Где это видано, где это слыхано, — В «классы» играют, а в класс не идут?! Опять здорово. Нам очень понравилось! Этот Андрюшка просто настоящий молодец, вроде Пушкина! Борис Сергеевич сказал: — Ничего, неплохо! А музыка будет самая простая, вот что-нибудь в этом роде. — И он взял Андрюшкины стихи и, тихонько наигрывая, пропел их все подряд. Получилось очень ловко, мы даже захлопали в ладоши. А Борис Сергеевич сказал: — Нуте-с, кто же наши исполнители? А Люся показала на нас с Мишкой: — Вот! — Ну что ж, — сказал Борис Сергеевич, — у Миши хороший слух… Правда, Дениска поёт не очень-то верно. Я сказал: — Зато громко. И мы начали повторять эти стихи под музыку и повторили их, наверно, раз пятьдесят или тысячу, и я очень громко орал, и все меня успокаивали и делали замечания: — Ты не волнуйся! Ты тише! Спокойней! Не надо так громко! Особенно горячился Андрюшка. Он меня совсем затормошил. Но я пел только громко, я не хотел петь потише, потому что настоящее пение — это именно когда громко! …И вот однажды, когда я пришёл в школу, я увидел в раздевалке объявление: ВНИМАНИЕ! Сегодня на большой перемене в малом зале состоится выступление летучего патруля «Пионерского Сатирикона»! Исполняет дуэт малышей! На злобу дня! Приходите все! И во мне сразу что-то ёкнуло. Я побежал в класс. Там сидел Мишка и смотрел в окно. Я сказал: — Ну, сегодня выступаем! А Мишка вдруг промямлил: — Неохота мне выступать… Я прямо оторопел. Как — неохота? Вот так раз! Ведь мы же репетировали? А как же Люся и Борис Сергеевич? Андрюшка? А все ребята, ведь они читали афишу и прибегут как один? Я сказал: — Ты что, с ума сошёл, что ли? Людей подводить? А Мишка так жалобно: — У меня, кажется, живот болит. Я говорю: — Это со страху. У меня тоже болит, но я ведь не отказываюсь! Но Мишка всё равно был какой-то задумчивый. На большой перемене все ребята кинулись в малый зал, а мы с Мишкой еле плелись позади, потому что у меня тоже совершенно пропало настроение выступать. Но в это время нам навстречу выбежала Люся, она крепко схватила нас за руки и поволокла за собой, но у меня ноги были мягкие, как у куклы, и заплетались. Это я, наверно, от Мишки заразился. В зале было огорожено место около рояля, а вокруг столпились ребята из всех классов, и няни, и учительницы. Мы с Мишкой встали около рояля. Борис Сергеевич был уже на месте, и Люся объявила дикторским голосом: — Начинаем выступление «Пионерского Сатирикона» на злободневные темы. Текст Андрея Шестакова, исполняют всемирно известные сатирики Миша и Денис! Попросим! И мы с Мишкой вышли немножко вперёд. Мишка был белый, как стена. А я ничего, только во рту было сухо и шершаво, как будто там лежал наждак. Борис Сергеевич заиграл. Начинать нужно было Мишке, потому что он пел первые две строчки, а я должен был петь вторые две строчки. Вот Борис Сергеевич заиграл, а Мишка выкинул в сторону левую руку, как его научила Люся, и хотел было запеть, но опоздал, и, пока он собирался, наступила уже моя очередь, так выходило по музыке. Но я не стал петь, раз Мишка опоздал. С какой стати! Мишка тогда опустил руку на место. А Борис Сергеевич громко и раздельно начал снова. Он ударил, как и следовало, по клавишам три раза, а на четвёртый Мишка опять откинул левую руку и наконец запел: Папа у Васи силён в математике, Учится папа за Васю весь год. Я сразу подхватил и прокричал: Где это видано, где это слыхано, — Папа решает, а Вася сдаёт?! Все, кто был в зале, рассмеялись, и у меня от этого стало легче на душе. А Борис Сергеевич поехал дальше. Он снова три раза ударил по клавишам, а на четвёртый Мишка аккуратно выкинул левую руку в сторону и ни с того ни с сего запел сначала: Папа у Васи силён в математике, Учится папа за Васю весь год. Я сразу понял, что он сбился! Но раз такое дело, я решил допеть до конца, а там видно будет. Взял и допел: Где это видано, где это слыхано, — Папа решает, а Вася сдаёт?! Слава богу, в зале было тихо — все, видно, тоже поняли, что Мишка сбился, и подумали: «Ну что ж, бывает, пусть дальше поёт». А музыка в это время бежала всё дальше и дальше. Но Мишка был какой-то зеленоватый. И когда музыка дошла до места, он снова вымахнул левую руку и, как пластинка, которую «заело», завёл в третий раз: