Чтобы заглушить невесть откуда взявшееся чувство страха – ведь не судьба же решалась, на самом-то деле! – Баширов сказал, стараясь быть очень незаинтересованным: – А слух о том, что Сосницкий собирается закрыть газету, вы поймали верно. Только он не собирается ее закрывать. Он собирается ее продавать. – Кому?! – Мне. Блямс! Гонг возвестил, что началось следующее действие под названием «Оптимистическая трагедия». – Вы хотите купить «Власть и Деньги»?! – Фактически уже купил. Осталось только уладить всякие бумажные формальности. – Ахмет Салманович, но… как это возможно?! – А что в этом невозможного?! Сосницкий всю жизнь поддерживал правых и очень злил власти. Он решил перестать их поддерживать и тем самым автоматически перестать злить власти. Все очень просто. – Зачем вам наша газета?! – Зачем вообще газеты? – Ахмет Салманович! – Валерия Алексеевна! – Вы собираетесь купить «Власть и Деньги», чтобы закрыть?! – Я уже купил «Власть и Деньги», чтобы делать на ней деньги и получить власть, так сказать, над сердцами и умами читателей. Она посмотрела на него – нет, не смеется, хотя кто их разберет, восточных людей! Мозг у нее вдруг как будто очнулся от некоей романтической грезы, в которой пребывал после предложения «поужинать сегодня вечером». Баширов предложил ей себя, и было от чего надолго впасть в задумчивость, но то, о чем он говорил сейчас, тоже требовало немедленного осмысления. – Боголюбов знал о том, что вы покупаете нашу газету? – Бог с вами, Валерия, – миролюбиво сказал олигарх, – кто такой Боголюбов? – Ваш главный редактор. – Я не советуюсь с главным редактором газеты «БизнесЪ» по стратегическим вопросам. – А Садовников? Садовников знал? Баширов подумал немного. – Наверное, вполне мог, если Сосницкий счел нужным сообщить ему о наших переговорах. – А почему он предпочел для своей предвыборной программы именно «БизнесЪ», а не «Власть и Деньги»? Ведь обе газеты теперь фактически принадлежат вам? – Окончательно вопрос о покупке вашей газеты решился после его смерти. И потом, я сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться. Есть такие предложения, Валерия Алексеевна, от которых отказываться нельзя. – Мне об этом известно. – Очень хорошо. Лера еще подумала. – А могло быть так, что Садовников, получив от вас такое… звездное предложение, решил нашу газету немножечко надуть? Ну, просто в свою пользу надуть. По мелочи, на несколько сотен тысяч долларов. – Вполне могло, – согласился Баширов. – Он пакостничал именно по мелочи, этот ваш Садовников. Но если вы имеете в виду, что Садовников хотел взять с вашей, то есть с моей газеты «Власть и Деньги» некую мифическую сумму, вы ошибаетесь. Вряд ли можно получить деньги, когда нет документов о том, что они поступили. Никаких документов нет. Покойный Герман Ильич, дурашка, просто собирался испортить вам репутацию. Затеять шумиху – с упоминанием вашего имени, конечно! – о том, что вы украли вот те самые несколько сот тысяч. Доказательств нет, подтверждений тоже, но, как в анекдоте про серебряные ложки, которые нашлись, осадок неприятный остался. Вполне возможно, что осадка было бы так много, что я, как новый хозяин, просто избавился бы от нечистоплотного работника, который то ли крадет со счетов деньги, то ли не крадет, кто его знает!.. – Да, но тогда выходит, что мои программисты, ну те самые, что подделывали мой голос, – растерянно начала Лера, – связаны с Садовниковым? Это он предлагал им деньги за подделку, он вызвал их в Петербург, он оставил их с носом и не дал ни копейки?! А тогда кто подложил Марьяне диск? Ведь когда мы нашли диск, Садовникова уже не было в живых! – Вот именно. Поэтому вот это уже проделал вовсе не Садовников. – А… кто? Баширов посмотрел на нее, а потом на часы. – Если вы сейчас позвоните в редакцию и попросите всех участников событий к пяти часам собраться в вашем кабинете, я думаю, нам удастся все разъяснить. – Каких участников, Ахмет Салманович? – Всех, кто так или иначе связан с этим делом. Ваших заместителей. Креативного директора, коммерческого директора. Ту дамочку, у которой был ребенок в Санкт-Петербурге. Того, кто подписал липовый договор. Всех. Лера печально покачала головой из стороны в сторону. Все это ей страшно не нравилось, но она ничего не могла поделать! Явное преимущество на стороне противника. За весь матч наши ни разу не смогли реализовать голевую ситуацию, да и, по правде сказать, таких ситуаций у наших ворот было значительно больше, чем у ворот противника. – И вы думайте, думайте! – велел Баширов. – Насчет ужина думайте. – Ахмет Салманович, зачем вы все так усложняете?.. Он улыбнулся. – Упрощаю, – сказал он, и глаза у него стали веселые. – Я все упрощаю, Лера. Ведь если мы с вами пойдем традиционным путем, мы до конца жизни можем не дойти. А мы оба очень занятые люди. Она смотрела на него во все глаза. Поколесив по городу с поэтическим названием Электросталь, Мелисса подъехала к проходной и в лобовое стекло внимательно изучила будку со шлагбаумом, железные, крашенные в зеленое, ворота, кудлатую собаку, которая зевала за сеткой и все намеревалась завалиться на бок поспать и не заваливалась – от лени. Перед будкой был стенд с набранной выпуклыми буквами надписью «Наши передовики», а под ней несколько фотографий, прикрытых от дождя и ветра пластмассовыми крышками. Ворота тем временем открылись, и из них выкатилась огромная фура, груженная чем-то тяжелым. За воротами простирался асфальтовый заводской двор, по которому бегала еще одна кудлатая собака, точная копия первой, а в центре красовалась композиция из серпа и молота, только почему-то не красного, а серебряного колера. Вокруг композиции была раскинута клумба, а на клумбе цветы. Справа двухэтажное зданьице с табличкой «Заводоуправление», а за зданьицем паровоз, как в фильме «Весна на Заречной улице». Мелисса растерялась. Она знала, конечно, что Васька работает «на производстве». Но почему-то представляла себе это производство, как собственное издательство, – стекло, алюминий, летящие конструкции, конторка орехового дерева, а за конторкой охранник, больше похожий на директора, и кругом камеры наблюдения, кресла, экзотические цветы в горшках, справочное бюро и девушки в деловых костюмах. Она была уверена, что спросит у любой девушки в деловом костюме, как ей найти Артемьева, и его вызовут, и он выйдет. Или она сама пойдет к нему, и он удивится, и обрадуется, и она бросится ему на шею – что-то в этом роде. Проходную с будкой и собакой, а также серп с молотом она никак не ожидала увидеть. Вот дура. Фура прошла, и ворота стали медленно и натужно закрываться, как видно, тяжелые, и паровоз, и надпись «Заводоуправление» скрылись за ними. Мелисса все сидела в машине. Нужно было сначала позвонить ему, а она совсем про это позабыла. Она была так потрясена известиями и тем, что ее жизнь столь резко изменилась и все теперь пойдет по-другому, что совершенно позабыла про телефон. Начисто. Да к тому же Васька сказал ей утром, что больше не хочет никакой наркотической зависимости, а это значит, что он больше не хочет ее! Может быть, она зря приехала? Может быть, ему… нельзя говорить о ребенке?! И, как тогда, десять лет назад, ей нужно бежать, спасаться и спасать своего малыша?! Руки у нее похолодели, и в груди, там, где сердце, тоже стало холодно и страшно. Уехать? Прямо сейчас? Уехать к маме или Лерке, затаиться, не отвечать на звонки, даже если он надумает ее искать, или наговорить ему чего-нибудь оскорбительного, такого, чего он никогда ей не простит. Зная его, Мелисса отлично понимала, что именно можно ему сказать, чтобы он навсегда раздумал с ней мириться! Ведь теперь она отвечает не только за себя, но и за малыша, а это совсем другое устройство мира. Ворота опять стали открываться, и Мелисса подалась назад, в глубину автомобильного салона, чтобы было не разглядеть, кто сидит внутри. Как будто Василий Артемьев мог перепутать ее машину с чьей-то другой и не догадаться, что внутри именно она! Из ворот выскочил шустрый «газик», бодро газанул, посигналил, прощаясь, и побежал по дороге в сторону Горьковского шоссе. Мелисса покопалась в карманах, достала сигареты и сунула одну в рот. Ей нужно покурить и успокоиться, чтобы все обдумать. Без сигареты она думать не может. Она задумчиво щелкнула зажигалкой, и теплое пламя приблизилось к лицу. Да что это с ней такое?! Не будет она курить! Ни за что не будет! Врачиха сказала, что курить нужно бросать, потому что у нее ребенок, а ему это вредно! Мелисса выдернула изо рта сигарету и швырнула ее в окно. Придется думать так, без сигареты, хоть это странно и непривычно. К кудлатой собаке за сеткой подбежали два толстых желтых щенка и стали неуклюже прыгать на нее, ставить на ее спину лапы и поддавать медвежачьими мордами. Собака терпеливо отстранялась и задирала голову, чтобы щенки не особенно кусались. Один из них вдруг не удержался на коротких толстых лапах, тяжелый зад занесло, и он плюхнулся на бок, увлекая за собой брата. Брат плюхнулся сверху. Кудлатая собака посмотрела на кучу-малу, которая получилась из ее детей, нагнулась и лизнула сначала одного, а потом другого – утешила. Вот так и я, так и я, упиваясь своими мыслями, думала Мелисса Синеокова. Я тоже буду утешать, жалеть, любить, ласкать, и он, этот неизвестный малыш, станет мне другом, и я стану ему другом, и никто на свете не будет нам нужен!.. Сказать или не сказать?.. Звонить или не звонить?.. Однажды она уже сказала мужчине про ребенка, мужчине, которого любила или думала, что любила!.. Из-за того, что она тогда ему сказала, получилась казнь на всю жизнь, такая страшная, такая несправедливая, с кошмарами по ночам, с постоянным вопросом, на который никогда не было ответа – за что?