведь война с кайзером в полный рост, да помимо оккупантов, еще разные «самостийные» ушлепки кусок страны стараются откусить. Мы как можем отбиваемся, но профессионалов не хватает. А у него их вполне достаточно… Малышев недоверчиво посмотрел на меня: – Вы хотите сказать, что у красных могут служить офицеры Русской Императорской армии?