За что?!. За то, что слишком сильно любила? За то, что не знала, как может быть иначе? За то, что глупа была и доверчива, как эти самые щенки?! За то, что совсем, совсем не разбиралась в людях?! Василий Артемьев так же не похож на того, другого, как сама Мелисса Синеокова не похожа на Милу Голубкову, которую привязывали к кровати, насильно раздвигали ей ноги и копались внутри, убивая ее ребенка, а она не смогла его ни защитить, ни спасти! Не смогла, потому что была дурой, потому что доверяла всем подряд! Впрочем, нет, не всем подряд! Она доверяла человеку, от которого ждала ребенка, но и за это была наказана! Как быть сейчас? Что она станет делать, если этот тоже потребует, чтобы она избавилась от ребенка?! Ну, положим, сейчас ее никто и ничто не сможет заставить, но что случится с ее миром, с ее маленьким личным миром, если Артемьев тоже начнет толковать ей про то, что она должна сделать аборт?!. На что станет похож этот ее мир? На ядерный полигон после испытаний, когда выжженная и спекшаяся зараженная земля лежит до самого горизонта и нет никаких надежд на то, что когда-нибудь она очнется, придет в себя, станет зеленой и прекрасной и живой?!. Когда-то Мелисса говорила Василию, что не может иметь детей, и он отнесся к этому совершенно равнодушно. Она тогда подумала, что это от того, что он не собирается на ней жениться и провести с ней остаток жизни и умереть в один день, и именно поэтому ему наплевать, будут у них дети или нет! Хорошо, если ему наплевать! Счастье, если наплевать! А если ему не наплевать и он решительно не хочет, чтобы у него были дети?! А этот малыш, про которого Мелисса думала, что он ее собственный, на самом деле и Васькин тоже! И он тоже имеет на него какие-то права! Или не имеет?.. Теплое и утешительное летнее солнце потихоньку скатилось за верхушки берез, которые шумели за заводскими воротами. Мелисса вдруг подумала, что завод, должно быть, очень старый – вон какие деревья выросли! Щенки заснули желтой шерстяной кучкой под боком у матери, которая все-таки прилегла рядом с ними. Никто не выходил из проходной, и Мелисса подумала, что понятия не имеет, сколько времени и когда кончаются и начинаются смены на таких заводах. Утром? Или вечером? Или утром и вечером?.. Она вернется домой, позвонит Лере, вызовет ее к себе, если она вернулась со встречи с Башировым, они сядут и обо всем подумают. Впрочем, Лера не знает того, что с ней произошло десять лет назад. Никто не знает. И никогда не узнает. Мелисса Синеокова опустила стекло, пожмурилась на последнюю улыбку заходящего солнца, подышала запахом травы, странно перемешанным с запахом горячего железа, который шел, должно быть, от завода, и решила уезжать. – Поехали? – робко спросила она у своего малыша, который сидел внутри. – Нам домой пора. И этот первый в жизни вопрос, который она задала ему, и еще то, что она сказала «нам», совершенно бессознательно сказала, вдруг так ее растрогало, что Мелисса какое-то время поплакала, утираясь мягкой салфеточкой. Эти салфеточки положил в ее машину Васька, потому что ей вечно нечем было протереть очки, и она протирала их подолом рубахи или рукавом пиджака. – Вот смотри, – сказал он тогда. – Я тебе пачку кладу в бардачок! Видишь? И не забудь, что у тебя есть салфетки! Он заботился о ней, любил ее, спасал ее, он хотел завести собаку, чтобы та тоже жила с ними!.. Он всегда как-то улаживал свои дела, чтобы полететь с ней в командировку или поехать на прием, хотя терпеть не мог приемов, в пиджаке всегда маялся, оттягивал от шеи галстук, как будто тот его душил, и ворчал, что в модных остроносых ботинках у него ужасно устают ноги! Он готовил ей завтрак, починял ее компьютер, варил кофе и лечил порезы на заднице, когда однажды ее угораздило сесть на собственные темные очки!.. Странное дело, она не помнила никакой своей жизни без него – то есть словно ее и не было, а на самом деле была!.. После Садовникова у нее даже один романчик случился с топ-менеджером какой-то иностранной фирмы, и романчик вышел именно «топ-менеджерский». Этот самый «топ» водил ее по модным заведениям, кормил модной едой, они то и дело ездили в какие-то клубы слушать какие-то джазовые группы, посещали «биеннале», и Мелисса тогда все стеснялась спросить, что такое «биеннале», она не знала. Романчик начался и закончился, как водится, ничем, они с топ-менеджером быстро надоели друг другу, а модной и дорогой писательницей она тогда не была. Может, если б была, не надоела бы ему так быстро!.. Но все это было так не похоже на Ваську!.. Как будто только с ним и началась жизнь, а до него была… репетиция, черновик. Но ведь так не бывает? Или бывает?.. Мелисса решительно вынула из зажигания ключи, открыла дверь, выпрыгнула из машины и решительным шагом направилась к проходной. Кудлатая собака за сеткой подняла голову и тявкнула, а щенки завозились во сне. В проходной было прохладно и сильно пахло табаком, но дощатый пол чисто выметен, а в окошке сидел не привычный дедок-вахтер, а дюжий мужик в камуфляже. Мужик – господи Иисусе! – читал ее книгу и поднял голову, когда она вошла. – Здравствуйте, – все так же решительно сказала Мелисса, косясь на книгу, – как бы мне узнать, где найти господина Артемьева? – Василий Петрович давно домой уехал, – сказал мужик, поднимаясь и разглядывая ее во все глаза. – А вы… – Давно? – Уже часа… – он отогнул зеленый манжет и посмотрел на циферблат, – уже часа два назад. А вы… – Спасибо, – быстро сказала Мелисса, у которой не было сил «давать знаменитость». – Извините. У нее сразу кончились силы. Его нет, он уехал. Зря она так переживала перед его проходной. Все зря. – Может быть, передать чего?.. – Да нет, – сказала Мелисса. – Спасибо. Я ему позвоню. – Во-во, – обрадовался мужик, – вы ему на мобильный звякните!.. – Звякну, – пообещала Мелисса и взялась за скрипучую дверь. – Девушка! – негромко окликнул мужик. – А девушка! – Да? – Вы мне автограф-то дайте! Я ведь вас узнал! Мелисса постояла и вернулась к окошку. – Да. С удовольствием. А как вас зовут? – А можно мне и девушке моей? Не думая и не запоминая имен, она написала их и неизменное «с наилучшими пожеланиями» и протянула ему. – Спасибо! Вот спасибо вам большое! А… можно спросить? Вот ваша программа по телевизору сейчас начнется, а вы здесь! Это как же так? – А… это запись. Не прямой эфир. Мы записали программу уже давно, а сегодня она выходит, и вчера выходила, и завтра выйдет. – А… можно еще вопрос?.. Вы Василию Петровичу кем доводитесь? Мелисса в упор посмотрела на него, и он вдруг смешался: – Да нет, я просто так! Он мужик хороший, Василий Петрович, и про жену свою рассказывает, какая она у него замечательная. Выходит дело, это вы, жена-то его? – Я, – сказала Мелисса весело. – Я его жена. Она даже предположить не могла, что ей станет так хорошо от того, что чужой человек назвал Ваську хорошим мужиком, а ее саму его женой! Она вернулась в машину и быстро набрала его мобильный номер. «Аппарат абонента выключен, – интимно сообщила ей неведомая телефонистка, – или находится вне зоны…» Тогда она позвонила ему домой, но там тоже трубку никто не снял. «Он не хочет со мной разговаривать, – поняла Мелисса. – Он упрямый, и он решил, что у него от меня наркотическая зависимость, и поэтому не хочет со мной разговаривать. И он даже не узнает про ребенка, потому что я не смогу ему рассказать! Как же я ему расскажу, если он не подходит ни к одному телефону!» Она долго возвращалась в Москву и въехала в город, когда уже почти стемнело и на улицах было свободно, как в выходной. Ей хотелось есть, и от всех сегодняшних переживаний она сильно устала и замерзла в теплой машине. Еще она никак не могла вспомнить, есть ли у нее дома еда, особенно «правильная», вроде йогуртов и свежих овощей, а она теперь должна правильно питаться, чтобы малыш нормально развивался! Но заезжать в супермаркет не стала. Она начнет правильно себя кормить с завтрашнего дня, а сегодня просто чаю попьет и ляжет спать. И еще позвонит Ваське. Шлагбаум не работал, и во дворе было много «чужих машин», все места заняты. Она въехала на стоянку, долго крутилась и в конце концов при-ткнула джип на единственное свободное место, очень неудобное, кинула в сумку телефон, повздыхала и выбралась из машины. Шлагбаум не работал, потому что на территории, огороженной кованой железной решеткой, еще шли какие-то работы, и председатель кооператива на каждом собрании объяснял, что вот-вот территория будет облагорожена, и шлагбаум заработает, и охранник сядет на свое место, а пока так, терпите как-нибудь. Все возмущались, потому что за квартиры и стоянку были заплачены большие деньги, а условий никаких, но деваться все равно некуда. Поднявшись по ступенькам, Мелисса еще раз оглянулась на свою машину, которая боком выпирала на проезжую часть, и решила, что соседи ее простят. В конце концов, все свои и понимают, что приходится «ждать шлагбаума»! Издалека к ее подъезду не торопясь шел какой-то молодой мужик, в руке у него был газетный сверток, и она не обратила на него внимания. Покопавшись в сумке, она достала ключи и отперла тяжелую подъездную дверь. Консьержки тоже еще не было – дом-то новый! – и ее отсутствие председатель кооператива тоже длинно объяснял на собрании. В подъезде было чисто и тихо, на площадке стояли цветы в расписных горшках и самые настоящие пепельницы на длинных латунных ногах. Мелисса очень любила свой дом, и ей казалось, что у них чисто и красиво и ничуть не хуже, чем в Германии или во Франции, где тоже чисто и красиво. Дверь уже закрывалась, тоненько пищала, когда молодой человек со свертком следом за Мелиссой вбежал в подъезд и захлопнул за собой дверь. Она оглянулась на него – он стоял к ней спиной у лифта – и стала подниматься по лестнице, решив, что ей теперь нужна физическая нагрузка. Чтобы ребенок правильно развивался. Молодой человек нажал кнопку лифта, но затем повел себя странно. Когда лифт распахнул двери, он сунулся внутрь и ладонью разом притопил все кнопки. Панель недоуменно загорелась всеми лампочками, а молодой человек нажал еще и кнопку «стоп». Лифт стал закрывать двери, дернулся вверх и завис. Молодой человек постоял, прислушиваясь, взял поудобнее свой сверток и стал бесшумно подниматься по лестнице, догоняя Мелиссу.