— К вам, — улыбнулся Сабур. Али остановился, виновато опустив голову. Это, конечно, нехорошо, что он самовольно ушел с собрания. Он боялся, сейчас учительница начнет уговаривать остаться в школе. А он не сможет ей ничего объяснить… — Надо же как, — удивилась Хамис Хадисовна, — вы — ко мне, а я — к вам. Она встала между Али и Сабуром, взяла их под руки, и они направились в парк. Все у Хамис Хадисовны выходило естественно и непринужденно. И разговаривать с ней было легко и интересно. Это ребята давно заметили. А Сабуру сейчас, конечно, было легче: ведь не его дела обсуждались, а Али. Со стороны, во-первых, говорят, всегда виднее. Во-вторых, за себя просить трудно, почти невозможно. А за друга — пожалуйста. Вполне удобно. Такова уж, наверное, природа человека, думал про себя Сабур. А вслух он сказал: — Мы сейчас говорили о вас, Хамис Хадисовна. — Что же говорили? — Вот вы можете помочь Али, а не помогаете, — пошутил Сабур. Али с недоумением посмотрел на друга. Что это он такое выдумывает? Но учительница только улыбнулась. — Али берут на стройку, — серьезно начал Сабур. — И теперь ему нужна справка. — Какая справка? — Что он не учится в дневной школе. — А он уже не учится? — Уже не учится. Без этой справки его не имеют права принять на работу. Мы были у моего дяди. Он бригадир СМУ-1. Дядя готов взять Али на работу. У них бригада коммунистического труда. Там можно работать и учиться. Только что Хамис Хадисовна хотела поговорить с Али совсем о другом. Она хотела убедить его не бросать школу. Хотела объяснить, что Али и сам может хорошо повлиять на родителей, он ведь у них один, и они его, конечно, очень любят… И Али ждал, что разговор будет совсем о другом. О том, где он тогда выпил, как разбил стекло, не знает ли чего про скелет и прочее. И вероятно, про родителей. Про то, как он огорчит мать. Про то, как неразумно его решение. Конечно, Хамис Хадисовна имеет право говорить с ним про все это. Как учительница. Как человек, которому не безразлична его судьба… Но Хамис Хадисовна ни о чем не стала спрашивать. Она только сказала: — Может, переведешься в вечернюю школу? Али отрицательно покачал головой. — Кто же меня переведет? — Напиши заявление. «По семейным обстоятельствам прошу перевести меня в вечернюю школу». Али ничего не ответил. Сабур с укоризной посмотрел на учительницу. Не стоило, мол, упоминать о «семейных обстоятельствах» — самое больное место ведь! И она поняла свою промашку. Ласково коснулась плеча Али. — Знаешь, напиши просто: «Прошу перевести в вечернюю школу». Я постараюсь помочь. ТРЕТЬЯ СТРУНА ЧУНГУРА[14] Хамис Хадисовна взяла заявление Али и пошла к завучу. Ее беспокоил предстоящий разговор. Ахмед Мамедович был хорошим педагогом, образованным человеком, и ребята его любили. Но вот администратор из него не получался. Став завучем, он, похоже, и относиться к себе стал по-другому. Как будто с бо́льшим почтением. Если раньше он с увлечением разговаривал с ребятами после уроков, то теперь — не говорил, а вещал. Нет, конечно, Ахмед Мамедович и сейчас временами забывал о своем начальственном положении, тогда с ним было легко и интересно разговаривать. Но уж если ему казалось, что он должен изобразить строгого начальника, ни один вопрос нельзя было решить как надо. Лучше и не обращаться. Кажется, тогда на собрании он правильно разобрался в ситуации, понял, насколько серьезно все происходящее в классе. Не побоится ли он и теперь довести дело до конца и позволить Али перейти в вечернюю школу? Ахмед Мамедович был родом из Чу́лли — единственного в стране гор аула мастеров чунгура. Говорят, что он сам хорошо играет на чунгуре, и в молодости с ним произошла такая история. Какой-то парень из их же аула полюбил сестру Ахмеда Мамедовича. Темной ночью он залез на дерево, росшее перед домом, и заиграл на чунгуре: «Я влез на самое высокое дерево, потому что я люблю самую красивую девушку и хочу на ней жениться…» Тогда Ахмед Мамедович взял свой чунгур, подошел к раскрытому окну и ответил влюбленному примерно так: «Дорогой односельчанин! Прежде чем залезать с чунгуром на самое высокое дерево и хвалиться перед аулом своими чувствами, тебе бы следовало настроить третью струну чунгура на нужный лад». Говорят, парень тут же проверил, как настроен чунгур, и убедился в правоте Ахмеда Мамедовича! …Ахмед Мамедович встретил Хамис Хадисовну приветливо, усадил и приготовился слушать. — Я хотела поговорить с вами о Али Валиеве, — сказала учительница. — Я к вашим услугам. — Чтобы его приняли на работу, ему надо перевестись в вечернюю школу. — Вы так говорите, — перебил ее завуч, — будто уход Али из школы — дело решенное. — Он так действительно решил. — Но вы-то, взрослый человек, понимаете всю нелепость такого решения? И что вы сделали, чтобы переубедить его, доказать ему неразумность его поступка? Зачем ему нужно переходить в вечернюю школу? — Раз он пойдет работать, только в вечерней школе ему и учиться. — Не потянет он и то, и другое. Не переоценивайте его возможностей! — Я бы хотела, чтобы вы поняли мальчика, вошли в его положение. Просто по-человечески. — Ну и ну, — строго и насмешливо сказал завуч. — Сейчас очень важно его поддержать, помочь ему. Иначе он может просто сбиться с пути — и школу бросит, и работать не пойдет. Мало ли что взбредет ему в голову?! — Вот именно поэтому его и не следует отпускать из школы. — Но нельзя же держать насильно! Он так любит свою мать… — При этом не боится огорчить ее. — Я очень прошу вас понять Али. Вот его заявление. Завуч пробежал глазами бумагу. — Какое же это заявление, здесь же нет мотивированных причин для перевода! — А если бы он все перечислил в заявлении? — То мы бы удовлетворили его желание — это вы хотели услышать? — Да! Я была бы вам очень, очень благодарна! — сказала Хамис Хадисовна и раздраженно подумала: слишком уж часто она употребляет слово «очень». — Но при этом мы бы расписались в собственном бессилье! — А если он только формально будет числиться в школе, мы чего-нибудь добьемся? — Но ведь это от нас с вами зависит, формально или не формально посещают школу наши ученики. Мы должны терпеливо воспитывать таких, как Сабур и Али. И двух мнений здесь быть не может… Ахмед Мамедович говорил и говорил, как будто старался убедить в чем-то самого себя. А Хамис Хадисовна смотрела в окно и с тоской думала, что она, кажется, мало чем сможет помочь Али. ЖИЗНЬ — ТАКАЯ ШТУКА… У Сарат Магомедовны все, как всегда, шло по строгому плану. Утро она провела в суде, где была народным заседателем. Ситуация, в которой они разбирались, была сложной и запутанной. Но они нашли наконец правильное решение, и в школу она пришла в хорошем настроении. По привычке не откладывать дела в долгий ящик, она хотела тотчас же найти Хамис Хадисовну и пожурить ее за вчерашнее излишнее благодушие. Но остановила себя. Не так уж часто в последнее время у нее бывало такое приподнятое настроение. Можно его и поберечь…