Насиба встала, подняла бокал и задумалась. Сабур смотрел на нее и дивился. Еще никогда мать не казалась ему такой красивой: большие влажные глаза ее лучились теплом, по лицу разлился нежный легкий румянец. Даже зеленая косынка с желто-белыми бабочками, обычно то и дело соскальзывавшая с волос, сейчас хорошо подхватывала мамины густые волосы. Казалось, бабочки замерли, прислушиваясь к тому, что она скажет. — Сын мой, дорогой! — начала Насиба, голос ее вдруг зазвучал сдавленно и глухо. — Мне кажется, только вчера я отвела тебя в первый класс… Насиба замолчала, виновато улыбнулась. «Будь счастлив, сынок!» — сказала и торопливо вышла из комнаты. — Женщина всегда есть женщина, особенно, когда она мать, — задумчиво сказал отец. Сабур видел, что отцу жаль маму, он хотел бы ее сейчас успокоить, но стесняется его, Сабура. Молодец мама, не стала говорить всякие напыщенные слова, как это часто бывает со взрослыми. Только почему она так разволновалась? Ничего ведь не произошло. Действительно, наверное, женщина всегда есть женщина… Мама вернулась в столовую с кастрюлей бульона. Из кастрюли торчала деревянная ручка половника, темно-коричневая, инкрустированная золотыми снежинками. Ручку эту Сабур сделал, когда ему было двенадцать. Отец тогда похвалил работу, хотя теперь Сабур понимает, что сделана ручка так себе и снежинки расположены по-школьному старательно. Но мать очень любит показывать половник гостям. И с таким видом показывает, будто это работа какого-нибудь знаменитого мастера. Словом, давно пора сделать новую ручку. Как только появится время, Сабур сядет и сделает. Решено! Разливая по тарелкам бульон, Насиба сказала задумчиво: — Надо же, как бежит время… Год за годом. Не успеваешь оглянуться. А ведь прошлого не вернешь. — Это ты про что? — улыбнулся Султан. — Про то, что не заметишь, как сын кончит школу и поступит в институт. — А если не поступит? — Как не поступит? А ты для чего? — Разве я поступаю? — Не ты, но твой сын. — Прекрасно. Пусть себе поступает. Я ему нисколько не мешаю. Сабур кивнул, соглашаясь с отцом. Ему нравилось, что отец не пытается опекать его. — Не мешаешь… Ну и разговор. А помочь ему ты не собираешься? — Он и сам с усам. Сабур важно потянулся было к верхней губе, но вовремя вспомнил, какие у него еще реденькие усы, и опустил руку. — И другие дети тоже с усами, но родители заботятся о них и даже вместе с ними едут в город в институт. — Косынка соскользнула с маминой головы. Почему-то она всегда сползала, стоило маме начать нервничать. — Другие, я думаю, только унижают себя и вредят своим детям. — На лице Султана не было уже и тени улыбки. — А я думаю, что это ты вредишь своему сыну. Если он не поступит первый год, то на второй у него уже и времени не останется. — Почему же не останется? — Да потому что в армию пойдет! — Ну и что? — Потеряет два года. — Во-первых, неизвестно, потеряет ли. А во-вторых, объясни мне, кого ты хочешь из него вырастить? Хочешь, чтобы он кому-то прислуживал? Как я твоему профессору? Сабур знал, что отец по выходным дням работал на даче у профессора. Только почему же прислуживает? Может, ему, опытному резчику по дереву, приходится делать что-то примитивное, неинтересное?.. Мать возмутили слова отца: — Это почему же ты прислуживаешь? Просто помогаешь! Денег не берешь? Ну так и что? Зато когда Сабур будет поступать в институт, он нам тоже поможет. И никто от этого не пострадает, как ты понимаешь… — А совесть? — Вах! При чем тут совесть? Должен ты о сыне побеспокоиться или нет? Я ведь и сама могу все устроить… Если тебе трудно. Только напрасно ты относишься к нему как ко взрослому. Он еще мальчик! — Я давно не мальчик, мама! — Сабур встал из-за стола. Он терпеть не мог такие разговоры. — Если вы с отцом найдете окольные дорожки к моему институту, я просто не буду туда поступать. Что я, законченный олух и сам ничего не могу? Кстати, учтите, я еще не решил, пойду ли я после школы в институт. Может, поступлю на работу. — Ты слышишь, слышишь, что он говорит! — возмутилась Насиба. — Конечно, это мне одной нужно, чтобы он поступил в институт. Твоя работа! Насиба сорвала с головы косынку и принялась завязывать и развязывать узелки на ее концах… — Я знаю, что тебе нужно, — миролюбиво улыбнулся Султан, откровенно пытаясь переключить разговор. — Тебе нужно купить сережки с бирюзой. Ну, те, которые тебе тогда понравились. И купи, пожалуйста. Вот деньги на них. Это профессор сегодня заплатил. — Как заплатил? — За честную работу… А ты думала, премиальные? Нет, премиальных в этом месяце не будет: стояли много, не хватало материала… Султан работал в экспериментальном цехе на мебельной фабрике. Он был родом из Унцукуля. В этом ауле жили резчики по дереву — инкрустаторы. На фабрике Султан делал эскизы различных отделок и по ним — образцы. Его работу ценили, и он хорошо зарабатывал. Считался одним из лучших резчиков по дереву, занимался делом отцов и дедов. Султан был уравновешенным человеком. Сабур не помнил, чтобы он, разговаривая с матерью, когда-нибудь повысил голос. И только чуть насмешливые интонации нет-нет да и проскальзывали у отца. Впрочем, может быть, так и следует разговаривать с женщинами?.. НА КАНАТЕ Спустились сумерки. Город засверкал вечерними огнями. На светлом еще небосклоне четко проступил силуэт горы Таркита́у — словно старая крепостная стена. Рассказывают, когда-то Петр Первый поднялся на вершину Таркитау, полюбовался оттуда видом гор и моря и решил, где следует проложить путь через горы к морю. Проницательный был государь. Сегодня в школе будет долгожданный бал для старшеклассников — с концертом, играми и танцами. Девчонки из класса начали готовиться к нему еще два месяца назад. Сабур вышел из дома задолго до начала школьного вечера. Во-первых, он обещал зайти за своим другом Али́; во-вторых, он вообще любил вечерние прогулки. Сабур пошел так, чтобы Таркитау все время был у него перед глазами. Слева от Сабура на склоне широко разбежались огни аула Тарки́, почти слившегося с новостройками города. На поворотах дороги, идущей из аула, то и дело вспыхивали фары машин. На миг они высвечивали треугольные дорожные знаки, которые то словно загорались, то гасли, убегая в темноту. Сабур вспомнил недавний разговор отца с матерью и недовольно поморщился. Почему-то он для мамы все еще мальчик. Мальчик!.. Похоже, когда ему будет тридцать, он так и останется мальчиком. А как он сам при этом к себе должен относиться, она подумала? Хорошо еще, что отец все понимает. …Али стоял у подъезда своего дома и разговаривал с Сала́мом, парнем из их же класса. — Салют! — крикнул Салам, увидев Сабура, и тут же куда-то умчался. — А я уже собрался идти тебе навстречу, — Али улыбнулся и дружески похлопал Сабура по плечу. — Куда это Шти́хель так спешит? — Кто его знает, он всегда спешит. Говорил, кому-то обещал кулон вырезать. Салам был сыном ювелира и во всем старался походить на отца. Каждую свободную минуту он что-нибудь мастерил — то серьги, то брошку. Карманы Салама всегда были набиты всякой всячиной. Свое прозвище он получил за то, что вечно таскал с собой штихель, инструмент, которым работал. Али шутил и смеялся, глаза его возбужденно блестели. «Какой-то он необычный сегодня», — подумал Сабур. И вдруг он понял, в чем дело. — Ты что, пил вино? — Разве заметно? — Еще бы! Это было совсем не похоже на Али. Али — спортсмен, кандидат в мастера. И нисколько не расположен к выпивкам. Сабур помнит, что даже в день рождения Али, когда тому исполнилось семнадцать, они, собравшись, не выпили ни капельки. Сегодня, правда, Али ушел с третьего урока, чтобы поздравить знакомого спортсмена, нового чемпиона по вольной борьбе. Может, там… — Ну что, поучаствовал в поздравлении? — спросил Сабур. — Не в поздравлении, а в чествовании! — Али назидательно поднял палец над головой. — Значит, там ты и начествовался? — Неужели до сих пор что-то осталось? — Осталось! — признался Сабур. — И мне кажется, Штихель догадался. Знаешь, если стоишь рядом, просто нельзя не догадаться. Только я вот чего не пойму: вы же спортсмены, разве спортсмены пьют? — А мы не люди, что ли? Сам посуди. Как я мог отказаться? Тренер назвал меня «надеждой номер один», сказал, что включит в состав сборной на соревнования вольников юга России. — Поздравляю! Здорово! — А за Тайма́на как не выпить? Он ведь чемпион! Правда, сам он не пил.