— А ты сходи к Осьмухе, — посоветовали мне, — Есть тут такая бабушка-медвежатница. Бабушка Осьмуха жила в отдельном домике с голубыми ставенками. Честно говоря, я никак не мог представить, как выглядит медвежатница. Густобровая, небось, и усатая, ступает вперевалку… Едва я звякнул кольцом калитки, между геранями в окошке показалось приплюснутое старушечье лицо. Поверх приплюснутых очков на меня глянули голубенькие глазки. То ли ставни покрасили под цвет глаз, то ли глаза подголубили заодно со ставнями… Бабушка-медвежатница оказалась небольшой бабулей в шерстяном платке, концы которого были завязаны за спиной. У неё были пухлые веснушчатые руки, пухлые щёчки и пухлый подбородок под запавшим ртом. Да и вся она была какая-то мягкая и круглая, точно сдобный колобок. Ничего общего с чем-то медвежьим у неё не было. И как это она ухитрилась завязать сзади платок? — Был, был мех, гражданин, — подтвердила бабуля. — Да упросил продать один художник, из Москвы приезжал. — Вот и я оттуда! — Вишь как, про меня в самой Москве знают, — горделиво стрельнула глазками старушка, — Весной приезжай. Подрастёт. А сейчас нету. Я ничего не понимал. Где «подрастёт»? Берлога, что ли, у неё на примете, куда она весной пойдёт за медведем? — Шутник ты, парень, — распустила бабуля в улыбке щёки, — Какая ещё «берлога»? Вон сарай-то. Пойдём, покажу. Осьмуха накинула шубейку и повела меня во двор. Там в сарае сидел на цепи молодой медведь. Он встал на дыбки и замахал передними лапами. — Миня, Миня, — запричитала бабка. — Минечка сладенького хочет. Не бойся, он смирный. Совсем ручной. У меня случайно оказались купленные в магазине пряники. Миня загребал лапой — давай, мол, не скупись, — смешно вытягивал трубкой губы и жевал пряники. Он косился на меня маленькими лиловатыми глазками и постанывал от удовольствия. Пряники быстро кончились. Знал бы, купил побольше. Миня обиженно захныкал: мало! — Но медведи-то зимой спят, — вспомнил я. — А пусть спит, коль захочет, — согласилась хозяйка. — Только они у меня почему-то не спят. Я их кормлю. Пятого или шестого уж держу. Чем кабанчика, лучше медведя. И мясо, и шкура. По-новому оглядел я бабку. Так вот она какая «медвежатница»! Жаль, не знают, не могут ей отплатить камчатские мишки… — Где же вы их берёте? — А у меня племянник есть, Толик, шофёр. С экспедицией ездит, мне и привозит. Бабуля поджала губы. Ей не нравились мои расспросы. Пришёл покупать, так нечего любопытничать. Мы помолчали. Замолчал и Миня, словно задумавшись о своей нерадостной судьбе… — Приезжай в апреле, — повернулась к дверям бабка. — Так и быть. Твой будет этот мех. Но мне уже расхотелось иметь медвежью шкуру. Одно дело, когда она готова, как из магазина, другое — когда на живом Миньке… — А может, сейчас продадите медведя? Это вырвалось у меня само собой. Куда, если подумать, мне его деть? Где держать-то? Бабушка пожевала запавшим ртом, сообразила что-то и кивнула решительно: — Давай. Только я возьму за него, как за весеннего. И она заломила сумму, которой у меня не было. Не могло быть таких денег и весной. С тяжёлым сердцем я уходил от «медвежатницы». Как же выручить Миню? Он провожал меня стоя, гукал вслед и махал лапами, будто приглашая — приходи! Да гляди, пряников не забудь! Думал я, думал, как быть с Миней, и, кажется, придумал. К нам на завод пришёл военный плавучий док. Такие доки служат для подъёма — докования — кораблей. Похож плавдок на перевёрнутую букву «П». Или на огромное корыто без передней и задней стенок. Такое большое, что в нём помещается корабль. Дно у корыта — пустые понтоны. Зальют их водой — док погрузится, только ножки у буквы «П» торчат, они называются башнями. Откачают воду из понтонов — док всплывёт и поднимется, а заодно поднимет и вошедший в него корабль. Теперь пожалуйста, можете ремонтировать корабль и красить его днище. Вот оно, всё на виду. Но и сам док время от времени нуждается в ремонте. Вот его и прибуксировали к нам на судоремонтный завод. И мне поручили вести на нём работы. Ремонт не ремонт — у военных моряков служба идёт своим порядком. Как всегда утром — подъём, вечером — отбой. У входа на док стоит часовой с карабином и сине-белой повязкой на рукаве. Проверяет, есть ли пропуск. Так положено. Моряки на доке служат и учатся, помогают заводу в ремонте. В кубриках тепло, светит электричество, подключённое с берега, и работает своя кухня — камбуз. Всегда в одно и то же время к командиру дока приходит кок и докладывает: «Товарищ капитан-инженер третьего ранга! Обед готов! Прошу снять пробу». Командир надевает фуражку, идёт па камбуз и пробует первое, второе, а бывает, и компот. «Добро! — по уставу разрешает обед командир и от себя добавляет: — Молодец, кок! Борщ отменный!» Военнослужащий, когда его хвалят, должен отвечать: «Служу Советскому Союзу!» Но кок — в колпаке и в фартуке, с чумичкой в руке— стесняется говорить такие слова и отвечает попросту: «Рад постараться, товарищ командир!» И он действительно рад угодить команде и накормить её повкуснее. Хорошие ребята служат на доке! Я быстро подружился с матросами и офицерами. Вот я и придумал посоветоваться с командиром, не выкупить ли всей командой Миню у бабки Осьмухи. Пожил бы на доке, ремонт большой, на два года, а там видно будет… — М-да, — вздёрнул брови и почесал переносицу командир. — Медведь на доке… Впрочем, в учебном отряде у нас когда-то жил медвежонок. Забавный был товарищ. Надо посоветоваться с замполитом. — Я считаю, это безобразие! — вскипел замполит, услышав мой рассказ про Миню и бабку. — Откармливать камчатского бурого медведя как какого-нибудь поросёнка! Я считаю, это надо пресечь. Личный состав сейчас как раз на занятиях в Ленинской комнате. Обсудим! Решим! Вероятно, речь замполита была пламенной и убедительной. Не прошло и двадцати минут, как в дверях командирской каюты появились три матроса во главе с интендантом-старшиной, белорусом по фамилии Булёля. Они были возбуждены и полны решимости постоять за правое дело. С ними я отправился в знакомый дом на склоне сопки. — Уважаемая гражданка Осьмухина! — приложил руку к мичманке и щёлкнул каблуками старшина. — По поручению команды наряд моряков прибыл забрать у вас за наличный расчёт медведя по кличке Миня! Короче, покупаем. Вот деньги, сколько просили. — Да ведь, милые, — заморгала голубыми глазками струхнувшая бабка. — Милые, не продажный он… Одинокая я… Я к нему привыкла. — Ну нет! — выступил я из-за матросских спин. — Как мы договорились? Уговору — место! — А, и ты тут, — уколола меня сердитым взглядом Осьмуха, — А говорил, из Москвы… — И вот что, гражданка бабуся! — продолжал Булёля. — Военные моряки наказывали передать, чтобы это в последний раз! — Что, милые? Я ничего… — Медведей держать, вот что! Да ещё в корыстных целях! По закону нельзя отлавливать животных! Учтите — будем это пресекать! — Так ведь не я, милые… Не я отлавливаю, — запричитала вконец оробевшая бабка. — Мне привозят… Сама покупаю… — Короче, всё! — прервал её Булёля. — Где медведь? …Три матроса во главе со старшиной вели подростка-медведя на завод. Установлено, что на Камчатке самое густое в стране медвежье население. Но в городе их всё-таки нет. И Миня сразу привлёк всеобщее внимание. Неистовствовали разномастные взъерошенные псы. Останавливались и глазели вслед зеваки. Шофёры притормаживали машины, тянули шеи из окон кабин. Миня мотал головой, клянчил сухофрукты, которыми ребята предусмотрительно запаслись на камбузе, и прыгал боком на всех четырёх лапах. Он был доволен прогулкой. Наступившие в его жизни перемены пока его устраивали. На дальнем конце дока плотники сколотили большую, в рост человека, конуру. Она была похожа на ярмарочный ларёк-теремок, из которого торгуют квасом. Над входом в теремок доковский художник сделал полукругом цветную надпись: ОСТОРОЖНО! МИНЯ! Так док стал «минированным». Или «Миня-доком», как прозвали его на заводе. У военных моряков каждый механизм, каждая верёвочка, именуемая шкертиком или кончиком, имеет своего хозяина, ответственного за это имущество. Таков порядок на флоте. — Старшина! — вызвал командир Булёлю. — Медведь поступает в ваше заведование. Вы больше всех хлопотали, вы и отвечайте. И чтобы на доке всё было о’кей! — Есть, трищ-капитан-инжнер-треть-ранга! — вытянулся Булёля. — Всё будет в о’кее! Разрешите идти? Но хозяином Мини считала себя вся команда. Матросы в свободное время крутились возле ларька-теремка, угощали Миню сахаром и галетами, учили всевозможным штукам. Морякам не терпелось поскорее обучить медведя, команд было множество, Минька путался и вскоре понял одно: надо что-то сделать, за это дают лакомство. — Миня, смир-рна! Адмирал! Но Минька начинал прыгать на всех четырёх и мычал, вытягивая губы трубкой. — Ишь обрадовался начальству! Гляди, получишь нарядик вне очереди! — путаница Миней команд ещё больше веселила матросов. — Миня! Полундра! А Миня, вместо того чтобы спрятаться в конуру, медленно валился на бок и замирал на палубе, как при отбое.