— Она бывала в Южной Африке прежде? — Много раз; какое-то время жила там. — Значит, знала, на что идет. — О да. — Я замолчала: Пьер пришел забрать тарелки. — И хотя риск заболеть малярией был невелик, Эмма всегда уверяла, что аккуратно принимает лекарство. Но в тот раз повела себя безрассудно. — И как вы думаете, почему? Я повертела в руке ножку бокала. — Вероятно, сделала это намеренно… — Думаете, она хотела заболеть? — Возможно. У нее было очень плохое настроение — наверное, именно поэтому она решила туда отправиться. Она могла забыть лекарство или же сыграла в русскую рулетку со своим здоровьем. Знаю только, что должна была поехать к ней, когда она позвонила. — Я посмотрела в сторону. Майлз коснулся моей руки. — Вы понятия не имели, как тяжело она больна. — Да, — слабым голосом ответила я. — Мне просто не пришло в голову, что она могла… Родители Эммы поняли бы, но они находились в Испании и с ними невозможно было связаться — Эмма дважды пыталась позвонить матери. — И с этим горем они должны теперь жить. — Да. Плюс к этому обстоятельства ее смерти… Эмма была одна… Им очень тяжело — и мне тоже. Я должна рассказать им… — Я почувствовала, как к глазам подступают слезы. — Я должна рассказать им… Майлз сжал мою руку. — Какое тяжелое испытание. Горло болело от сдерживаемых рыданий. — Да. Но ее родители до сих пор не знают, что Эмма была ужасно расстроена из-за меня. Иначе не поехала бы в Южную Африку и не заболела. — Я подумала о дневнике Эммы, и у меня сжалось сердце. — Надеюсь, они никогда не узнают… Майлз, можно мне еще бокал вина? — Конечно. — Он махнул Пьеру. — Но в этом случае вам лучше остаться в доме, хорошо? — Да, но я не сделаю этого. Майлз помолчал. — И все-таки я не понимаю, почему вы решили разорвать помолвку. Я крутила в руке бокал. — Гай убедил меня не ехать к Эмме, и я не смогла противостоять ему. Он считал, будто она просто ищет внимания. — При этом воспоминании я почувствовала приступ гнева. — Сказал, что у нее, наверное, всего лишь сильная простуда. — Но… вы действительно вините его в смерти Эммы? Я подождала, пока Пьер наполнит мой бокал. — Прежде всего и больше всего я виню себя, поскольку могла предотвратить трагедию. Виню Эмму за то, что она не принимала таблетки. И да, я виню Гая, ведь, если бы не он… я бы сразу поехала к ней… если бы не он, я бы поняла, как тяжело она больна, вызвала «скорую помощь», и, возможно, она выжила бы. Но Гай убедил меня подождать, и я поехала к ней только утром, а к тому времени… — Я закрыла глаза. — Вы говорили это Гаю? Я глотнула вина. — Сначала я была в шоке и пыталась осознать случившееся. Но в то утро, когда хоронили Эмму… — Я вспомнила гроб, а на нем ее любимую зеленую шляпу в море цветов. — …я сняла свое обручальное кольцо. По дороге домой Гай спросил, где оно, и я ответила, что не в состоянии носить его в присутствии родителей Эммы. Последовала ужасная сцена. По словам Гая, я не должна была винить себя. Эмма, мол, умерла исключительно по своей вине, и ее пренебрежение к собственному здоровью не только стоило ей жизни, но и сделало несчастными ее родителей и друзей. Я призналась Гаю, что чувствую себя виноватой и так будет всегда. Ведь пока мы с ним сидели в «Блюберд», ели и пили, Эмма умирала. А потом я сказала слова, которые не решалась произнести целых две недели: если бы он не вмешался тогда, Эмма могла бы остаться в живых. Гай посмотрел на меня так, словно я его ударила. Мое обвинение разгневало его. Я вернула ему кольцо — в тот день я видела его в последний раз. Вот почему я сегодня не выхожу замуж, — тихо закончила я. Майлз молчал, и я первая нарушила повисшую над столом тишину: — Вы говорили, что не знаете обо мне ничего личного, но теперь вот знаете. И возможно, куда более личное, чем вам бы хотелось. — Ну… — Майлз опять коснулся моей руки. — Простите меня, ведь вам пришлось вернуться к таким… мучительным воспоминаниям. Но я рад, что вы мне все рассказали. — Меня удивляет мой поступок. Ведь мы почти незнакомы. — Да — вы не знаете меня. Во всяком случае, пока… — Он погладил мои пальцы, и меня словно ударило током. — Майлз… — посмотрела я на него. — Думаю, мне не помешает еще один бокал вина. Мы пробыли в ресторане не так уж долго, отчасти потому, что опять стала названивать Рокси. Майлз пообещал ей вернуться к десяти, но, когда нам принесли десерт, она снова позвонила. Мне пришлось прикусить язык. Рокси отказалась пойти в ресторан с отцом, но, похоже, была полна решимости испортить ему вечер. — Разве она не может почитать книгу? — спросила я и снисходительно подумала: «Или еще парочку журналов». Майлз повертел бокал. — Рокси интеллигентная девочка, но не такая… глубокая, как мне бы хотелось, — осторожно сказал он. — Вне сомнения, это получилось потому, что я чересчур заботился о ней. — Он поднял руки, словно сдаваясь. — Но если вы одиноки и у вас всего один ребенок, это почти неизбежно. К тому же я хочу компенсировать ей потерю матери. — Но десять лет — долгий срок. А вы очень привлекательный мужчина, Майлз. — Он повертел вилку. — Меня удивляет, что вы не нашли женщину, которая стала бы Рокси матерью и удовлетворила ваши потребности и чувства. — Ничто не сделало бы меня таким счастливым и не сделает. Несколько лет назад у меня была женщина, которую я любил, но у нас ничего не вышло. Хотя, может быть, теперь все наладится… — Он быстро улыбнулся, и морщины лучиками разбежались в уголках его глаз. — Как бы то ни было… — отодвинул он стул, — нам лучше вернуться. Дома Паскаль сообщил Майлзу, что Рокси только что пошла спать. И это после того как вынудила отца вернуться из ресторана, отметила я. Майлз объяснил брату, что мне необходимо переночевать в доме. — Mais bien sûr, — улыбнулся мне Паскаль. — Vous êtes bienvenue[35]. — Спасибо. — Я заправлю свободную постель, — сказал Майлз. — Вы дадите мне свою руку, Фиби? — Конечно. Слегка покачиваясь от выпитого, я последовала за ним по лестнице. Наверху он открыл большой, оснащенный вентиляцией гардероб, где вкусно пахло теплым хлопком, и взял с полок постельное белье. — Моя комната в конце коридора, — объяснил он. — Комната Рокси напротив. А вы разместитесь вот здесь. — Он толкнул дверь, и мы вошли в большую спальню с темно-розовыми обоями с пасторальными картинками, на которых дети собирали яблоки. Было странно стелить постель вместе с Майлзом; мы сражались с толстым одеялом, и я находила интимный характер этого занятия одновременно неловким и волнующим. Когда мы разглаживали простыню, наши пальцы соприкоснулись, и я ощутила волнение. Майлз надел льняную наволочку на подушку и улыбнулся. — Ну вот… Можно одолжить вам рубашку для сна? — Я кивнула. — В полоску или без? — Футболку, пожалуйста. Он направился к двери и, вернувшись с серой футболкой от Калвина Клайна, вручил ее мне. — Ну… Наверное, мне пора в постель. — Он поцеловал меня в щеку. — Завтра будет еще один долгий день работы на винограднике. — Он поцеловал меня в другую щеку и несколько секунд не отпускал. — Спокойной ночи, сладкая Фиби, — пробормотал он. Я закрыла глаза, наслаждаясь его объятиями. — Я так рад, что ты здесь… — Моему уху было тепло от его дыхания. — Но как странно, что это должна была быть твоя первая брачная ночь. — Да, странно. — А ты здесь, в Провансе, практически с незнакомцем. Но… у меня проблемы. — Лицо Майлза внезапно омрачилось. — Какие? — Я хочу поцеловать тебя. — О. — Действительно поцеловать. — Понимаю. — Он провел пальцами по моей щеке. — Ну… — пробормотала я. — Можешь это сделать. — Поцеловать тебя? — Поцелуй меня… Майлз взял мое лицо в руки, наклонился и коснулся верхней губой — прохладной и сухой — моих губ, и мы простояли так несколько мгновений. А потом стали целоваться гораздо крепче. С возрастающим нетерпением я почувствовала, что Майлз безуспешно пытается расстегнуть мне платье на спине. — Прости, — рассмеялся он. — Я довольно давно не делал этого. — И еще повозился с застежкой. — А… наконец-то. — Платье упало на пол, я перешагнула через него, и Майлз повел меня к кровати. Он расстегнул рубашку, а я «молнию» на его джинсах, затем легла и смотрела, как он раздевается. Несмотря на возраст, его тело было стройным и крепким, он и в самом деле был подобен винограду, посаженному в год его рождения, — по-прежнему сильным. — Ты хочешь этого, Фиби? — прошептал он, ложась рядом со мной и гладя мое лицо. — Потому что сундук, о котором я тебе говорил, здесь, рядом. — Он поцеловал меня. — Ты можешь придвинуть его к двери. — Чтобы выставить тебя? — Да. — Он снова поцеловал меня. — Чтобы я остался с той стороны. Вместо ответа я поцеловала его, на этот раз более требовательно, и, дрожа от желания, притянула к себе.