Она поняла, что это кровь. Указав на один из стульев с высокой спинкой, она сказала: — Сядь на этот стул лицом ко мне. Хават поклонился и сделал так, как она ему велела. «Все этот пьяный дурак Айдахо», — подумал он. Он изучал лицо Джессики, удивляясь ее выдержке. — Нам потребуется много времени, чтобы объясниться, — сказала Джессика. — Что вас беспокоит, моя госпожа? — Он сел, положив руки на колени. — Не надо играть со мной в прятки! — взорвалась она. — Если Уйе не сказал, зачем тебя вызвали, то это должен был сделать один из охранников. Можем мы быть, по крайней мере, честными друг с другом? — Как пожелаете, моя госпожа. — Прежде всего ты ответишь мне на один вопрос, — сказала она. -Являешься ли ты агентом Харконненов? Хават сорвался с места, его лицо потемнело от гнева. Он резко бросил: — И вы смеете обвинять меня в этом? — Сядь, — сказала она. — Ты тоже осмелился обвинить меня в этом. Он медленно опустился на стул. А Джессика, читая его мысли, с облегчением подумала: «Это не Хават». — Теперь я знаю, что ты хранишь верность моему герцогу, — сказала она. — Поэтому я готова простить тебе свою обиду. — А есть ли что прощать, госпожа? Джессика нахмурилась, размышляя: «Может сказать ему о моем главном козыре? О дочери герцога, которую я вот уже несколько недель ношу под сердцем? Нет! Сам Лето еще не знает об этом. Это только осложнит его жизнь, рассеет его внимание в то время, когда он должен сосредоточить все свои силы на борьбе за наши жизни. Еще не пришло время об этом говорить». — Знающий правду разрешил бы этот наш спор, — примирительно произнесла она, — но у нас нет такого Человека. — Как скажете. У нас нет человека, знающего правду. — Зато среди нас есть предатель! — воскликнула она. — Я изучила наших людей с огромным вниманием. Кто это может быть? Не Гурни и, конечно, не Дункан. Их лейтенанты недостаточно опытны, чтобы решать серьезные дела. Это не ты, Зуфир. Это не может быть Пол. Я знаю, что это не я. Остается доктор Уйе. Следует ли мне позвать его и устроить ему испытание? — Это напрасный труд, — сказал Хават. — Он воспитан Высшим колледжем, это я знаю наверняка. — Его жена Бене Гессерит была убита Харконненами, — сказала Джессика. — Вот как! — Разве вы не слышите ненависти в его голосе, когда он говорит о Харконненах? — Вы знаете, что у меня нет слуха. — Что заставило вас подозревать меня? — спросила она. Хават нахмурился. — Моя госпожа ставит своего слугу в неудобное положение Мой первый хозяин — герцог. — За это я готова тебе многое простить. — И снова я должен спросить: есть ли что прощать? — Что же нам делать? — спросила она. Он пожал плечами. — Давай тогда возьмем кого-нибудь другого, — сказала она. — Дункана Айдахо, например, великолепного воина, чьи способности к охране и наблюдению заслуживают глубокого уважения. Сегодня вечером он переусердствовал кое в чем, носящем название пива со спай сом. Я слышала, что и другие наши люди бывали одурманены этой смесью. Это верно? — У вас есть собственная информация, моя госпожа? — Да, есть. Неужели вы не рассматриваете это пьянство как симптом, Зуфир? — Моя госпожа говорит загадками. — Напрягите свои способности ментата! — вспылила она — В чем причина того, что происходит с Дунканом и с остальными? Могу вам ответить: у них нет дома. Он указал пальцем в пол: — Арраки — вот их дом! — Арраки для них — неизвестная земля. Их домом был Каладан, но мы лишились этого дома. У них нет дома, и они боятся, что герцог их покинет. Он окаменел от изумления. — Если бы так заговорил один из наших людей, то это можно было счесть… — Ах, прекратите, Зуфир! Разве доктор совершает предательство, поставив правильный диагноз? Разве можно его за это считать поражением? Моя единственная цель — вылечить болезнь. — Герцог доверяет мне в этих вещах. — Но вы должны понимать, что у меня есть опыт лечения таких болезней, — сказала она. — И, возможно, ты согласишься, что у меня есть некоторые лекарства. "Мне придется ввести его в еще более жестокий шок, — сказала она себе. — Он нуждается во встряске, которая выбьет его из состояния рутины. — У вашего умения может быть много интерпретаций, — говоря это, Хават пожал плечами. — Вы уже вынесли мне обвинительный приговор? — Конечно нет, моя госпожа. Но я должен обратить внимание на любую возможность, и события покажут, насколько они верны. — Угроза моему сыну прошла здесь, в этом доме, незамеченная вами, сказала она. — Кто воспользовался этой возможностью? Его лицо потемнело. — Я принес свои сожаления герцогу. — Не сказали ли вы о своих сожалениях также мне… или Полу? Теперь он сердился уже открыто — ноздри его раздувались, глаза горели. Она видела, как бьется жилка на его виске. — Я — человек герцога, — произнес он четко, с расстановкой выговаривая каждое слово. — Это не предательство, — сказала она. — Угроза в чем-то другом. Возможно, это имеет отношение к ласганам Возможно, они рискнут поставить в нескольких ласганах часовые механизмы, нацеленные на домашние защитные поля. — И кто сможет сказать после взрыва, не был ли он атомным? — спросил он. — Нет, моя госпожа, они не пойдут на действия столь нелегальные. Радиация рассеивается долго, улики слишком серьезны. Этот путь для них закрыт, ставка должна делаться на предательство. — Вы — человек герцога! — не выдержала она — Могли бы вы уничтожить его в попытке спасти? Он набрал воздуху в легкие и сказал: — Если вы невиновны, я принесу вам самые унизительные извинения. — Посмотри на себя, Зуфир, — сказала она. — Люди живут лучше всего тогда, когда каждый из них имеет собственное место, когда каждый знает, что он делает в обществе. Уничтожьте это место — погибнет и человек. Мы с вами, Зуфир, из всех тех, кто любит герцога, лучше всего подходим для того, чтобы уничтожить его место. Разве не могла я нашептать о тебе герцогу ночью? Когда лучше всего западают в голову подобные подозрения? Следует ли мне говорить яснее? — Вы мне угрожаете? — насупился он. — Конечно же нет. Я просто веду к тому, что кто-то действует против нас, используя для этого устройство нашей жизни Это умно, дьявольски умно Я предлагаю отразить эту атаку, организовав нашу жизнь так, чтобы подобные клинья некуда было вбить. — Вы обвиняете меня в распространении беспочвенных подозрений? — Беспочвенных — да! — Вас больше устраивают собственные подозрения? — Это твоя жизнь состоит из подозрений, а не моя. — Значит, вы ставите под сомнения мои возможности? Она вздохнула. — Зуфир, я хочу от тебя, чтобы ты исследовал мою эмоциональную вовлеченность в это дело. Реальный человек — просто животное, без логики. Твое представление о логике неестественно, но оно продолжает оставаться таким. Ты — ментат, воплощение логики. И все же решение твоих проблем строится на том, что в самом прямом смысле слова образуется вне тебя, требует всестороннего изучения и деятельного исследования со всех сторон. — Вы решили поучить меня моему ремеслу? — спросил он, не скрывая своего презрения к ее советам. — Все, что находится вне тебя, ты можешь видеть и ко всему применить логику, — сказала она. — Но такова уж сущность человека, что, когда мы сталкиваемся с личными проблемами, мы тем неохотнее обращаемся к их изучению при помощи логики, чем более глубокими они являются Мы склонны барахтаться на поверхности, обвиняя все что угодно, только не то, что действительно мучает нас. — Вы, я вижу, пытаетесь разрушить мою веру в возможности ментата, раздраженно бросил он. — Где бы я ни обнаружил попытку саботировать любое оружие из нашего арсенала, я бы без колебания обвинил виновных и уничтожил их. — Хорошие ментаты питают здоровое уважение к ошибкам в своих расчетах, — сказала она. — Я никогда не утверждал обратного. — Тогда направь свое внимание на симптомы, видимые нам обоим: пьянство среди мужчин, ссоры; они болтаются и передают друг другу нелепые слухи об Арраки, они игнорируют самые простые… — Это у них от безделья. Не пытайтесь отвлечь мое внимание, превращая простое в таинственное. Она смотрела на него, думая о людях герцога, напивающихся в барах до такой степени, что от них разит, как из пивной бочки. — Почему ты никогда не использовал мои возможности для службы герцогу? — спросила она. — Боишься соперничества?