— Ну, значит, занимайся! Никто еще сразу ученым не родился! — закончил он разговор и свернул к нижнему концу улицы, перешел по мостику замерзший ручей и еще несколько раз оглянулся на меня. Я заторопился домой. КОГДА Я ПРИШЕЛ ДОМОЙ… Мама дождаться меня не могла и послала отца на улицу посмотреть, где это я застрял с водой. Отец стоял у ворот, и видно было, что он чем-то недоволен. В руках он держал крохотный окурок. Папа-то мой завзятый курильщик и обычно бросает сигарету, когда от нее остается один уголек, который обжигает губы. Обожжется — и ходит по дому ворчит, иногда с мамой или со мной ссорится. При этом мне кой-когда здорово попадает. Я как увижу, что отец курит и окурок все меньше становится, так меня просто нетерпение разбирает поглядеть: что же дальше-то будет? Маме порой не терпится, и тогда она вмешивается раньше времени: — Брось! Опять ведь обожжешься! Отец прикладывает окурок к губам, морщится и в ту же минуту выплевывает его на пол. — Что я говорила? — скажет мама. — Хоть бы разок усищи свои спалил. У отца усов нет, вот он сразу и выходит из себя: — Да что ты ко мне с этими усами пристала? — Будь у тебя усы, давно бы ты их спалил, — говорит мама. — Да что тебе мои усы дались, а? Я на всю семью работаю, ночей не сплю, и никто этого не ценит. — Перестань! — А ты на что здесь смотришь? — накидывается на меня отец. Он хватает меня за ухо, притягивает к столу и требует мой школьный дневник. Конечно, когда родителям вздумается придраться к своему ребенку, так они первым делом дневник спрашивают. Перелистают его, а потом дадут взбучку за плохую отметку, полученную еще в начале учебного года. — Почему у тебя нет пятерок? Всякому небось хочется, чтобы у его сына или дочери были в дневнике одни пятерки! Попробуйте представить себе, что выйдет, если исполнится это желание! Все ученики станут пятерочниками, и никаких табелей не надо, достаточно лишь объявить, что весь класс аттестован. Но что с такими делать, у кого нет музыкального слуха? Или, скажем, Ян Матейка. Он и перекувырнуться-то толком не может. Он знает, как надо перекувырнуться, но он такой увалень, что никак у него кувырканье не получается. Почему же в таком случае у Яна по физкультуре пятерки нет? Вот о чем я и думал, подходя к папе. Я чуть-чуть улыбнулся. Таким способом можно иногда изменить или хотя бы поправить отцовское настроение. — Где ты болтался? — начал отец и тут же выплюнул окурок. — Я не болтался. — «Не болтался, не болтался»! Все воды ждал? — Да, ждал. А потом меня остановил дядя Загрушка. — Все тебя останавливают! Бегай побыстрей, так никто и не остановит! — А меня вот остановили. — Что же ты такое тащишь? — спросил еще отец. — Музыку. — Ты что, играть на этом умеешь? — Нет, не умею. Отец перестал хмуриться. Он осмотрел трубу со всех сторон, взял у меня ведро и понес его маме. Я вошел в дом, подпрыгивая и растирая закоченевшие пальцы. Отец в ту же минуту оказался возле меня. — Что же ты намерен с этой штукой делать? — спросил он. — Играть на ней. — Как же ты станешь играть, раз не умеешь? — Ученым еще никто не родился. Отец взял у меня инструмент, надел себе на плечо. Он прижал губы к мундштуку и даже покраснел от натуги. — Он заткнут чем-то, кажись, — сказал отец, вытирая рукой слезы, выступившие на его глазах. — Нет, он не заткнут, — сказал я. — А ты сам-то пробовал? — Нет. В душе я допускал, что в трубе может что-нибудь такое торчать: полотенце или там шапка — внуки-то Загрушки могли ведь туда насовать все, что хочешь. Я увивался возле отца — уже очень мне хотелось самому затрубить. — Дайте, папа, я попробую. — Отстань! — не сдавался отец. Он еще раз надулся, по лицу даже пятна красные пошли. Я глядел на него: его глаза напоминали большущие зеленые орехи. — Никакого толку не будет! — сказал он и подал мне инструмент. Я приложил к губам мундштук. — Великоват для тебя, — заметил отец. — Что? — Геликон. — Ничего не великоват! — Да, да. И мундштук великоват. — Нет. Просто еще холодный. А пока мундштук не прогрелся, играть нельзя. — Еще чего! — Нет, правда! — Кто тебе сказал? — Я уж знаю. — А как же в мороз музыканты играют? — Они не играют. — А почему бы им не играть? — Из-за холодных мундштуков. — А они все-таки играют. — Так надо мундштуки-то прогреть сначала. Я дунул в трубу, и она издала звук, похожий на хруст. Я поглядел на отца.