«Вы можете обсуждать это где-нибудь в другом месте?», — с досадой подумал Лесков, и в этот самый момент опять услышал приближающиеся шаги, теперь уже с другой стороны. Прежде, чем его успели заметить, Дмитрий дернул ручку двери ближайшего кабинета, и на его удачу, она оказалась незаперта. Лесков проскользнул в просторное помещение и замер, прислушиваясь к шагам. «Идиотизм», — с долей иронии подумал он. «Кому скажи… Чтобы я прежде от кого-то там прятался…» — Вам нельзя здесь находиться, — строгий женский голос заставил Дмитрия мысленно выругаться. Он не заметил, что в этом кабинете была еще одна дверь, и явно оттуда вышла эта темноволосая девушка. Ее внешность показалась Лескову знакомой. Да, он видел ее в день своего первого допроса. Тогда она сидела подле Альберта. Определенно, девушка тоже узнала его. Дмитрию показалось, что она напугана, хотя и пыталась скрыть свой страх. Ну разумеется. Сейчас ублюдок-«процветающий» — это то, чем принято пугать непослушных детей. — Мне нужен Альберт Вайнштейн, — как можно мягче произнес он. — Я очень рада, что он вам нужен, — в голосе девушки по-прежнему звучали металлические нотки. — Но в этом крыле может находиться только персонал госпиталя, коим, насколько мне известно, вы не являетесь. По сути, я обязана вызвать охрану. Кто вас вообще сюда впустил? К счастью, Дмитрию не пришлось отвечать на этот вопрос. Дверь в кабинет приоткрылась, и на пороге появился Вайнштейн. — Эрика, ты случайно не видела, куда я задевал…, - начал было он, но тут же осекся. — Лесков? — Здравствуй, Альберт, — поприветствовал его Дима. — Что ты здесь делаешь? — Нам нужно поговорить. Жаль, только твоя лаборантка собирается вызвать охрану. Эрика задержала на Лескове тяжелый взгляд, после чего обратилась к Вайнштейну: — Я сейчас выйду за кофе, и, чтобы, когда я вернусь, его уже не было в моем кабинете! С этими словами девушка покинула комнату. Как только дверь за ее спиной закрылась, Вайнштейн тут же обрушился на Лескова, словно девятый вал на бумажный кораблик. — Ты с ума сошел? — воскликнул он. — Какая она к черту лаборантка? Это же Эрика Воронцова, одна из разработчиков антидота. Мы с ней вместе работали. Додумался же такое сказать! Врагов тебе что ли мало? Она же дочка Полковника! Я ее почти две недели обрабатывал, все рассказывал, какой ты замечательный, чтобы она хоть как-то на своего принципиального папашу повлияла. Расписал тебя, понимаешь, как матрешку, а ты вместо того, чтобы проявить уважение, называешь ее лаборанткой. Ту, кто за тебя замолвил словечко перед своим отцом и братом! Просто непередаваемо! — Ладно, не заводись, — Лесков скрестил руки на груди в непроизвольном защитном жесте. — При встрече извинюсь. — Да уж сделай одолжение! Нет, ну что за люди… Стараешься для них…, - на миг Вайнштейн замолчал, желая перевести дух, после чего уже, смилостивившись, спросил, — Как твоя вылазка прошла? — Не очень. Один погиб, двое ранены. — А чего ты не помешал? С нашим зрением можно в муху попасть, не то что в разъем между доспехами робота. — А сам тогда чего не стреляешь? — Да мне и тут работы навалом. Я сплю, хорошо если четыре часа в сутки. От кофе уже тошнит. Ладно, не суть важно. Лучше скажи, зачем ты меня искал? — Хотел узнать, что за побочные эффекты вызывает наше лекарство? — с ходу придумал Дима. — Ах это… Так это потому, что использовалось на поздней стадии. Я вот о чем подумал… Дал бы ты мне свою кровь на анализ. — Зачем? — Хочу сравнить, отличается ли она от моей. Может, у тебя есть какие-то особенности ДНК, которые отвечают за ускоренную регенерацию. У полукровок такое редко встречается, но вдруг повезет. Может, нам удастся создать какое-то лекарство на основе твоей крови, позволяющее солдатам быстрее залечивать раны. — Тогда конечно, если нужно, — согласился Дмитрий. — Но потом ты выведешь меня отсюда? — Само собой. На миг врач удивленно посмотрел на Лескова: — Послушай, а как ты вообще попал в это крыло? — Я воспользовался внушением, — солгал Дмитрий, не желая подставлять под удар дежурную и Катю. — Допрыгаешься, честное слово! — пробормотал Альберт. — Ладно, пойдем, пока Эрика не вернулась, хватит с тебя на сегодня приключений. Глава III Кровь Дмитрия, на которую Вайнштейн возлагал большие надежды, на деле оказалась такой же, как у всех остальных. Она не обладала свойствами, необходимыми для ускоренного заживления ран, поэтому вскоре врачу пришлось отказаться от своей идеи разработать на ее основе лечебную сыворотку. В свою очередь, Дмитрия эта новость обрадовала еще меньше. Если бы задумка Вайнштейна удалась, то, конечно, пришлось бы рассказать Полковнику о некоторых особенностях своего организма, но выгоды от этого признания было бы куда больше, чем вреда. Подобная разработка могла бы не только пригодиться в госпитале, но и улучшить репутацию Дмитрия в глазах общественности. К тому же, Лескову больше не пришлось бы подставлять шею, поднимаясь на поверхность. Возможно, он бы даже смог повлиять на то, чтобы в проклятых вылазках перестал участвовать и Иван. Про Рому Дмитрию вообще было страшно думать. Суворов не блистал даже на обучении. Он часто промахивался и «погибал» чуть ли не каждую тренировку. Подобные неудачи сказывались и на состоянии самого Ромы: на нервах парень почти не спал и практически ничего не ел, отчего в последние дни и вовсе начал походить на тень. Иван разделял опасения Лескова за их общего друга. В какой-то момент он не на шутку схлестнулся с Кириллом Матвеевичем, желая убедить того не отправлять Суворова на поверхность. Парень даже попытался пригрозить Ермакову, что если Ромка покинет территорию базы, то он, Иван, сам больше наверх не пойдет. Однако Кирилл Матвеевич мигом охладил пыл зарвавшегося просителя, заявив, что тогда приговор Лескова будет приведен в исполнение. Последние четыре дня для троих друзей стали самыми напряженными. В течение этого времени Ермаков-младший каждый день являлся за Ромой, чтобы забрать его со своей группой на поверхность. Однако, когда парень, бледный как смерть, уже распрощавшись с Димой и Иваном, уходил, что-то происходило, и Рома буквально через несколько минут возвращался обратно в казармы. — Вроде опять сказали, чтобы оставался, — растерянно и в то же время с облегчением объяснял Суворов своим обрадованным друзьям. Иван искренне удивлялся переменчивому настроению сына Ермакова, но вот Димина радость была скорее наигранной. Он не знал, как долго ему удастся внушать Алексею, что ему не надо брать Рому на поверхность. Пока Ермаков-младший лично приходил за солдатами, игра в переглядки могла продолжаться до бесконечности, но если однажды он пришлет вместо себя кого-то другого? Что делать тогда? — Надо мной уже все солдаты ржут, — с улыбкой рассказывал Рома. — Уже подозревают, что на мне лихтин плохо смотрится, поэтому меня не берут. — Тебя не берут, потому что ты помрешь на первом же шагу, — мрачно ответил Иван. — Надо что-то придумать, чтобы они окончательно от тебя отвалили. Я после вылазки с Лесковым все никак оправиться не могу, так еще ты тут… Герой России. Сидел бы в штабе, какой-нибудь херней занимался, нет же, всем приспичило тебя на поверхность гнать. Идиоты! Как будто там без тебя трупов мало! — Ты как всегда умеешь «приободрить», — беззлобно огрызнулся Суворов. — А что, мать твою, я должен сказать: верь в себя, и ты не сдохнешь? Извини, но там так не работает. — Но Дима же как-то попал в своего первого робота. Может, и мне повезет. — А с чего ты решил, что это он попал? Там много, кто стрелял. Дмитрий спорить не стал. Там действительно стреляли сразу несколько снайперов, поэтому считать этого робота своей первой победой он не торопился. На самом-то деле ему вообще было безразлично, сколько железяк у кого на счету. Пока что все эти достижения не приносили великой пользы. Вражеские роботы попадались только на живца, причем живца в прямом смысле этого слова. Прежде была мысль отвлекать их какими-то механизмами или даже животными, вот только машины «процветающих» игнорировали их, если где-то поблизости затаился человек. Они всегда передвигались группами, и, даже если снайперу удавалось деактивировать одного из роботов, остальные машины обязательно начинали палить именно по человеку. Диме и Ивану приходилось подниматься на поверхность два раза в неделю. Прежде Бехтерев любил пятничные вечера, но теперь он ненавидел этот день так же сильно, как вторник. В эти дни он чувствовал себя так, словно отправлялся играть в «русскую рулетку». Среди их группы были настоящие герои, которые не боялись умереть за родину, вот только Иван к таким не относился. Его охватывала бессильная злоба, когда кто-то говорил: «за родную землю умереть не жалко». Как будто это березовая роща да ручей горный нашептали: «погибайте за нас, дети мои», а не пузатые продажные мудаки в костюмах, устроившие всю эту заварушку. У Ивана не было, за кого умирать, но у него были те, для кого нужно жить. В первую очередь, его маленькая дочь. Каждый раз, когда он уходил на поверхность, девочка не могла заснуть. Вика сидела на своей кровати и крепко прижимала к груди своего единственного спасенного дракона. Почему-то ей казалось, что, если она выпустит его из рук, с папой случится что-то плохое. Она успокаивала себя собственной выдумкой, будто огромная крылатая тень защищает ее отца от железных чудовищ, которых прислали сюда глупые люди. Девочка даже не считала их злыми — именно глупыми. Разве умные люди могут желать войны? Когда Иван возвращался, Вика сразу оживала. Она спрыгивала с кровати и бежала к отцу, игнорируя тот факт, что своими восклицаниями будит других детей. Крепко обняв его за шею, девочка не выпускала Ивана до тех пор, пока вконец уставшая, не засыпала у него на руках. Но вот отношения Вики с другими детьми совершенно не складывались. В первую очередь потому, что она была единственной в своей группе, кто защищал ненавистного «процветающего». Она даже сцепилась с каким-то мальчишкой, который заявил, что его папа надает этому гаду по голове. Разумеется, родителей обоих чемпионов по вольной борьбе немедленно вызвали к воспитателю, надеясь, что они сумеют повлиять на своих отпрысков. Однако бедная преподавательница пришла в откровенный ужас, когда прямо у нее в кабинете сцепились еще и отцы провинившихся. Ей пришлось позвать на помощь, чтобы растащить двух разъяренных парней. Несколько раз с Викой разбирались и родители других детей. И тогда у нее появилась дурацкая фразочка, которая вгоняла в ступор взрослых и откровенно веселила Ивана. — Мой папа найдет вас, — угрожающе тихим голосом говорила Вика, мрачно глядя на своего взрослого обидчика, после чего гордо удалялась восвояси. Единственной подругой девочки была Катя Белова, которая каждый день заходила к ней на несколько минут. Эти встречи для Вики были своего рода отдушиной. Ей нравилось дружить с этой «взрослой девочкой», потому что Катя всегда могла найти нужные слова, чтобы утешить или приободрить ее. Вика дорожила своей подругой еще и потому, что в детстве Катя дружила с Иваном. Разумеется, ни Белова, ни сам Иван даже не думали рассказывать Вике правду о своих настоящих отношениях в детском доме. В те времена Пуля считал Джоконду занудной серой монашкой, с которой даже говорить не о чем, в то время как Катя откровенно недолюбливала взрывного Ивана, который к тому же обожал напиваться до тошноты, а также много курил, матерился и обжимался на каждом углу с Алинкой. Сейчас же, отношения Ивана и Кати действительно значительно улучшились. Белова не могла не оценить его привязанности к Вике, а он был благодарен девушке за то, что она тепло относится к его приемной дочери. Он не раз замечал, как лицо девочки при виде Кати озарялось счастливой улыбкой. Новоиспеченные подруги любили уединяться в коридоре и рассказывать друг другу, как у них проходит день. Слушая Катю, Вика все чаще начала упрашивать девушку взять ее в помощницы. Чем сидеть в игровой с дурацкими одноклассниками, с которыми ей было неинтересно, девочка предпочитала заняться чем-то более полезным. Но на все мольбы Вики, Катя, само собой, отвечала мягким отказом, мол, подрастешь, может быть, тогда. Но Вика не сдавалась. Однажды она выбралась из детского корпуса и в жилой части города подловила самого Полковника. Мужчина потом еще долго смеялся, вспоминая деловую девочку, которая удрала от своих воспитателей, чтобы озвучить ему свое «выгодное предложение». Она даже написала список, чем она может быть полезна госпиталю, и громко зачитала его оторопевшему Полковнику. На что, к своему огромному разочарованию, услышала: «Живо вернись в детский комплекс!». Сегодня Иван снова должен был сказать своей дочери, что идет наверх. Он знал, что девочка прекрасно помнит, в какие дни он сообщает ей о своем уходе, и так как на календаре была пятница, нетрудно было догадаться, в каком настроении пребывает Вика. Парень нашел ее в спальной комнате, где она сидела на кровати в обнимку со своим драконом. Лицо ее выглядело заплаканным. — Прекращай реветь раньше времени, — ласково произнес Иван, присев рядом с ней на кровать. — Ты что, не моя дочь что ли? В последнее время парень сам не заметил, как перестал осаживать Вику, когда та называла его папой. И сегодня впервые за долгое время он сам почему-то захотел назвать ее дочерью. Но девочка не обратила внимания на подобное обращение. — Дурак Витька сказал, что так мне и надо, если мой папа не вернется, — всхлипывала она. — И из-за этого ты расплакалась? — недоверчиво спросил Иван, погладив девочку по щеке, стирая слезу. — Нет. Я его стукнула книжкой по голове. — А потом расплакалась? — Нет. Я посмотрела на календарь, — Вика взглянула на Ивана сквозь пелену слез, после чего обвила руками его шею. — Я с тобой пойду! — Ты постоянно кричишь, что ненавидишь колготки. А там весь костюм, как одни сплошные колготки. — Все равно, — пробормотала девочка. — И там наверху темно. — Ну и что! — И страшно. — Когда темно — не страшно. В темноте можно прятаться от дураков.