– Тут слишком шикарно, – прошипел я тебе в ухо в отеле, где за ночь брали пять сотен. – Ну а куда ты хочешь? – Куда-нибудь еще. – Я не добавил «подешевле». – Мы провели в дороге двадцать часов, а ты хочешь, чтоб мы еще тут по округе таскались? – Но это же первое, что нам попалось на глаза. И мы отправились на поиски, но все, что мы находили подешевле, ты отвергала. Слишком грязно. Слишком тесно. Сырые стены. Так что в конце концов мы вернулись туда, откуда начали. – Я заплачу за нас обоих, – заявила ты. Это разозлило меня еще больше. – Дело не в чертовых деньгах, – сказал я. Дело было в них, и не в них, и я знал, что ты все равно не поймешь. Вечером, когда шаткий мир был восстановлен, мы вышли в город. Почти сразу к нам подвалил грустный красноглазый крысоподобный торгаш. Он затрусил со мной рядом, спрашивая, не хочу ли я купить травки. – Не обращай внимания, – сказала ты, но было уже поздно. Я уже спросил: «Сколько?» Я не сумел удержаться. Это произошло на автомате. Он назвал какую-то совершенно безумную цену и больше не отставал от нас. Ты не сказала ни слова, но я чувствовал твою молчаливую, жаркую ярость. Когда эта крыса засунула траву мне в карман куртки и стала делать вид, что я не хочу платить, я просто взбесился. Я отдал ему чертовы деньги и тут же выкинул эту дрянь в ближайшую урну. – Ладно, извини, да? – сделал я попытку, но ты продолжала молчать. Мы добрались до ресторана на крыше, где по краям террасы сидели на подушках такие же походники, потягивая пиво. Все стены были расписаны граффити, на бамбуковых шестах висели лампады. Мы поели, и настроение улучшилось. Мы снова начали разговаривать. Сняв ботинки, ты засунула под меня ноги в носках, чтобы согреть их. Я заправил тебе за ухо прядь волос. Быстро сгустилась тьма, и горы позади нас растворились в ней. Алкоголь согревал. Мы прижались друг к другу. Снизу принесли гитару. – Кто сыграет? – спросил ее владелец. Ты дернула меня за руку. Вечер прошел в тумане из музыки и песен, дыма и незнакомых лиц. Вокруг меня толпились люди с бутылками в руках, стаканы блестели, как звезды. Мой голос, их голоса, наши голоса плыли над крышами города. Там была женщина с длинными светлыми волосами, в тибетской куртке, и она улыбалась мне. Парень с серьгой в ухе тоже улыбался и много курил. Все знали все песни, которые я пел. Это был один из тех моментов, когда ты чувствуешь, что музыка может все исправить и что мир, в конце концов, не такое уж и дерьмо. И, пока мы не перестанем петь, все останется вот таким, застыв в этом прекрасном моменте. На следующий день ты исчезла. Я проснулся в отеле в одиночестве. Все было смято и скомкано. Постель, не я. Хотя мне тоже было хреновато. Подушка с твоей стороны была пуста. Я окликнул тебя. Может, ты вышла в сортир. Позвал снова. Оторвался от кровати и проверил, уже начиная пугаться. Кажется, твоя постель была смятой, вроде ты там спала. Но как можно сказать наверняка? Мы же точно вернулись вместе. Или нет? Да, кажется, мы вместе втащились сюда уже под утро, я еще весь светился после выступления. Казалось, я никогда не играл лучше, более мастерски. Я помнил все слова и ловко справлялся со сложным струнным перебором. Я вспомнил, что, когда мы добрались до комнаты, я пьяно облапил тебя, такой счастливый, задрал свитер, гладил руками грудь, целовал в шею. Кажется, ты отпихнула меня. Должно быть, перед тем как заснуть, я попытался снова. Теперь, с утра, все это возвращалось ко мне отдельными всполохами. Я не знал, с чего начать, но вышел наружу. Парень за гостиничной стойкой, которого я спросил, не видел ли он тебя, понятия ни о чем не имел. Город был крошечным, но показался мне бесконечным. Я шел по главной улице, утыканной одежными магазинчиками, еще закрытыми ресторанами, тут и там женщины, укутанные в платки, продавали дымящиеся клецки. Может, ты проголодалась и вышла поискать чего-нибудь поесть? Может, я сейчас найду тебя стоящей возле одного из уличных торговцев с лепешкой в руке. «На», – скажешь ты, протягивая мне кусок. Твои глаза, как обычно, будут в размазавшейся несмытой подводке, волосы скручены в небрежный пучок. Внезапно твое отсутствие ударило меня в самый живот, как кинжал. Я должен найти тебя. Каким-то образом ноги сами принесли меня к месту, где мы были вчера. Вверх по лестнице, в ресторан на крыше, который был совершенно пуст, если не считать группы туристов, поедающих завтрак. Странно, но я не мог вспомнить, где ты была, пока я играл на гитаре. Конечно, рядом со мной. Или это была та баба со светлыми волосами в тибетской куртке? Она была такой дружелюбной. Кажется, в какой-то момент она просила меня научить ее бренчать на гитаре. За полчаса я исчерпал все возможности и исходил эту улицу до смерти. Меня разрывало между страхом и злостью. Какого хрена ты такое вытворяешь? Что, если с тобой что-то случилось? Я был голоден, с похмелья, и от этого во рту было горько и сухо. Я купил и сожрал тарелку клецок, и мне тут же стало стыдно. Нельзя терять время. Я должен найти тебя. Когда я уже решил, что идти больше некуда, я забрел на дорогу, ведущую из города, в сторону шоссе. Здесь тоже были магазинчики и кучка маленьких кафе. Я прошел мимо одного, расположенного выше остальных, на высокой платформе, со столиками на открытом воздухе. Оно называлось «Кафе Солнца и Луны», и мне подумалось, что тебе могло бы это понравиться. На террасе кто-то сидел, читая. Было похоже на тебя. Это ты и была. Я облегченно вскрикнул. Ты поглядела на меня и снова вернулась к своей книжке. «Какого черта», – пробурчал я, взбегая по ступенькам. – Где ты была? – спросил я. Еще до того, как ты успела ответить, я понял, какой это был дурацкий вопрос. – Здесь. – Почему ты ушла вот так? Ты пожала плечами. – Слушай, я волновался. Ты что-то пробормотала. – Это из-за прошлой ночи? – А ты как думаешь? Я ненавидел вот это. Отвечать вопросом на вопрос. Я только пытаюсь понять, что, к черту, произошло. Если я это делаю, мне не плевать. Чего тебе еще надо? Я глубоко вдохнул, стараясь сдержать захлестывающую меня ярость. – Тебя что-то расстроило прошлым вечером… Правда, я ничего толком не помню… Ты хохотнула и фыркнула с отвращением. – Слушай, что? – Как удобно. – Мы много выпили… – Да, немало. Вот только я почему-то не начала кидаться с объятьями на незнакомых блондинов. – Я показывал ей, как играть! – Ааа, вот как теперь это называется, когда кто-то изображает из себя рок-звезду? В этот момент меня поразило, как точно мы знаем, куда ударить тех, кого любим. Эта ссора продолжалась недолго. В основном, наверное, оттого, что мы были уставшими, по крайней мере, я точно. Ну и потому, что я все равно был страшно рад, что нашел тебя. Мы вернулись в город, где не было реки. Что-то изменилось. Мы стали и ближе, и отдаленнее. Это кажется бессмысленным, но это было так. Ссора показала, сколько мы значим друг для друга, но глубоко ранила. Чертова катастрофа противоречий. Я смотрю на тебя, и мне хорошо, но я понимаю, что, если у кого-то есть надо мной столько власти, он может заставить меня почувствовать себя последним дерьмом. Ты никогда больше не говорила, что я изображаю рок-звезду, но между нами вставали другие тени. Мы были как цирковые метатели ножей. И клоуны, и крошечная собачка с большим бантом, скачущая через обруч. Иногда мне казалось, что я – буквально все они сразу. Еще хуже было то, что ты внезапно стала какой-то нервной. Я никогда не видел тебя такой. Ты постоянно жаловалась на город, на своих соседок, на университет. Тебе казалось, что все это зря. – Это не то, чем я должна заниматься, – говорила ты. А когда я спрашивал, что ты хочешь делать вместо этого, ты не отвечала. Ты и сама не знала, и, думаю, именно это тебя и раздражало. А я не знал, когда и почему ты снова окрысишься. Как-то я попросил взять у тебя пару тарелок для съемок в институте. Мы делали один видеопроект. – Нет. – Слушай, ну это же просто тарелки. – Нет, – заорала ты, и твои глаза наполнились слезами. – Ты их разобьешь. – Это просто чертова съемка, – заорал я в ответ и ушел, хлопнув дверью. Когда я вернулся, свет был выключен, а ты лежала в постели. Не знаю, спала ли ты, но разговаривать со мной ты не стала. Однажды вечером мы смотрели кино. Я хотел показать тебе фильм, который мы сняли на курсе. Такое часто бывало. Ты советовала мне книжки, которые я заведомо не читал раньше, а я приносил фильмы на диске, которые записывал у ребят в универе. И, не прошло и пяти минут, едва успели закончиться начальные титры, как мы уже поссорились. Там был кадр с женщиной, лежащей в постели в одном белье, и я заметил, что у камеры «мужской взгляд». Так говорил наш профессор на курсе. Ты закатила глаза: – Что? – Режиссер этого фильма – женщина… Так что это все чистая провокация. Фильм мы так и не посмотрели. Тем вечером, когда я чуть тебя не ударил, мы пошли в блюз-бар с живой музыкой. Я так любил эти вечера в городе. Там дома, улицы пустели уже в шесть вечера. А тут с темнотой все только начиналось. Даже если я не выступал сам, для меня не было большей радости, чем оказаться в центре событий. Когда мы выходили из дома, все было в порядке. Мы сели на мой мотоцикл и рванули на юг. Забрались по лестнице и вошли в полутемный зал. Там была сцена. И публика, с выпивкой в руках. Ансамбль настраивал инструменты. Проверял звук. Потом первая песня. Играли они хорошо. Не прям чтоб блеск, но мне было не важно. Все было в порядке, даже когда мы встретили несколько твоих знакомых и начали разговор. Когда ты отхлебнула свой напиток и начала кивать головой в такт музыке. Понимаешь, вот в чем все дело. Я не мог отследить момент, когда все переставало быть в порядке. Это переключение занимало секунды. Вдруг ты начала дергать меня за рукав, говоря, что хочешь уйти. – Почему? – Я хочу уйти… – Но они только начали. – Тут ужасно… – Да нормально тут… Я хочу еще посидеть… – А я не хочу. Так и продолжалось. Оркестр как раз разыгрался как следует. Пространство наполнилось мощным блюзом. Меня начало раздражать все это. – Оставайся, – ныла ты. – А я пойду.