В институте Борису казалось, что КБ — это нечто просторное, светлое, залитое миллионом огней, непременно из стекла и бетона, и обязательно странной, особой формы, например, круглое или треугольное. Ну не может дореволюционный двухэтажный дом красного кирпича с чугунной лестницей именоваться гордым и современным названием «конструкторское бюро»! И тем не менее именовался. Борис потянул на себя тяжёлую деревянную дверь, немного постоял, чтобы глаза привыкли к полумраку, и, громко топая, ринулся на второй этаж. Чугунная лестница гудела. Сергей Ильич и вправду оказался на рабочем месте. Он что-то быстро писал на обратной стороне «синьки». «Синькой» называлась шершавая неровная голубого цвета бумага, на которую специальный аппарат копировал чертежи. Белой бумаги было не достать, инженеры и конструкторы писали на отработанных «синьках». — Сергей Ильич, — с ходу начал Борис, пробираясь между столами и кульманами, — вы что, на митинге не были?! Вот зря вы, Сергей Ильич! Там так говорили! Так народ зажёгся! И про то, что мы первые в мире будем и что Арктика теперь наша! И что предстоит ударная работа по всем фронтам! Сергей Ильич кивал, но от своих записей не отрывался. Борис даже рассердился немного. — И про Антарктиду говорили, — продолжал он упрямо. — И про Двадцатый съезд партии. Сергей Ильич принялся энергично стирать ластиком написанное. Была у него такая привычка — писать карандашом, а потом стирать, чтоб бумагу экономить. От движения очки прыгали у него на носу. — Посчитай мне ударную вязкость вот этой штуковины, — сказал он, перестав стирать, — только быстро. Борис подошёл и посмотрел в бумаги. — А что это за штуковина? — спросил он, рассматривая чертёж. Сергей Ильич поправил съехавшие на кончик носа очки. — Ты втуз когда закончил? — В прошлом году. — У тебя диплом инженера? — Да! — Тогда посчитай и не задавай глупых вопросов. Борис, продолжая рассматривать чертёж, поволок его к своему столу. Все работники сидели в одном помещении, хотя Сергею Ильичу как начальнику был положен отдельный кабинет. Но его «отдельный кабинет» находился почему-то в заводоуправлении, а КБ работало здесь, и Сергей Ильич на своё начальственное место даже не наведывался, сидел «с народом». Некоторе время они работали молча. Стали подходить после митинга инженеры и конструкторы. Чугунная лестница гудела, раздавались весёлые голоса, кто-то из девиц, кажется, что-то даже пропел, но в дверях все замолкали, переглядывались и расходились по своим местам. Сергей Ильич не любил шума, и все об этом знали. После митинга работать не хотелось, хотя там призывали именно к ударному труду, вот ведь загвоздка!.. Хотелось громко говорить, петь, танцевать и гордиться собой и своей страной — какие вершины берём, хотя после войны всего десятилетка минула! …Даёшь Арктику и Антарктику!.. Даёшь навигацию круглый год!.. Долой толщу тяжёлых льдов!.. Долой все преграды на пути к коммунизму!.. Но боялись Сергея Ильича. Тот всё писал, черкал, стирал, потом поднял на лоб очки, потёр глаза, закурил и покрутил ручку телефонного аппарата. — Дайте механический! Механический, алё! Макарова к аппарату позовите! Пока звали Макарова, Сергей Ильич досмолил, смял в пепельнице окурок и обвёл глазами свою молодёжь. — Ну что, товарищи? — спросил зычно. — Хорошее настроение после митинга? Все зашумели, задвигались, засмеялись и заговорили, из чего можно было сделать вывод, что настроение хоть куда. — Вот и отлично. С боевым настроением и работа веселей пойдёт! — И в трубку, громко: — Макаров, здорово! Можешь ко мне в КБ подойти? Я тут одну штуковину придумал, мне твой совет нужен. Сергей Ильич любил «советоваться» с рабочим классом, молодым инженерам и конструкторам это очень нравилось в нём. А рабочие всё больше посмеивались. — Борис, сделал?