Председатель ВЦИК особо не размышлял: – Чего тут тянуть? Надо людей вытаскивать. В первую очередь тех, кто в Алжире. Вернусь в Москву, дам распоряжение – пусть маршруты продумывают. Денег на это выделим. Ну и с посольством свяжемся. Вопросы зададим – чего это они как рыбы молчали? А то оборзели лягушатники… – Выдав ответ, Иван решил уточнить: – Сам-то какие-то виды на него имеешь? – Имею. Мне его связи во Франции нужны будут. Не сейчас, позже, но понадобятся. И не только его, а в принципе, какие найду. Нам ведь еще подставных фирм по миру десятки и сотни открывать. А твои фармакологические конторы тут никак замазывать нельзя. Они должны быть вне подозрений. Солидными и респектабельными. Санкции против нас введут, это к бабке не ходи. С обширнейшими «стоп-листами». И к этому времени у нас должны быть готовы обходные пути. Мы же это обсуждали. Вот я и решил начать потихонечку… * * * Как обычно, с Жилиным мы просидели до утра. А потом начались гонки со скачками. Распределял стажеров и пополнение по взводам. Отсылал суровых гонцов в Ростов, за обмундированием. Суровых, потому что ребята везли деньги в оплату и были накручены до невозможности. В принципе, форму пошить брался и мой таганрогский деловар, но он не успевал по времени. А в Ростове на фабрике и выкройки есть, да и руку они уже набили. Так что Мелешко оказался в пролете. Потом занимались пристрелкой десятка винтовок с оптическим прицелом, привезенных Иваном. Оказывается, оптика на винтари уже вовсю производилась, и теперь я в спешке формировал снайперские пары. Позже, уже в узком кругу, проводил испытания глушителей, сделанных собственноручно в таганрогских мастерских. Глушаки были исключительно для наганов и получились типа БраМитов[17], но представляли собой «жалкое подобие левой руки», по сравнению с современными. Поэтому, как их можно использовать, я пока не представлял, так как звук выстрела, конечно, уменьшался и искажался, только один хрен, звучал как громкий щелчок хлыста. То есть не «пук, пук», словно на дорогих глушителях моего времени, а «ШЛЕП, ШЛЕП», будто я из АК с ПББС[18] шмаляю. Хотя это я так больше с расстройства говорю. Реально получилось несравненно тише, чем с ПББС, но все равно конструкцию еще надо доводить до ума. Попутно знакомился с приданными мореманами-комендорами и смотрел, какими кораблями батальон будет переправлен в Крым. Точнее, десантными «Эльпидифорами», которые в свое время делались для высадки десанта в Босфоре. Но десант так и не состоялся, а несколько единиц стояли без дела. Вот ими и решено было воспользоваться. Сопровождать нас должны были боевые корабли, и вот на одном из них увидел прелестные компактные пушечки. Увидел и пропал. Я их облизывал и обнюхивал, а ничего не подозревающие хозяева орудий активно поясняли, что это такое. Мля-я… сорокасемимиллиметровая пушка Гочкиса это вещь! Скорострельность – пятнадцать выстрелов в минуту! Дальность – 4,6 км! Вес всего 450 килограммов! Ну и станок 213 килограммов. То есть встанет на грузовик как родная. Да еще и расчет весь туда же поместится! И гаплык всем немецким броневикам! Я, честно говоря, их очень опасался, так как против того же «железного капута» крупнокалиберный пулемет мог и не сыграть. А я сомневаюсь, что «капут» на фронте в единственном экземпляре катается. Возможно, их в каждой немецкой дивизии штатно по нескольку штук?[19] Но при этом подозревая, что сию цацу мне просто так не отдадут (тем более что я хотел как минимум две штуки), решил задействовать сторонние силы, в виде Григоращенко, который к этому времени навел хорошие мосты со здешней корабельной братвой. И все получилось! Причем даже проще, чем рассчитывалось. Оказывается, ничего демонтировать не надо было, так как на здешнем складе, после ремонта, находилось аж четыре пушки Гочкиса. При этом пара из них была установлена на колесные лафеты, для возможности боевых действий на суше. И снарядов к ним вполне хватало! Так что, по распоряжению Матюшина, я их и получил. Правда, не все, а лишь две, потому что местные вояки легли грудью на остальные, и по решительности их физиономий было понятно, что биться за них будут даже с легендарным Чуром. Чтобы не портить отношения, настаивать я не стал и оказался совершенно прав, так как в процессе последующих дружеских посиделок мне дали интересную наводку. Крепкий мужик, в бескозырке с надписью «Евстафий», услышав о моих поисках командира батареи, крякнул: – Да, браток. Толкового комендора найти непросто. Наши-то «драконы»[20] все поразбежались. Ну, кого мы сразу не успели макнуть. А те из братвы, шо с одного орудия хорошо палят, командование цельной батареей не потянут. Для этого наука нужна. – Многозначительно разгладив усы, он продолжил: – Но вот помню, у нас старший лейтенант был – Холмогоров Вадим Саныч. В голове все расчеты за пару секунд делал и поправки, считай, сразу выдавал. «Гебену» в том бою у мыса Сарыч от всей широкой моряцкой души насовал. И к матросикам душевно относился. Лишний раз зуботычины не раздавал. Завсегда объяснял, что непонятно. А вот ежели совсем тупой попадался, тады да – зверел и старался его куда-нить побыстрее перевести. Ну это-то понятно… Но в шестнадцатом его ранило, ногу ниже колена отпилили да списали вчистую. Живет сейчас с матушкой да сеструхой в Таганроге. Мы ему, по старой памяти, нет-нет да продуктов подкинем, а то на пенсион инвалидский сейчас не очень протянешь… При этом мореман хитро поглядывал на меня, и я принял его намек: – Знаешь, Серега, если это действительно грамотный специалист, то мне по фигу, есть у него нога или нет. Я ведь и с Матюшиным говорил. Из разговора понял, что на нашем участке артиллеристов мало, и командир любого подразделения скорее на говно изойдет, чем отдаст своего человека. Так что надо искать ничейных. А то, что без ноги – ничего. Главное, чтобы голова была, а придется – и на себе таскать станем. Не переломимся. Тем более что это временно. Мне обещали чуть позже нужных людей прислать. Кондуктор с «Ефстафия» вздохнул: – Комендор-то он от бога, но вот революцию человек не принял. Говорит – «власть мерзавцы с прохвостами захватили» Эт он так про Февральскую. А про Сентябрьскую и того хлеще – а теперь, грит, во власть лиходеи пролезли, для которых кровь людская, что водица. И они всех ею умоют. И своих, и чужих. – Сергей снова вздохнул. – Мы его тогда токмо из большого уважения не шлепнули. Поэтому и навещать прекратили. А опосля как-то встретили на улице – худющий, одни глаза хлопают. Вот и стали понемногу продукты заносить да матушке его передавать. Сам бы он не взял. Гордость в нем, вишь ли, играет… Я, офигевший от верности формулировок, данных старшим лейтенантом обеим революциям, хлопнул себя по колену: – Все! Беру! – И поясняя мысль, добавил: – Понимаешь, браток, мне фрица бить придется малыми силами. Поэтому каждый человек на счету, и потеря даже одного бойца, это вот такенный шрам на сердце. А этот старлей потери поможет снизить до минимума. Так что на его политическую ориентацию в данный момент можно закрыть глаза. Немцев-то он не любит? Собеседник ухмыльнулся в усы: – Вот германцев он точно не переваривает. Токмо попробуй еще одноногого-то убедить на войну итить. Хотя у тебя, товарищ Чур, язык подвешен – ты и мертвого уговоришь. Бывал я на твоих вечерних митингах. Слыхал, как ты все непонятное доступно объясняешь. Кстати, в этом вы с Холмогоровым похожи. Поэтому его и вспомнил сейчас. Кивнув, я подытожил: – Вот, ты мне его адресок дай. Схожу, переговорю с инвалидом. Может, и получится чего дельного. * * * Этим же вечером я выдвинулся по указанному адресу. От сопровождения охраны удалось отбрыкаться. После покушения Лапин, будь его воля, меня бы по городу пускал исключительно в сопровождении броневика. Но я пресек его поползновения, поэтому на мотоцикл уселись втроем. Кузьма разместился в коляске, а Мага, на которого возлагалась бдение за оставленным на улице транспортным средством (а то ребятня его живо разберет), плюхнулся на багажник. До нужного места доехали довольно быстро и вскоре уже стояли перед длинным двухэтажным домом из красного кирпича. Вот на первом этаже и находилась квартира Холмогоровых. Вход в парадное был со двора, поэтому, оставив байк на улице (к нему сразу стали стекаться здешние пацаны), мы прошли через ворота, направляясь к подъезду. Правда, по пути были остановлены бдительным дворником, который дополнительно указал нужный адрес и тут же отвлекся на какую-то бабу, тянущую большое корыто к сараям, стоящим в глубине двора. Пройдя по коридору до двери, покрутил механический звонок с выпуклой надписью «Прошу крутить» и на женский голос, осторожно вопросивший: «Кто там?» – ответил: – Здравствуйте. Мне нужен Вадим Александрович Холмогоров. Дверь открыла худенькая старушка в накинутом на плечи платке и, удивленно глядя на нас (в основном на ремни портупей с оружием, выдающих в нас действующих вояк), еще раз уточнила: – Вы к Вадиму? Но зачем? Из глубины квартиры донеслось: – Мама, кто там? После чего что-то упало, мужской голос коротко чертыхнулся, и под стук костыля из комнаты появился мужчина с длинной шевелюрой и в халате до пят. При этом, что характерно, одна рука у него была в кармане этого самого халата. Окинув нас недружелюбным взором, одноногий спросил: – Кто такие? Козырнув, мы с комиссаром представились. Визави, убрав руку из сразу отвисшего кармана (вот ствол там у него, зуб даю), удивился: – Слыхал я про Чура. Только непонятно, я-то вам зачем понадобился. Хотя чего уж тут – проходите, коль пришли. В квартире было чисто, поэтому мы, невзирая на причитания старушки: «Да что вы, не надо разуваться! У нас и тапочек нет», скинули сапоги и, шлепая босыми ногами (ну не в портянках же ходить, а насчет носков мы как-то не подумали), двинули за хозяином. Тот уже гордо восседал за круглым столом с застиранной скатеркой и, когда мы уселись, ненавязчиво поинтересовался: – Так что, господа? Чем обязан? Переглянувшись с усмехнувшимся комиссаром, я тоже хмыкнул. Пациент своим «господа» явно нас прощупывал, и чтобы долго не рассусоливать, я решил сразу бить в лоб: – ТОВАРИЩ старший лейтенант, не могли бы вы ответить на вопрос – насколько сложно уже вторым-третьим залпом, с закрытой позиции, накрыть движущуюся механизированную колонну врага с постепенным переносом огня вдоль колонны? А потом быстро перенести огонь на приближающееся конное охранение противника? При этом учитывая, что предварительной пристрелки не было. Одноногий озадаченно крякнул: – Кхе… вообще это стандартная задача для любого грамотного офицера. Тут нет никакой сложности. Но офицер, подчеркиваю, должен быть опытным. Скорее, дело будет упираться в подготовку нижних чинов. – После чего, сделав ехидную физиономию, уточнил: – И вы лишь за этим ко мне пришли? Не обращая внимания на ехидство, я продолжил: – А вы эту «стандартную задачу» сможете выполнить? Хозяин безразлично пожал плечами: – Когда-то мог. Но мне все равно непонятен ваш интерес. – Интерес мой прост и безыскусен. Сейчас вы днем сидите в будке и занимаетесь ремонтом керосинок, примусов, зонтов, да и вообще всего, что под руку попадется. Имея большую конкуренцию как со стороны мехмастерских, так и со стороны прочих частников. Получая копейки. Выживаете в основном продажей вещей, – я кивнул в сторону стены, на которой остался невыгоревший след от часов или большого барометра. – Мы же хотим предложить вам должность командира батареи в нашем батальоне. С испытательным сроком, потому как если с личным составом не поладите, то нам придется расстаться. Низкий профессионализм тоже категорически не приветствуется и ведет к расставанию. Это кнут. Пряником является ежемесячный оклад в двести пятьдесят рублей[21] и еженедельный дополнительный продуктовый паек красного командира. Холмогоров чуть не выронил незажженную трубку, которую крутил в руках: – А вы вообще обратили внимание, что у меня не все конечности в комплекте? – Естественно. Но это не помеха. Тому же Джону Сильверу это, – указав взглядом на костыль, – вовсе не мешало жить и работать. И еще как работать! Понятно, что Окорок персонаж насквозь литературный, но наверняка взят из обычной жизни. В дополнение скажу – хорошо покажете себя в боях, я буду ходатайствовать о пенсии вам, именно как красному командиру. Обучите троих бойцов до своего уровня, или близко к нему, обеспечу место преподавателя на артиллерийских курсах в столице. Хозяин, ошарашенно кашлянув, прищурился: – Мне все это кажется настолько вздорным, что в голове не укладывается. Прийти к одноногому инвалиду и предложить ему идти на войну… Бред какой-то. Я что – последний артиллерист в стране? Почему вы явились именно ко мне? Да и с кем, позвольте спросить, вы воевать собираетесь? Я кивнул, принимая правомерность вопросов: – Отвечу по пунктам. Воевать с немцами. Артиллеристов в стране хватает, но все, кто находится в пределах доступности, заняты на своих участках и командуют своими подразделениями. А нас сейчас очень сильно поджимает время. Через месяц необходимые люди будут, но у нас нет этого месяца. К вам появились после слов кондуктора с броненосца «Евстафий» – Сергея Хижняка. Именно он порекомендовал вас как высококлассного профессионала. Было видно, что слова насчет «профессионала» бальзамом пролились на инвалидную душу, но Холмогоров оказался крепок. – А насчет моих политических воззрений он вам тоже рассказал? Тут вступил комиссар: – А как же! После этого товарищ Чур и решил с вами говорить. Я добавил: – Меня заинтересовала ваша общая оценка произошедшего в России и дальнейший прогноз ситуации в целом. Что говорит о трезвом мышлении и аналитическом складе ума. Да и вообще… Как-то неожиданно меня вдруг поперло, и я высказался и о белых, и о красных, и о серо-буро-малиновых. Офицеров, отсиживающихся у Деникина, в то время, когда мы для войны с немцами инвалидные сусеки скребем, тоже припомнил добрым тихим словом. Отдельно прошелся по «мудрым» советским вождям. Кузьма, привычный к моим вывертам, лишь тихо улыбался, зато Холмогоров находился в стадии полного охренения. Ну никак у старшего лейтенанта не вязалась наша форма и содержание. Он открывал и закрывал рот, порываясь что-то сказать, комкал скатерть и в конце не выдержал: – Позвольте, а вы действительно Чур? Тот, которого все газеты называют лучшим красным командиром? Пламенным борцом за власть Советов и дело революции? В честь которого митинги проводятся и, как я уже слышал, детей называют? Новость насчет детей меня удивила, но, не подавая вида, я лишь хмыкнул и, достав документы, протянул их для ознакомления. Хозяин, возвращая бумаги, ошарашенно произнес: – И вправду – Чур. А вас в ваших же словах ничего не смущает? Я ведь и за газетами следил, и программы всех этих революционеров читал… Вы как-то сильно выбиваетесь из образа борца за «правое дело». – Ничуть. Просто ситуация с сентября семнадцатого меняется с каждым днем, и радикально настроенных кровожадных персонажей во власти становится все меньше и меньше. Вот комиссар не даст соврать. Лапин кивнул и, неожиданно уже для меня, выдал на-гора краткую выдержку программы жилинцев. Это убило летеху наповал. Какое-то время он переваривал информацию, но потом, отморозившись, стал засыпать нас вопросами. Минут через сорок, утолив первое любопытство, угомонился и, пробормотав: «Похоже, я катастрофически сильно отстал от жизни», поднял на нас глаза: