Я говорю: — Давай скажем, что у нас заболели зубы и что мы ходили их вырывать. Но Мишка только фыркнул: — У обоих сразу заболели, да? Хором заболели!.. Нет, так не бывает. И потом: если мы их рвали, то где же дырки? Я говорю: — Что же делать? Прямо не знаю… Ой, вызовут на совет и родителей пригласят!.. Слушай, знаешь что? Надо придумать что-нибудь интересное и храброе, чтобы нас ещё и похвалили за опоздание, понял? Мишка говорит: — Это как? — Ну, например, выдумаем, что где-нибудь был пожар, а мы как будто ребёнка из этого пожара вытащили, понял? Мишка обрадовался: — Ага, понял! Можно про пожар выдумать, а то ещё лучше сказать, как будто лёд на пруду проломился, и ребёнок этот — бух!.. В воду упал! А мы его вытащили… Тоже красиво! — Ну да, — говорю я, — правильно! Но пожар всё-таки лучше! — Ну нет, — говорит Мишка, — именно что лопнувший пруд интереснее! И мы с ним ещё немножко поспорили, что интересней и храбрей, и не доспорили, а уже пришли к школе. А в раздевалке наша гардеробщица тётя Паша вдруг говорит: — Ты где это так оборвался, Мишка? У тебя весь воротник без пуговиц. Нельзя таким чучелом в класс являться. Всё равно уж ты опоздал, давай хоть пуговицы-то пришью! Вон у меня их целая коробка. А ты, Дениска, иди в класс, нечего тебе тут торчать! Я сказал Мишке: — Ты поскорее тут шевелись, а то мне одному, что ли, отдуваться? Но тётя Паша шуганула меня: — Иди, иди, а он за тобой! Марш! И вот я тихонько приоткрыл дверь нашего класса, просунул голову, и вижу весь класс, и слышу, как Раиса Ивановна диктует по книжке: — «Птенцы пищат…» А у доски стоит Валерка и выписывает корявыми буквами: «Птенцы пестчат…» Я не выдержал и рассмеялся, а Раиса Ивановна подняла глаза и увидела меня. Я сразу сказал: — Можно войти, Раиса Ивановна? — Ах, это ты, Дениска, — сказала Раиса Ивановна. — Что ж, входи! Интересно, где это ты пропадал? Я вошёл в класс и остановился у шкафа. Раиса Ивановна вгляделась в меня и прямо ахнула: — Что у тебя за вид? Где это ты так извалялся? А? Отвечай толком! А я ещё ничего не придумал и не могу толком отвечать, а так, говорю что попало, всё подряд, только чтобы время протянуть: — Я, Раиса Иванна, не один… Вдвоём мы, вместе с Мишкой… Вот оно как. Ого!.. Ну и дела. Так и так! И так далее. А Раиса Ивановна: — Что-что? Ты успокойся, говори помедленней, а то непонятно! Что случилось? Где вы были? Да говори же! А я совсем не знаю, что говорить. А надо говорить. А что будешь говорить, когда нечего говорить? Вот я и говорю: — Мы с Мишкой. Да. Вот… Шли себе и шли. Никого не трогали. Мы в школу шли, чтоб не опоздать. И вдруг такое! Такое дело, Раиса Ивановна, прямо ох-хо-хо! Ух ты! Ай-яй-яй. Тут все в классе рассмеялись и загалдели. Особенно громко — Валерка. Потому что он уже давно предчувствовал двойку за своих «птенцов». А тут урок остановился, и можно смотреть на меня и хохотать. Он прямо покатывался. Но Раиса Ивановна быстро прекратила этот базар. — Тише, — сказала она, — дайте разобраться! Кораблёв! Отвечай, где вы были? Где Миша? А у меня в голове уже началось какое-то завихрение от всех этих приключений, и я ни с того ни с сего брякнул: — Там пожар был! И сразу все утихли. А Раиса Ивановна побледнела и говорит: — Где пожар? А я: — Возле нас. Во дворе. Во флигеле. Дым валит — прямо клубами. А мы идём с Мишкой мимо этого… как его… мимо чёрного хода! А дверь этого хода кто-то доской снаружи припёр. Вот. А мы идём! А оттуда, значит, дым! И кто-то пищит. Задыхается. Ну, мы доску отняли, а там маленькая девочка. Плачет. Задыхается. Ну, мы её за руки, за ноги — спасли. А тут её мама прибегает, говорит: «Как ваша фамилия, мальчики? Я про вас в газету благодарность напишу». А мы с Мишкой говорим: «Что вы, какая может быть благодарность за эту пустяковую девчонку! Не стоит благодарности. Мы скромные ребята». Вот. И мы ушли с Мишкой. Можно сесть, Раиса Ивановна? Она встала из-за стола и подошла ко мне. Глаза у неё были серьёзные и счастливые. Она сказала: — Как это хорошо! Очень, очень рада, что вы с Мишей такие молодцы! Иди садись. Сядь. Посиди… И я видел, что она прямо хочет меня погладить или даже поцеловать. И мне от всего этого не очень-то весело стало. И я пошёл потихоньку на своё место, и весь класс смотрел на меня, как будто я и вправду сотворил что-то особенное. И на душе у меня скребли кошки. Но в это время дверь распахнулась, и на пороге показался Мишка. Все повернулись и стали смотреть на него. А Раиса Ивановна обрадовалась. — Входи, — сказала она, — входи, Мишук, садись. Сядь. Посиди. Успокойся. Ты ведь, конечно, тоже переволновался. — Ещё как! — говорит Мишка. — Боялся, что вы заругаетесь. — Ну, раз у тебя уважительная причина, — говорит Раиса Ивановна, — ты мог не волноваться. Всё-таки вы с Дениской человека спасли. Не каждый день такое бывает. Мишка даже рот разинул. Он, видно, совершенно забыл, о чём мы с ним говорили. — Ч-ч-человека? — говорит Мишка и даже заикается. — С…с…спасли? А кк…кк…кто спас? Тут я понял, что Мишка сейчас всё испортит. И я решил ему помочь, чтобы натолкнуть его и чтобы он вспомнил, и так ласковенько ему улыбнулся и говорю: — Ничего не поделаешь, Мишка, брось притворяться… Я уже всё рассказал! И сам в это время делаю ему глаза со значением: что я уже всё наврал и чтобы он не подвёл! И я ему подмигиваю, уже прямо двумя глазами, и вдруг вижу — он вспомнил! И сразу догадался, что надо делать дальше! Вот наш милый Мишенька глазки опустил, как самый скромный на свете маменькин сынок, и таким противным, приличным голоском говорит: — Ну зачем ты это! Ерунда какая… И даже покраснел, как настоящий артист. Ай да Мишка! Я прямо не ожидал от него такой прыти. А он сел за парту как ни в чём не бывало и давай тетради раскладывать. И все на него смотрели с уважением, и я тоже. И наверно, этим дело бы и кончилось. Но тут чёрт всё-таки дёрнул Мишку за язык, он огляделся вокруг и ни с того ни с сего сказал: — А он вовсе не тяжёлый был. Кило десять — пятнадцать, не больше… Раиса Ивановна говорит: — Кто? Кто не тяжёлый, кило десять — пятнадцать? — Да мальчишка этот. — Какой мальчишка? — Да которого мы из-подо льда вытащили… — Ты что-то путаешь, — говорит Раиса Ивановна, — ведь это была девочка! И потом, откуда там лёд? А Мишка гнёт своё: — Как — откуда лёд? Зима, вот и лёд! Все Чистые пруды замёрзли. А мы с Дениской идём, слышим — кто-то из проруби кричит. Барахтается и пищит. Карабкается. Бултыхается и хватается руками. Ну, а лёд что? Лёд, конечно, обламывается! Ну, мы с Дениской подползли, этого мальчишку за руки, за ноги — и на берег. Ну, тут дедушка его прибежал, давай слёзы лить… Я уже ничего не мог поделать: Мишка врал, как по-писаному, ещё лучше меня. А в классе уже все догадались, что он врёт и что я тоже врал, и после каждого Мишкиного слова все покатывались, а я ему делал знаки, чтобы замолчал и перестал врать, потому что он не то врал, что нужно, но куда там! Мишка никаких знаков не замечал и заливался соловьём: — Ну, тут дедушка нам говорит: «Сейчас я вам именные часы подарю за этого мальчишку». А мы говорим: «Не надо, мы скромные ребята!»