— Мы его и без следака расколем. Зря что ли яйца мочил. Саната доставили в отделение милиции. Усадили на табурет посередине непритязательного кабинета, наручники не сняли. Модник сразу предложил: — Ну что, гражданин Шаманов. Можем оформить явку с повинной, если расскажешь, как было дело. — Я расскажу. Мне нечего скрывать, — согласился Санат. Он начал рассказывать, как искал место аварии и спасал малыша. Физиономия оперативника кривилась, словно тот стиснул зубами дольку лимона. В комнату вошел переодевшийся Крепыш, запер дверь, послушал и тоже скривился от недовольства. Он занял место за спиной подозреваемого и зачем-то взял в руки толстый телефонный справочник. — Я порезался, когда залезал в машину через заднее стекло. Тогда же порвал рубашку, — объяснял Санат. — Задняя дверь со стороны водителя была открыта, — возражал оперативник. — Я выбил ее изнутри, когда выходил, — оправдывался Шаманов. Неожиданный удар сзади в бок опрокинул его на пол. Крепыш навис над поверженным Дирижером, угрожая тяжелым справочником: — Колись, гнида, за что ты их прикончил? — Их убили, но это сделал не я. Модник поднял упавший табурет и помог Шаманову подняться и сесть. Он вновь стоял спереди и увещевал: — Ты пойми, два трупа тянут на высшую меру. Твой единственный шанс скостить приговор — чистосердечное признание. Ты же не скрылся — уже хорошо. Пожалел младенца — тоже плюс. Сошлись на помутнение рассудка. Что не поделил с убитыми? Санат продолжал настаивать, что его не было в машине в момент аварии. Модник постепенно раздражался: — Как ты вообще оказался один на дороге в таком месте? — Вышел из автобуса. — Зачем? — Укачало. Решил пешком пройти. — И услышал писк младенца? — Да. — Кончай пургу гнать! Там река шумит! — взорвался Крепыш и новый удар толстой книгой обрушил Шаманова на пол. — Кто тебе поверит, придурок? Только себе хуже делаешь. — Да ну его. Пусть получит по полной. Мы свое дело сделали, — решил Модник, который был в паре главным. Он отпер дверь, высунулся в коридор и крикнул дежурному: — Оформляй задержанного в камеру! Ночь Санат провел в камере предварительного заключения на дощатых нарах. Он почти не спал и мучительно думал. Под утро собственная версия даже ему показалось неубедительной. Глава 43 Днем подозреваемого Шаманова допрашивал следователь прокуратуры. В отличие от агрессивных и нетерпеливых оперативников, начинавший полнеть мужчина в тесном кителе с капитанскими погонами выглядел спокойным и рассудительным. — Хижняк Валерий Юрьевич. Буду вести ваше дело, — представился следователь. И мысленно подбодрил себя: майорские погоны, считай, на плечах, если быстро расколоть убийцу и передать дело в суд. В комнате было душно. Преградой свежему воздуху и солнечным лучам служила решетка на окнах и пыль на стекле. Следователь протер платком испарину на лбу, пролистал бумаги и доверительно наклонился к задержанному. — Такс, гражданин Шаманов, явка с повинной уже не просматривается. Мой совет — чистосердечное признание. Санат решил сообщить главное: — Я знал семью погибших Самородовых, Антона и Александру. Мы вместе снимали домик. Александра ждала ребенка, позавчера у нее начались схватки, и муж повез ее в роддом. С тех пор я их не видел до того момента, как нашел автомобиль в реке. Но я знаю, кто их убил. — Я тоже. — Хижняк придвинул чистый лист и авторучку: — Пишите, как было дело. — Да нет же, не я! — возмутился Санат. — Тогда кто? — Их было четверо. — Четыре убийцы в «жигулях» помимо жертв? — усомнился следователь. — Не многовато ли? — Я не знаю деталей, но слышал, как они договаривались. — Поясните. — Я музыкант, выступал в ресторане при гостинице «Жемчуг». В гостинице работают Михаил Фомин и Артур Кармазов, здоровые такие. Им помогали Ираклий и Георгий Давиташвили, племянники Беридзе. Следователь отвлекся от записей и заинтересованно поднял брови: — Отара Георгиевича Беридзе? Откуда такая уверенность? — Я был вчера в доме Беридзе, в гостях у его дочери, и слышал телефонный разговор. — Во сколько это было? — Часов в одиннадцать или чуть позже. — Так, — следователь сделал пометку. — А дальше, что вы делали? — Поехал домой. Там было всё перевернуто. Я увидел на полу чепчик младенца и понял, что случилось страшное. Самородовы пропали, их надо было спасать. — Как вы их спасали? — Я подумал, что могу сделать? И пошел в «Дендрарий», — честно признался Санат. — В парк «Дендрарий»? Интересный выбор, — невозмутимо комментировал Хижняк. — И кого вы там спасли? — Не в этом дело! Я поднялся на канатной дороге на верхнюю станцию… Дирижер прикусил язык. Ему и так не верят, а если он расскажет, что слушал оттуда разговор в доме Беридзе, то сочтут сумасшедшим убийцей, издевающимся над следствием. — Нагулявшись в парке, вы поехали в Красную Поляну на рейсовом автобусе, — подсказал следователь. — По показаниям водителя он высадил вас посреди дороги в три часа дня. Так? — На часы я не смотрел. Я пошел по дороге, искал разбившиеся «жигули», надеясь, что еще не поздно. — Стоп! — Хижняк напрягся, подался вперед и прищурился: — Откуда вы знали, что автомобиль Самородовых упал с обрыва на этой трассе, если ранее утверждали, что не видели их с позавчерашнего дня? — Я слышал, что машину хотят столкнуть на горной дороге. Самородова рожала в Красной Поляне. По пути много участков с обрывами. — Этого недостаточно. Вы точно нашли место падения автомобиля. Я был там. С дороги место не просматривается. — Я услышал плач ребенка. Следователь недоверчиво покачал головой: — Опять услышали. Может, хватит сказок? — Я музыкант, у меня отличный слух. — А мозги у вас имеются? У меня — да! И я не верю в вашу ахинею, — вскипел следователь. — Говорю, как есть. Я услышал младенца в машине. Хижняк откинулся на спинку стула, задумчиво постучал ручкой по бумаге и снова подвинул листок Шаманову: