Она прочертила изгиб, затем дугу и, наконец, ещё один изгиб. Это могла быть вершина горной цепи или… Она добавила ещё несколько линий и принялась за штриховку – корона. Клэр ощутила укол разочарования. Она была к ней так близко. Во всяком случае, к её первой части. Зубец – узел любви лежал всего в нескольких метрах. Он был выставлен там в фойе на всеобщее обозрение, и всё же казалось, что до него ей, как до луны. Она прочертила ещё одну линию, толстую и увесистую – наверное, такую же увесистую, как корона, когда надеваешь её на себя. Клэр и ободок-то терпела с трудом. Ей не нравилось, как он сдавливал виски. Поэтому она могла себе представить, до чего тяжело носить на голове металлическую корону. Она добавила своему рисунку ещё несколько линий. Её мысли не поспевали за её карандашом. Обычно чудесная сила заключалась в материи, и Клэр помогала направить её в нужное русло, но сейчас ей почти казалось, что это карандаш тянет её за собой, и она позволила этому образу, чем бы он ни был, пролиться на бумагу. Внутри неё, словно забытое воспоминание, разворачивалась история. * * * – Я не хочу её носить, – пожаловалась принцесса. – Она тяжёлая, и от неё у меня болит голова. А ещё она создавала много шума. Всякий раз, как принцесса оказывалась рядом с короной, она слышала гудение метеорита, из которого её выковали. – Звёздочка моя, тебе никогда не придётся её носить. – Мать поцеловала дочурку в лоб. Причёску женщины увенчивала небольшая тиара со сверкающей вуалью. – Эту ношу предстоит нести твоему брату. Девочка мрачно посмотрела на корону своими серыми глазами. Корона была выкована из пламени звезды – метеорита – и поблёскивала в слабом свете тронного зала. – Я очень рада, – с чувством произнесла девочка. Ей не верилось, что такая тяжёлая вещь однажды придётся впору её брату. Его детская головка пока ещё была покрыта нежным пушком. Ей было его жаль. В конце концов, как можно оседлать единорога и раствориться в рассвете, когда тебя пригибает к земле что-то настолько тяжёлое, как эта корона? Поскольку она была просто принцессой, а не наследницей, ей приходилось носить только серебряную диадему, да и то лишь когда они с папой выезжали из замка верхом. Женщина рассмеялась. От улыбки вокруг её глаз побежали лучики морщинок. – Кто-то думает о езде на единорогах? Девочка смущённо опустила голову. Ей было неловко, но в то же время она радовалась, что мама её поняла. Королева Элейна всегда всё понимала. Вот почему большинство жителей королевства знали её как Элейну Отзывчивую. – Идём, Эстелл, – сказала мама, подавая ей руку. – Давай проверим садовый пруд! Посмотрим, не обижают ли лебеди бедных гусят. Принцесса Эстелл засунула руку в карман и вытащила из него кусочек клюквенного печенья, который она припасла от завтрака. Хотя это и было её любимое угощение, она волновалась за выводок гусят, которые вылупились этим летом чуть позже обычного. – Великие умы мыслят одинаково, – произнесла королева Элейна, запуская руку в карман и доставая из него точно такое же печенье. Эстелл широко улыбнулась матери, и в то же мгновение протрубил рог с городской стены. Очень странно. Обычно рог звучал, если стражники завидели на дороге отца, возвращающегося во дворец. Но Эстелл видела отца этим утром. Он сидел, согнувшись над кипой бумаг, в своём кабинете. А значит, рог не отдавал приветствие; он предупреждает их о… – На нас напали! – выдохнула мать. В коридоре послышались шаги. Мать схватила её за руку, выронив печенье на пол. – Нам нужно спешить, – сказала она, увлекая её за собой к двери. – Кователи уже здесь. – Моё печенье! – закапризничала Эстелл. – Боюсь, мы всё равно не сможем навестить сегодня гусят, – сказала ей мама. – Ты должна быть очень храброй, мой камушек. – Слёзы предательски защипали глаза Эстелл, но она не издала ни звука. Как только они покинули тронный зал, она опустила взгляд. Корона, которую она держала под мышкой, моргнула ей в свете факела. Каждый из её четырёх зубцов был украшен слезами луны. Они сверкали подобно звёздам тёмной, чёрной ночью. * * * Что-то яркое засверкало в глазах Клэр: – Элейна, просыпайся! Клэр открыла глаза и увидела, что Лирика склонилась над ней и тянет её за руку. Историум, казалось, опустел. Осталось всего несколько танцоров, решивших выложиться на последней тренировке по полной. Клэр не заметила, как уснула. Должно быть, она проспала не меньше нескольких часов, раз все успели разойтись. Последнее, что она помнила, – как картинка плавно распускается из-под кончика её карандаша вместе с историей… или, быть может, это был сон? Клэр легонько встряхнула кистями (они немного затекли, пока она на них спала) и сняла с лица прилипший к нему набросок. Несмотря на то что карандаш слегка размазался, сюжет картинки по-прежнему был понятен. Она нарисовала принцессу с королевой, стоявших в незнакомом ей тронном зале. Они обе были повёрнуты к смотрящему спиной, но корону было видно полностью. Набросок был грубым, но она рассмотрела четыре небольших символа на каждом из четырёх зубцов короны под вставками из слёз луны: молот, дубовый лист, узел любви и самоцвет. Клэр внимательно разглядывала рисунок. Иногда сюжеты сами просились из её головы на бумагу. И всякий раз это немного напоминало какое-то чудесное таинство. Карандаш в такие моменты будто начинал управлять её пальцами. Клэр перевела взгляд на край листа, где она нарисовала рамку из гусей. Она проследила за их полётом до угла страницы и остановилась. Учительница, которая вела у них рисование в четвёртом классе, придавала большое значение Авторской Подписи на каждом их рисунке. Она так и произносила эти два слова – с заглавной «А» и заглавной «П». Клэр обычно подписывала свои творения разборчивыми печатными буквами: «К. Мартинсон». Но в этот раз она оставила на рисунке что-то, что скорее походило на каракулю, хотя она и смогла различить заглавную букву «Э», дополненную завитушками. Клэр задумалась: она написала «Э» вместо своего фальшивого имени Элейна или вместо Эстелл? Она покачала головой – какая разница? Она позволила своему воображению унести её слишком далеко. – Лирика, ты её нашла? О, вот ты где! – Донёсся до неё голос Клео сверху, и Клэр поспешила смять набросок и сунуть его в карман. Она не хотела, чтобы Клео или кто-нибудь из Роялистов-прядильщиков видел, что она нарисовала корону. Нельзя, чтобы они начали догадываться о том, что она задумала. – И-извини, – пробормотала Клэр. – Я не спала целую… – Пустяки, – перебила её Клео. – Вам с Лирикой пора домой. – Постой, – сказала Лирика, нахмурившись. – Разве ты не с нами? Ты обещала, что повторишь со мной шаги! – Извини, Эл, – сказала Клео, и её глаза задержались на Клэр всего на секунду. По телу Клэр начало растекаться беспокойство. – Обещаю, что помогу тебе, когда освобожусь, но у меня появились кое-какие дела. Лирика скрестила руки на груди, и у неё сверкнули глаза. – Какие дела могут быть важнее обещания? – Мы только что получили сообщение, написанное рукой королевы, – ответила Клео, подавая руку Клэр, чтобы помочь ей подняться. Вставая на ноги, Клэр почувствовала, как в её ладонь просунули что-то шероховатое. Записка. Клэр сжала её в кулаке, а Клео продолжила: – Её королевское величество просят сопроводить алмазное дерево-витрину с помещённым в неё зубцом в Замок на вершине холма. – Теперь Клео смотрела прямо на Клэр. – Принц Терний прибудет сюда на рассвете. Глава 11 Ужин этим вечером был скромным: острый сыр с виноградом и ароматным яблочным пирогом, – но Клэр к нему едва притронулась. Хотя от записки Клео и остался теперь только пепел в печи Плетёнок, казалось, она успела прожечь дыру в желудке Клэр. Клэр предстояло покинуть дом Плетёнок с первыми колоколами. А со вторыми колоколами – быть на Ткацком мосту, где Клео будет ждать её с лодкой, которую она раздобыла, чтобы увести Клэр подальше от ярко-голубых глаз Терния. И зубца – узла любви… Если она не найдёт способа достать его в считаные часы. Взрослые постоянно сетуют на время, но Клэр до этого момента считала, что у неё его навалом. Длинные занятия и ещё более длинные перерывы тянулись, казалось, целые дни, а скучные летние вечера за прополкой в саду – целую вечность. Но сейчас… Клэр отдала бы за эти долгие мгновения всё что угодно. В Ардене она чувствовала, как время ускользает от неё. Мчится вперёд без оглядки, словно река, которая вот-вот обрушится вниз водопадом. Чем быстрее становилось его течение, тем ближе она была к катастрофе. Тем ближе она была к тому, чтобы потерять Софи навсегда. – Элейна? – Кто-то похлопал Клэр по плечу. Подняв взгляд, она увидела, что госпожа Плетёнка пристально смотрит на неё с высоты своего роста. Между бровей женщины пролегла тревожная морщинка. – Я спрашивала, могу ли я забрать твою тарелку, милая, – сказала она. И по её интонации Клэр поняла, что она уже не в первый раз задаёт ей этот вопрос. – Я сама, – быстро ответила Клэр, слезая с плетёного кресла. Она потянулась за другими пустыми тарелками на столе. – Куда их отнести? – Раковина вполне для этого сгодится, – ответила госпожа Плетёнка, указав на посуду, которая уже высилась в раковине горой. – Займёмся ей утром. Госпожа Плетёнка посмотрела на кучу шерсти, которую ей ещё только предстояло спрясти, после чего её взгляд скользнул к Лирике. Девочка встала из-за стола нескольким ранее и теперь снова повторяла шаги перед камином. Клэр смотрела, как Лирика встала на носки, выполняя отточенный пируэт. Она кружилась всё быстрее и быстрее, словно волчок, как вдруг… Бух! Она распласталась на деревянном полу. – Лирика, милая, ты в порядке? – спросила госпожа Плетёнка, кладя веретено, которое она только что взяла в руки. Лирика сидела на полу, явно удивлённая. – Конечно, нет! Как я могу быть в порядке? Я не помню шаги. А Клео… она мне пообещала… ах! Лирика вскочила на ноги и кинулась к лестнице. Клэр знала, что в любом другом жилище, не имеющем отношения к прядильщикам, они бы услышали, как её ноги топают по ступеням, но тёплый ковёр полностью заглушил звук. Клэр сочувственно подумала, что это очень неприятно. Порой громкое топанье ногами помогает справиться с обидой. Этот звук означает, что ты есть, что ты важен и что ты заслуживаешь внимания. Так ей объяснила мама, когда Софи начала вести себя особенно несносно и хлопала дверьми чуть ли не каждую неделю. – Извини, что тебе пришлось это увидеть, – произнесла госпожа Плетёнка. – Я схожу посмотреть, как она. Но Клэр увидела, как женщина вновь смерила взглядом объём шерсти, которую ей предстояло прибрать. – Я схожу, – сказала Клэр, быстро ставя тарелки в раковину и вытирая ладони о первое попавшееся полотенце. Иногда, когда люди чем-то расстроены, они хотят побыть одни, но что-то во взгляде Лирики… подсказало Клэр, что в её случае всё может быть с точностью наоборот. И если она действительно собирается сбежать этой ночью, ей следует хотя бы попрощаться перед этим с Лирикой. Клэр поднялась по лестнице и заглянула в комнату Клео, чтобы взять кое-что из своего рюкзака, после чего постучалась в дверь спальни Лирики: – Лирика? Можно я зайду? Ответа не последовало, и Клэр приняла это за хороший знак. Она прошла в комнату. Лирика развалилась на кровати, уставившись стеклянным взглядом в балдахин под потолком. Косички и петельки свесились с края матраса, почти доставая до пола. – Чего тебе? – спросила Лирика. Её голос прозвучал не сердито, а лишь угрюмо. – Просто хотела проверить, как ты, – честно ответила Клэр. – Кстати, я думаю, на репетиции ты держалась отлично. Думаю, у тебя есть шанс. Лирика вздохнула, и этот звук намотался на балки под потолком. – Даже не знаю. Вот если бы Клео была здесь, чтобы помочь… – Она перевернулась на живот и посмотрела на Клэр. – Знаешь, она ушла от нас раньше, чем нужно. Она могла провести целое лето со мной и мамой, прежде чем перейти в подмастерья. У неё вся жизнь впереди на то, чтобы стать историком! Клэр недоумевала.