— Какой мальчик? Как ты очутилась на шоссе? — Да удрал, он, удрал, паршивец! — закричал шофёр и зачем-то хлопнул себя кулаком по бедру. — Как ты его рванула в сторону, так он и перекрутнулся! Но даже не упал. Ох, я б ему уши оборвал, попадись мне в руки! — И накинулся на Всеволода: — Ты кто? Вожатый? Учитель? Да я на тебя в суд подам за то, что позволяешь наперерез машине, как зайцу оголтелому, дорогу перебегать! Громко заплакал Гусаров. — Это ты перебегал? — грозно спросил Всеволод. — Светлана! Я же тебя просил за этим особо смотреть! — Севка, ты несправедлив! — пролепетала Светлана. — Не он это, не он! — быстро заговорила Ксюша Лузгина. — Я же видела! Совсем чужой мальчишка, в свитере, младше нас, может, из первого класса. Я видела! Всё так быстро, но видела я! Этот мальчишка из леса вышел. И машина идёт. А он вдруг как помчится через дорогу! Перед самой машиной. А Стёпа как кинется за ним! Оттолкнула его из-под колёс, а сама… — Ксюша разрыдалась: — У… у… пала… Мариша и Надя стояли на коленях возле Стёпы и заглядывали ей в лицо, осторожно гладили руки. Мариша платком вытирала её мокрые щёки и спрашивала сквозь слёзы: — Стёпочка, Стёпочка, что у тебя болит? — Ничего не болит, — тихонько ответила Стёпа. — Просто я думала, что меня… задавило. Пустите меня, дядя Всеволод… — Она высвободилась из рук Всеволода, встала, сделала два шага, пошатнулась, улыбнулась смущённо: — Что-то… ноги не держат… Мариша и Надя подхватили её с двух сторон. Всеволод поднялся во весь свой длинный рост. Теперь он обрушился на шофёра: — А ты видишь: дети на шоссе! Сразу должен замедлить, остановиться! На секунду шофёр задохнулся от возмущения, потом взревел: — А то́ ты понимаешь, что мальчишка этот как из-под земли возник? Его и не было, а тут — нате! — наперерез! Объяснила же тебе девчонка, не слышал? — Он провёл рукой по лбу и — тоном величайшего облегчения: — Ну, какое счастье, что я перед выездом все тормоза досконально проверил! Будто чуяло сердце. — Вы эту девочку, может быть, задели, — тревожно сказала Светлана. Шофёр смерил её взглядом и отчеканил гордо: — Восемнадцать сантиметров! У меня глаз намётанный. Давай измеряй! — Какие восемнадцать сантиметров? — У Светланы дрожали губы. — А такие, что я восемнадцать сантиметров до этой смелой девчонки не доехал! Задеть её я не мог, ясно? Испугалась она, вроде шока. А вот того оголтелого очень просто мог бы задавить. Как возник он на пустом шоссе, меня аж в жар ударило! В тормоза вцепился… Да больно всё… молниеносно. А тут эта девчонка дёрнула его в сторону — секунды мне в актив… Так что спасибо тебе, товарищ девочка! Дурака сопливого спасла. И меня, может, от тюрьмы избавила… Акт бы составить! Да уж… ГАИ нету, а без ГАИ что за акт? И, главное, все целы, потерь нет! — Разболтался! — хмуро сказал всё ещё бледный Всеволод. — На радостях, что обошлось… До станции нас подбросишь? — Я уже могу идти, — сказала Стёпа. — Ой, пожалуйста, подвезите нас! — взмолилась Светлана. — И зачем я только поехала, господи! — Которые нервные, тем, конечно, с этой публикой нелегко, — покосился на неё шофёр. — Особенно принимая во внимание внезапность поступков… Вообще-то не полагается в открытом кузове перевозить людей, да уж… Ну, живо! Он заботливо усадил Стёпу в кабину. Потом подсадил в кузов Ксюшу, Маришу и Надю. Мальчики, Всеволод и Светлана забрались сами. Не прошло и четверти часа, как они уже ехали в электричке. КАК ЖЕ ОНА РЕШИЛАСЬ? В вагоне все сидели, тесно сбившись на двух скамейках. На одной скамейке третьеклассницы, Надя и Гусаров, притулившийся с краю. Напротив них — Лёшка со Славой, братья Гусевы и Светлана. Светлана озирала ребят ястребиным взором, словно боялась, что кто-нибудь из них вдруг исчезнет, растает в воздухе. Но никто не обращал на неё внимания. Ребята сидели притихшие, всё ещё взволнованные и изрядно растерянные. Молчание нарушила Надя. — Стёпочка, у тебя правда ничего не болит? — спросила она с тревогой. — Нет, нет. — Стёпа беспокойно зашевелилась, сжатая с двух сторон Маришей и Ксюшей, и проговорила просительно: — Дядя Всеволод! Вы не говорите моему папе, что так получилось. Пожалуйста! Я потом когда-нибудь сама расскажу… Всеволод вздохнул. — Петелина, ты просишь меня о невозможном. Я считаю, что тебя необходимо показать врачу. — Да зачем? Зачем? — Степан, а Степан! — сказал Саша Гусев, и все невольно улыбнулись при таком обращении, а Гусаров засмеялся. — Я сам скажу твоему отцу. Я ему скажу… в общем, как надо. Провожу тебя до самого дома. — Нет, я провожу Стёпу! — строптиво заявила Мариша. — И я, конечно! — воскликнула Ксюша. — Ведь мы на одной лестнице живём. У Нади порозовели щёки: — Никому не доверю свою будущую пионерку! Сама доведу. Гусаров чуть не свалился со скамейки — еле удержался на краешке — и выпалил: — Я тоже хочу проводить Петелину! Если б она не попросила Сашу, меня бы на экскурсию не взяли. — Во-первых, не ты, а Лёшка с ней в одном подъезде, — напомнил Слава. Всеволод усмехнулся: — Целый, значит, кортеж поведёт? Потому что меня-то уж, во всяком случае, не минует эта миссия. — А чего это — миссия? — спросил Гусаров. Но Всеволод не успел ответить. Ксюша Лузгина воскликнула: — Стёпочка! Да как же ты решилась того мальчишку из-под машины тащить? Тебе не было страшно? — Было, — тихонько произнесла Стёпа. — Очень… И вдруг Лёшку словно кто кулаком в грудь толкнул, ему даже жарко стало. Правда, как она решилась? Она ведь боится машин. Ему вспомнилось: они с Гусаровым сидят в сквере и видят — Петелина боязливо переходит улицу, шарахается от каждой машины. И вообще она страшная трусиха! Маленькая, глупая… А вот кинулась. Чтобы спасти незнакомого мальчишку. Ведь очень просто, в один миг, её могло сбить… Почему-то перед Лёшкой всплыло лицо деда, родное, усмешливое, с торчащей вверх бородёнкой. Мысленно Лёшка услышал его слова: «А Стёпа-то ваша — чистый клад». Сколько раз он, Лёшка, дразнил, презирал за трусость эту чудаковатую девчонку, которую так любят все подружки. За что, кстати, любят? Он никогда об этом не задумывался… А сам-то он мог бы вот так, не думая о себе, броситься на помощь? И это ведь не кота выхватить у собаки из-под носа, у собаки, которую крепко держит за поводок хозяин. Это — из-под машины, куда труднее и опаснее. Он мог бы это сделать? Смутно было на душе у Лёшки, смятение им овладело. И стыдно ему было — за то, что дразнил, презирал. И радостно — вот она, Петелина, живая сидит! И жалко, так жалко, что нельзя обо всём случившемся и о мыслях своих рассказать деду… Будто издалека звучал в Лёшкиных ушах голос Всеволода: — Разве в том дело, чтобы не бояться? Вся штука в том, чтобы суметь этот свой страх преодолеть! Поняли, ребята?