— Сказал, придёт, — ответил посыльный, — Я дозвонился… — Это хорошо! — сказал заводской капитан Саша Бородин. — Если уж он… Инженер Киль был очень опытным докмейстером. Настоящим мастером дока. Умело и быстро поднимал он суда. Пожалуй, не было такого капитана на флоте, который бы не знал Киля. Никто не мог так хорошо, как это делал старый докмейстер, поставить в док аварийное судно, когда оно с пластырем на пробитом борту тихо плетётся, накренившись, на ремонт. Но что он мог сделать сейчас, этот Киль? Я приехал не очень давно, но успел познакомиться с Килем. На заводе все, хотя бы немножко, знали друг друга. Он был мал ростом, с круглым усатым лицом и твёрдым взглядом серых выпуклых глаз. Похож на взъерошенного, только что подравшегося кота. Киль слыл смелым и решительным человеком. Не знаю почему, но почти все решительные люди, с которыми мне приходилось встречаться, были малого роста. Может быть, потому, что они не боятся, как долговязые, упасть с высоты своего роста и не очень-то заглядываются себе под ноги? Докмейстер появился, словно пришелец с другой планеты. На нём был тёплый комбинезон и большие лётные очки. Вот как надо одеваться в пургу! Снег доходил ему до подмышек. Он разгребал его руками, будто плыл стилем брасс. — Плохо, Иван Робертович! — прокричал ему Бородин. — Тащит на «рыбаков». Подавит! — М-да, — покачал головой Киль. Он протёр очки и снизу посмотрел на возвышавшийся нос «Колымы», — Ещё бы, такая парусность! И ветер в борт, в упор… Сколько швартовых держит? — Один носовой трос. И тот потравливается… Как струна! — К носовому не подходить! Лопнет, завьётся — смерть! Распорядитесь, вахтенный, никого не подпускать! Я — к трактору! И докмейстер ввинтился в пургу, исчез. Его «парусность» была меньше, чем у любого из нас. И вообще он на пургу, казалось, не обращал внимания, будто её не было… — Пустой номер! — махнул рукой Киль, вынырнув из белого месива. — Внизу под снегом лёд от высокой воды, от прилива, трактор скользит, того гляди, «Колыма» его в бухту стащит! — Ох, навалится, ох, подавит, — запричитал заводской капитан, — Что делать-то, Робыч? — «Что делать, что делать», — передразнил Киль, — «Делать» раньше надо было. Раскрепляться надо было хорошо, вот что делать. Не в Рио-де-Жанейро находитесь, а на Камчатке! А здесь, между прочим, пуржит иногда… Я посмотрел на часы: три часа ночи. В такую погоду мало-мальски светло будет часов через пять, через шесть… — А где лёд из ковша? — вдруг спросил Киль. — На что тебе, Робыч? — безразлично ответил Бородин. — Вон поле ледяное, его ветром в бухту выжало. — Саша, давай катера! — закричал докмейстер. — Срочно! Пусть загонят льдину назад в ковш! Поставим её между «Колымой» и сейнерами. Буфер — понимаешь? Буфер! Конечно, поначалу обкрошится маленько, а потом выдержит! Как стекло: в плоскость — пальцем выдавишь, а на ребро — клади хоть тонну! — Иван Робыч, выход катерам сейчас запрещён! Шторм! — Когда такое дело — можно! Нужно, Саша! Риск! Риск — благородное дело! Пусть смотрят друг за другом! Пусть все наденут спасательные жилеты! Давай, Саша! Вся надежда! Иди, командуй! Теперь докмейстер знал, что делать. Его распоряжения были чёткими и требовательными. — Проверьте, как там трактор! Держаться до последнего!.. — Поправьте трап на борту «Колымы»!.. — Сходите на сейнера! Все мягкие кранцы, какие есть, — на борт! На всякий случай, если «Колыму» не удержим. Бережёного бог бережёт! Сквозь рёв пурги послышался звук работы катерных дизелей. — Вышли! Вышли катера! Оба катера, «Серп» и «Молот», крутились у дальнего края ледяного поля, пытаясь отжать его ото льда в бухте и затолкать назад в ремонтный ковш. — «Колыма»! Фальшфейеры есть? Зажгите, покажите с кормы катерам, куда подавать льдину! Медленно, очень медленно белая льдина стала наползать на чёрную воду ковша. На «Колыме», пробивая мрак и пургу, вспыхнул зеленовато-белый фосфорический свет фальшфейера — ракеты на рукояти, ракеты-факела. Вахтенный махал с кормы фальшфейером, показывая катерам, куда направлять ледяное поле. Оно подошло уже к базе и могло помять оголившийся гребной винт. — Осилят ли катеришки? Тяжёлая льдина-то! — усомнился кто-то. — Вот и хорошо, что тяжёлая! — ответил Киль. — Такая нам и нужна — тяжёлая! Ей лишь ход дать, а там она пойдёт! …Как медленно, невыносимо медленно двигалась в ковш льдина! Упираясь носами, натужно ревели катера. Всё меньше, всё уже полоса чёрной воды, бесследно заглатывающей косые снежные вихри… И вот ледяное поле беззвучно ткнулось в берег, в ржавые борта рыболовных судов. Наконец-то! — Всё! — докмейстер Киль будто вытер рукой пот со лба. — Отпустите трактор. «Колыма» сама прижмёт льдину — и порядок! Никуда не денется. Саша! Готовь приказ! Я сам подпишу у директора. Надо отметить ребят с «Серпа» и «Молота». Тракториста не забудь! Молодцы! И все, кто стоял на берегу, облегчённо задвигались, заулыбались и заговорили, перекрикивая пургу. Подошёл усталый тракторист, мокрый от снега, пропахший соляркой. — Всем спасибо, дорогие товарищи! — Киль чуть поклонился, как на сцене. — Можно спать! Ни Киль, ни я домой не пошли. Эту тревожную ночь мы досыпали на «Колыме». А через месяц пришло время «Колыме» идти в док. Вездесущие буксирчики «Серп» и «Молот» потащили плавбазу на докование. А дока почти не было. Он уже погрузился. Из воды торчали лишь верхние части башен с рукастыми кранами. Между ними прокатывались волны, болтались мелкие льдины и всплывший строительный мусор — обломки досок, куски пробковой изоляции, щепки… — Боцман! — ругался Киль. — Опять этот «компот» в доке? Надо чище убирать док перед погружением! Докмейстер командовал сейчас и доком, и заводскими буксирами, и «Колымой». Он был озабочен и рассержен, даже свиреп. Его котовьи усы топорщились и подрагивали. На него смотрели как на дирижёра. Но вместо дирижёрского пульта под ним была длинная, будто беговая дорожка, топ-палуба башен, а вместо дирижёрской палочки — огромный блестящий рупор. Маленький Киль с рупором в руке был похож на огнетушитель с раструбом сбоку. — Майна! — кричал докмейстер, — Ещё майна! Опускаемся ещё ниже. Это же плавбаза, а не баржонка, ей глубина нужна! И док продолжал погружаться. Всегда неприступно-высокие, его башни сейчас едва возвышались над водой. Можно было даже заглянуть на топ-палубу, где бегал, топоча каблуками, и размахивал руками Киль. Морской ветер свободно входил в его матросские клёши и раздувал их, как чёрные пароходные трубы. — Стоп майна! Заводите судно! Все в серьгах старых автопокрышек, «Серп» и «Молот» упёрлись носами в ржавый бок «Колымы» и взбили винтами стылую воду. Плавбаза осторожно двинулась в док, заполняя пространство между его башен. — «Колыма»! Дайте конец на шпиль! Давайте трос, будем подтягивать шпилем! Шевелись, «Колыма»! Чумаки на волах красивее на ярмарку въезжали, чем вы в док входите! Но вот огромное судно заведено и поставлено точно над заранее приготовленной постелью, находящейся под водой. — Вир-ра! Начали подъём! Зарокотали мощные насосы, откачивающие воду из понтонов. Растут, поднимаясь из воды, всё выше становятся мокрые башни. Уходят ввысь ажурные краны, дальше становится Киль. Всё больше обнажается «Колыма», уже видно её днище… Док всплыл. Последняя вода стекает с его стапель-палубы. Киль спускается по трапу степенно и торжественно, как главнокомандующий для смотра войск. Мы вместе ходим под округлым днищем «Колымы», похожим па брюхо гигантского кита. Какие бездны видело оно, сколько рыб проплывало под ним! На лице докмейстера молчаливая гордость: велика ты, «Колыма», а он, маленький Киль, сильнее! С днища судна свисают зелёные бороды водорослей, оно густо обросло ракушкой-балянусом. Ракушка похожа на лесной орех, плотно сидящий в своей зелёной чашечке. Или на жёлудь. По-русски балянус так и называется: морской жёлудь. Киль отколупнул щепкой ракушку, прищурился на «Колыму»: — Эх, старушка! Сколько же тебе пришлось таскать лишнего груза, надрывая свой потрёпанный двигатель! Рабочие уже приступили к очистке днища, обмывали его водой из шлангов. Под ногами шумно хрустели морские жёлуди. — Иван Робыч! Русалку поймали! Молодой рыжебородый матрос нёс что-то тяжёлое, завёрнутое в грязный промасленный ватник. — Скользкая! Без куфайки не удержать! Из свёртка торчала лысая усатая голова с печальными круглыми глазами. — Это что за образина? — недовольно буркнул Киль. — Русалка, Робыч! «Нюрка». Молодая ещё. Зазевалась на доке, её и подняло. Нюрка укоризненно поглядела на докмейстера и вздохнула. Из её тёмного влажного глаза выкатилась слеза. — А, нерпа, — присмотрелся Киль. — Не видели? — повернулся он ко мне. — Полюбуйтесь. Редкий гость. Рыбу почти каждый раз поднимаем — бычков, камбалу, — а тюленей редко. Вам повезло. Нюрка вся была покрыта модным нерпичьим мехом. «Никогда не буду носить такую шапку», — решил я. А выражение её морды было испуганным и обескураженным. Видно, ей было очень плохо от того, что она по молодости и любопытству заплыла в притопленный док, замешкалась в нём и теперь оказалась запелёнутой в старую спецовку.