«Через 500 метров поверните налево». Прямая улица. Еще одна. И дальше, за последними домами, – опять по прямой, мимо кладбища. – Ты не боишься? – уточнила мама. – А то я все же тебя отвезу. Найду время. – Не надо, мам, правда. – Но на кладбище не заходи, этого я не хочу. – Разве нельзя помахать дедушке? – Издали помаши. За ограду не ступай. – Ладно, издали. За оградой, под тяжелыми мраморными плитами стройными рядами лежат мертвецы. Она забыла, где похоронен дедушка: все могилы похожи друг на друга. Может, помахать всем сразу? Но кладбищенские ворота гостеприимно распахнуты. Раз – и девочка уже внутри. «Второй ряд, – думает она. – Нет, третий». Сапоги хрустят по гравию. От всех этих людей остались лишь имена, высеченные на гладких плитах. «Дорогой отец». «Покинул нас слишком рано». «В объятиях Всевышнего». Родился, умер, родился, умер. Одни надгробия прямо стоят под дождем, другие лежат, вода на них собирается в лужи. Сзади могильные камни покосились, заросли мхом, чьи они – не разобрать. Интересно, бывают здесь привидения? Не сейчас, когда светло и рядом шумит шоссе, а, скажем, безлунной ночью? Когда задрожит земля, тоскливо запиликает скрипка и надгробия задвигаются в такт музыке… Когда из-под земли вылезет мертвая рука, крышка гроба медленно откроется, и оттуда что-то поднимется, что-то изъеденное червями, с пустыми глазницами, что-то такое… Ну да, как в парке развлечений. Однажды она провела в «Замке с привидениями» целый час и смотрела, как каждые десять минут появляются одни и те же призраки, та же рука приподымает ту же крышку под одну и ту же мелодию. Сквозь которую слышится поскрипывание механизма. На седьмой раз крышка застряла – страшнее этого ничего не произошло. Тут же явился рабочий с ящиком инструментов, и ее вместе с толпой посетителей попросили выйти наружу. Нигде не написано, как умерли здешние покойники: в жестокой агонии, в ужасных мучениях или в результате дурацкого несчастного случая. А может, их убили? Придется самой все додумывать. Дедушка как-то взял ее с собой в церковь, куда изредка захаживал. Кровоточащие сердца, изрешеченные стрелами святые, пронзенные гвоздями ладони, судорожно сжатые руки – у нее глаза разбежались. Кто бы мог ожидать такого от скучного деда? Ей хотелось вернуться в церковь, но мама не разрешила. – Я так рада, что мне больше не нужно туда ходить, – сказала она. – Еще не хватало, чтобы ты увлеклась этими бреднями. А дед умер скучно, как жил: в кресле за газетой. Оплакивал ли его кто-нибудь? Бабушка внушила себе, что нужно быть храброй и жить дальше. Мама, кажется, вздохнула с облегчением. Сама же она старалась. «О дедушка! – написала она в дневнике. – Мой дорогой дедушка! Я не могу без него жить, я всегда буду его оплакивать…» Но, только написав, сразу поняла, что это чушь. Ничего ужасного – по-настоящему ужасного – не произошло. А, вон он, лежит под камнем из розового мрамора. Имя, годы жизни. Она старается вздохнуть погрустнее: – Ох, дедушка! Телефон жужжит: «Ты уже на месте?» IV Пип-пип-пииииииип… Он сходит с ума. «Мы тут же прибудем, чтобы сопроводить вас обратно к утвержденной границе», – сказали ему. Но никто не идет. Еще ближе к забору? Пипипипипипипип… Никого. Неужели ему этого хочется? Да, черт подери, похоже, что да. Весь день у него в голове бродят шальные мысли. А в брюхе урчит от голода. Вот только жрать эту безвкусную мертвечину не хочется. Хочется чего-нибудь живого, чего-нибудь сопротивляющегося. Чего-нибудь испуганного. «Пусть придут, – думает он. – Пусть все придут, с сетями и с палками, с огнем!» Он с ними сразится. Пусть стреляют! Выстрел дробью – это ему знакомо, этим его не напугаешь. Немного поколет, пожжет, но он выгрызет дробины, и пусть в боку будет меньше мяса. Он волк, а не пугливая овечка. Немного похромает, нестрашно. Вот только дробью они больше не палят. Стреляют какой-то мерзостью. Один укол – и сам себя не помнишь. Башка будто затягивается тиной, мысли тают, тьма утягивает за собой. А когда наконец выбираешься на свет, чувствуешь только тошноту, головокружение и злость. И лапы не слушаются. Ну уж нет, перебьемся. Он отходит от забора. Не сто́ит. Не сегодня. Писк затихает, он снова слышит собственные мысли. «Ты что, слюнтяй? – вопрошают они. – Овца?» Кто сказал, что на этот раз выйдет так же? Трусливый заяц! Ленивый пес! А вдруг сегодня все сложится иначе, а вдруг сегодня – твой шанс, Волк? Нельзя его упустить! Что, если ты побежишь короткими перебежками, от дерева к дереву, уклоняясь от иголок, а когда за тобой погонятся, заманишь преследователей в яму, которую вырыл, помнишь? И еще палки разложил вокруг – о них так легко запнуться. Может, они в них застрянут, может, споткнутся, выронят ружья, грохнутся подбородком о край и не успеют моргнуть, как ты уже вонзишь клыки в их мягкую плоть… Нет-нет, так нельзя. Ты же дал слово и лапу, помнишь? Ты декоративная зверушка – таков уговор. Только поэтому тебе разрешили остаться. А нет, так набьют шерстью и отправят в музей. «Наглядное пособие» – всплывают в памяти черные буквы на белой бумаге. Соблюдай договор, будь честным волком, будь… Будь она проклята, эта честность! Каждый день она отгоняет его от забора. Каждый день, но не сегодня. Сегодня все по-другому, сегодня ему все осточертело. Сегодняшний день пахнет приключениями. Он бежит, воет, скулит. Ошейник отчаянно верещит – плевать! Пусть придут, пусть уже все случится! Пусть случится хоть что-нибудь! Что угодно. Только не тишина и покой. V В лесу кто-то воет. Девочка останавливается и прислушивается. Что там? Конечно, не то, на что это похоже. Наверное, просто собака, которой наступили на хвост где-нибудь в ухоженном саду одного из новых домов. Или чей-то шуточный рингтон. Но не волк, нет, такого быть не может. И все же она опять слышит вой. И опять. Девочка оглядывается. Небо серое, дождь моросит себе дальше, мертвецы лежат в мертвой тишине за опрятными оградками. Но вой делает мир вокруг шире, лес вдали – выше, темнее. Там кто-то есть. Точно есть. Все-таки волк. С тыльной стороны кладбище окаймляет ряд кустов – живая изгородь, сквозь нее легко пролезть. За ней начинается лес. От изгороди его отделяет канава, на той стороне – забор из семи нитей колючей проволоки. «Вход воспрещен, – предупреждает проволока. – Здесь опасно. Вернись откуда пришла». Она не останавливается. Кусты пытаются ее удержать, но девочка легко раздвигает ветки.