* * * Понедельник начался в семь утра. Ленинградское шоссе было забито, и в Шереметьево я чуть не опоздала. Джайлс прилетел сонный и желчный: его соседом в самолете оказался нестерпимо болтливый коммивояжер. «Пришлось обещать, что куплю у него партию принтеров… А где я буду жить? Опять в «Балчуге»? Фу, там так шумно. Ой, у тебя все та же машина! Ей же уже два года! Полтора? Ну, все равно пора менять». Он ворчал всю дорогу до гостиницы. Я старалась не смотреть на его кислую физию со следами недавней подтяжки. Хорошо бы Джайлс успел отдохнуть до обеда, когда мы начнем работать. В офис я приехала в десять. Утренним затишьем и не пахло. Бизнес кипел, телефоны разрывались, на меня сыпались обычные проблемы. Сына издателя Ткаченко в монтанском колледже замели с марихуаной. Дочка композитора Ходакова в истерике звонила из Англии и жалилась, что она постоянно ходит голодной, а от овсянки ее тошнит. «Наверняка залетела. От местного тренера по теннису», — подумала я, слушая ее кислый слезливый голосок. Надо будет позвонить директору школы. Попросить, чтобы девчонку срочно посмотрел врач. К одиннадцати стали подходить клиенты. Все как обычно: «Можно сначала аванс, а остальное потом? Я жду денежных поступлений со дня на день… Вы гарантируете, что она не начнет там курить? И… в общем… не заведет себе приятеля?…» Дочка клиента сидит рядышком. Чистое, без косметики, лицо, скромная юбка по коленки, глазки потуплены. А из-под пуха ресниц так и брызжут искорки: «Эх, вырвусь отсюда! Буду в Штатах учиться! О-о, как я там развернусь!!!» Приезжает Джайлс. Он выспался и шныряет по всему офису. Роется в рекламных буклетах. Просматривает видеотеку. Инспектирует менеджеров и даже проверяет, достаточна ли память у наших компьютеров. Джайлсу Седдонсу все можно. Он — директор американской корпорации, практически монополист на все школьное образование в Штатах. Если Джайлс возьмет нас в свои представители… Я улыбаюсь ему: «У нас на сегодня большие планы. Большой театр и ужин в «Черной кошке»… Да, так и называется — «Black Cat». Жаль, что некогда наложить свежий макияж. И вечернее платье я в офис привезти не догадалась. А в Большом театре у нас королевские места — ложа литеры D, первый ряд. Билеты стоили по триста долларов каждый. Джайлс ахает: «Вау! Здесь сидят президенты!» — А ты и есть президент, — подлизываюсь я. Как хорошо, что не поскупилась на правительственную ложу. Давали «Анюту». В главной роли — Ананиашвили. Джайлс раскинулся в своем кресле, прикрыл глаза под грустную увертюру. Мне в ухо сзади прошипели: «Пардон, мадам». К своим местам в ложе пробирались дородная тетя в бриллиантах и молодой смазливый парень. Я сразу же узнала его. Это был тренер из Королевского теннисного клуба. Подняли занавес. «Анюта» — грустный балет. Первая картина — похороны. На сцене — церковь, гроб, люди в черном. У Джайлса — вот тебе и акула капитализма! — на глазах слезы выступили. Он казался очень стареньким — как мой дед, дремлющий на лавочке под солнцем. А молодой тренер — он сидел по другую сторону от меня — прошелестел в ухо: — Привет, малышка! — Псыть! Я так на кота цыкаю. Когда он новую мебель когтями дерет. Тренер на цыканье не отреагировал: — Меня, кстати, Владик зовут. А вас? Его спутница элегантно спустила с колен холеную бриллиантовую руку и ущипнула невежу за бок. Вадик глухо пискнул и замолк. Похороны закончились. Я увлеклась сценой на бульваре. Ветреную Анюту обхаживает красавец-студент, а старый чиновник пыхтит от страсти и размахивает дорогим букетом. Джайлс пытался дирижировать в такт музыке. Дорогая спутница тренера Владика одобрительно покачивала головой. А Владик, кажется, пересчитывал хрустальные подвески на театральной люстре. В антракте в ложу явилась русская красавица — официантка с длинной русой косой. Она предлагала икру и шампанское. Джайлс, который, похоже, именно так и представлял себе красивую жизнь по-русски, заказал два ведерка: в одном — бутылка, в другом — черная икра. Официантка широко улыбнулась. Заказ был исполнен мгновенно. А счет девушка сунула мне в руку — умница, понимает, что к чему. Еще двести баксов. Джайлс, ты просто обязан взять меня в свои представители. Владик и его пожилая подруга весь антракт где-то шлялись и вернулись лишь с первыми аккордами нового действия. Он отодвинулся на безопасное расстояние от шипучей спутницы и опять склонился ко мне: — Так как вас все же зовут? Я отвернулась. Владик не отставал: — Я все равно узнаю. Хочу пригласить вас в кино. В полумраке театра он смотрелся красиво. Молодой, беззаботный, сильный. Не то что мой дряхленький Джайлс, которому уже не помогают ни массажи, ни ежедневный теннис. Этот Владик по-своему неглупый, жизнь правильно строит. Работает тренером в дорогом клубе, прогуливает по театрам бриллиантовых старушек. И одновременно кадрится к соседке по правительственной ложе. Я-то моложе. Но тоже с деньгами. — Так как насчет кино? Я балет терпеть ненавижу. Он воровато оглянулся на свою спутницу и слегка коснулся моей руки. Анютин муж на сцене получил от его сиятельства орден и принялся прыгать от счастья. Я на секунду отвлеклась от его победного танца и с достоинством прошептала: — Владик! Оставьте меня в покое! Не нужна мне его гора мышц. * * * Неделька выдалась сумасшедшей. Мы с Джайлсом подписали договор о намерениях, и он отбыл в свою Америку. На прощанье высокопарно сказал: «Теперь ваша фирма выходит на новый виток развития». Пока никаких витков не наблюдалось. Обычная текучка. Английское посольство не дает визу девочке по фамилии Гордиевская — требует подтвердить, что она не является родственницей знаменитого шпиона. Секретарша Машенька, как обычно, путает факсы и блеет по-английски так, что сам черт не разберет. Звонят из заграничных школ: где оплата? Почему дети не хотят ежедневно стирать футболки? Я всех умасливаю и строю, примиряю и покрикиваю. К вечеру пятницы сил нет ни на что. Я возвращаюсь домой в десять вечера. Темно и грустно. Только кот с укоризной мерцает глазами. И даже на колени не идет — сердится, что целыми днями сидит один. Я откупаюсь от обиженного зверя новым сногсшибательным кормом и плюхаюсь на диван — обшивку кот ободрал окончательно. Телевизор? Газеты? Поужинать? Звонит телефон. Хорошо, что трубка лежит рядом — к аппарату я бы не потащилась. — Настя? Это Владик. — Какой Владик? — Клиентов с таким именем у нашей фирмы нет. — Из Большого театра Владик. Вы обещали сходить со мной в кино. Я не могу удержаться от усталого смеха: — Да неужели? — Ну правда, давайте сходим. Я и билеты уже купил. Завтра, на два часа дня. Вы как раз выспитесь… — Откуда ты узнал мой телефон? — Виктор дал. Вик, ну и подлюга! Дает мой номер каким-то тренерам! Впрочем, он давно говорит, что мне пора замуж. Или хотя бы получить порцию, как он выражается, мужских витаминов. А правда, когда я последний раз была в кино? В институте, наверно. И то на младших курсах. Сейчас развлечения другие. Ужин — там, казино — сям. И все время — с дедами. Когда я последний раз встречалась с кем-то младше полтинника? — Хорошо, — вздыхаю я. И сама перед собой оправдываюсь: «Ну и пусть он халявщик. И жиголо. Зато молодой и красивый. И вежливый. А в ресторан я его не поведу. И покупать ему ничего не буду. Кино — и все тут. Может, по бутылочке пива выпьем в буфете…» * * * Владик явился, сгибаясь под тяжестью огромной корзинки с розами. — Это вам, Настя. Поздравляю! — С чем же? Цветы меня впечатлили. Мы даже инспекторшам в налоговую и то носим букеты поскромнее. — Как — с чем? Весна на улице! Красота, солнце. И вы такая красивая, солнечная! — Стипендии хватило? — Я спускаю его с небес на землю. — Какой стипендии? А, это, — он кивает на корзинку, — да, как раз. Вся стипуха и ушла. Только на пиво осталось. Мы волочем цветы в мою машину. Потом покупаем пиво. До сеанса еще час времени. — Ты же говорил, что начало в два? — Соврал! — легко признается он. — Хотел поболтать немного. По бульвару пройтись. Вам свежий воздух нужен. — Владик внимательно смотрит мне в глаза. Я тщательно накрасилась. Цвет лица изумительный. Но ненастоящий. Хорошая пудра плюс немного румян. А Владик пышет здоровьем. Конечно, его работенка в теннисном клубе явно попроще моей. Он берет меня под руку: — Вы всегда так работаете? — В смысле? — Ну, я вам домой столько раз звонил… И все время никто не отвечает. А после десяти я набирать стеснялся. — Я прихожу только в одиннадцать. И вообще, Владик… называй меня на «ты». Мне только двадцать семь, — выдаю я страшную тайну. (На самом деле мне чуть за тридцать.)