Удивительное чувство охватило Ивана Петровича. За спиной фырчали грузовики, выбираясь из ям, по мосту шли трамваи, автобусы, по реке бежали катера, буксиры… Но ничего этого он не замечал и не слышал. Ему казалось, что он еще не вернулся из командировки… Впрочем, что ему казалось, я точно не знаю. Такого рода ощущения дело индивидуальное. Одним кажется одно, другим другое. Я могу с уверенностью сказать, что наш герой оказался на берегу Невы в поисках покоя, с намерением подумать о жизни, о том, как дальше воспитывать сына? А если мы и отправились за ним, то совсем не для того, чтобы любоваться видами на Неву. Симпатичный рыбак, так охотно отвечавший на вопросы Ивана Петровича, был ученый педагог, и до того, как вышел на пенсию, больше четырех десятков лет проработал на ниве народного образования. Без сомнения, он бы мог много чего сказать огорченному отцу о поступке сына и дать научный совет, как поступать дальше. К сожалению, Иван Петрович ничего не знал о прошлой профессии рыбака и, как это часто бывает в жизни, даже не подозревал, какой это полезный для него человек. Рыба и в самом деле безнаказанно объела червяка, а затем перешла к следующему крючку. Минут пять продолжалось молчание. Вдруг сверху прилетел большой камень и шлепнулся между удилищами. Иван Петрович поднял голову и увидел на краю откоса трех улыбающихся во весь рот подростков, с туго набитыми портфелями. — Во какая сыграла! Это наверно щука! — проговорил самый рослый. — Дяденька, ловите ее! — Ребята, что вы делаете! Как вам не стыдно! — возмутился Иван Петрович. — А ты видел? Это вовсе и не мы! — Я вот вам сейчас уши оборву! Угроза не произвела никакого впечатления на ребят. — О-о! Какой нашелся! А ну попробуй! — крикнул рослый, и все засмеялись. Иван Петрович рассердился. Он встал и сделал было шаг с намерением подняться наверх, но рыбак остановил его. — Не нужно, товарищ. Не связывайтесь. — Но ведь это же черт знает что! — Ничего особенного. Так было, есть и будет. Лучше всего не обращать внимания. Сверху прилетел еще камень, но сразу же за этим раздался отчаянный вопль. Какой-то рабочий, подошедший сзади и все видевший, схватил озорника за воротник. — А-а-а… Пусти-и… Чего ты пристаешь… пусти! — орал мальчишка. — Мама-а! — Я тебе, паршивец, голову оторву! Бездельники… Мальчишка вырвался, и все трое отбежали на почтительное расстояние. — А тебе какое дело! Мы тебя не трогаем! — донеслось с набережной. — Чего ты к ним пристаешь, Максим? — вмешался еще мужской голос. — Пускай играют. — Какое там играют! Хулиганят! На берегу рыбаки сидят, так они в них камнями кидают. — Ну и пускай рыбаки сами разбираются. — Где ж им догнать? Старики. — А ты не имеешь права! — раздался мальчишеский голос. — Нева не твоя! — Идите своей дорогой. Вон отсюда! — Ладно. Оставь их. Дети же… Давай на кран! После того как прекратилась эта сцена, а школьники ушли, прошло минуты три, прежде чем возобновился разговор. — Вот она! Смена растет! — со вздохом пробормотал Иван Петрович. — Это еще цветочки… И не самые худшие. Ягодки впереди, — сразу отозвался рыбак и, помолчав, заключил: — К счастью, я не доживу. — Вот тебе и раз! — удивился Прохоров. — Где же тут счастье? Что-то я не понял? Рыбак грустно посмотрел на Ивана Петровича, вытер лоб платком и поправил удочку. — Счастье в том, что не увижу результатов этой, с позволения сказать, учебно-воспитательной работы. Само собой разумеется, что так не может продолжаться вечно. Спохватятся… Но сколько искалеченных душ останется на шее народа. Все это рыбак проговорил в сторону Невы, и вся горечь неизвестной Ивану Петровичу обиды упала в воду, но он не мог остаться равнодушным. — Искалеченные души? — переспросил он. — Извините, я не совсем понял, в каком смысле… кого вы имеете в виду? Школьников? У меня тоже учится сын и я замечаю, что воспитывают его, действительно, не качественно… Рыбак оглянулся на собеседника, прищурив глаза пристально посмотрел на него, и улыбнулся. — А школа и не занимается воспитанием, — спокойно возразил он. — Там учат. Так сказать, о-бу-чают! — Ну как же! Насколько мне известно, им преподают всякие моральные нормы и вообще… У них даже есть воспитательский час. — Не спорю. Есть. Но все воспитательные средства направлены на то, чтобы повысить процент успеваемости учащихся. У нас принято считать, что, давая детям знания, школа тем самым их воспитывает. Чем лучше ребенок учится, тем он лучше во всех отношениях: честней, смелей, отзывчивей, благородней, добрей, принципиальней. И следовательно — чем выше процент успеваемости, тем лучше учителя, тем правильней работает школа. У нас дело дошло до классов стопроцентной успеваемости… — Правильно! — Что правильно? — Насчет успеваемости — правильно. — А вы уверены, что знания и убеждения — это одно и то же? — Да как вам сказать? — подумав, неопределенно протянул Иван Петрович. — Нет, конечно. Это разные понятия. — Вам не приходилось слышать о высокообразованных, но очень плохих людях: лицемерах, ханжах? — А как же… Капиталистические пережитки в сознании… — Великий русский педагог Ушинский говорил, — продолжал рыбак, не слушая Ивана Петровича. — Вздор, что мораль переходит в детей через уста родителей и наставников… Бесконечные моральные проповеди делают негодяев, предупреждая и затрудняя нормальное развитие из собственных своих действий и действий других, которое и есть единственно прочное… По-видимому, педагогу доставляло удовольствие высказывать такие узкоспециальные мысли. Может быть, он скучал по работе, а тут подвернулся такой внимательный слушатель… Думаю, что и нам стоит терпеливо прослушать этот разговор до конца, потому что педагог может научно вскрыть корни многих явлений, с которыми мы встречаемся не только в повести, но и в жизни. — Дело, видите ли, в том, что у нас в педагогике действуют два направления, — продолжал педагог, воображая себя на кафедре. — И не только в школе. Ведь школа через своих учеников передает взгляды, навыки и привычки в жизнь. Взрослые люди действуют на работе точно такими же методами, какими их учили в школе, к чему они там привыкли, видели и перенимали от учителей. Это все вошло в характер… Сосед вытащил из воды отчаянно сопротивлявшуюся серебристую рыбку, и тем отвлек внимание говорившего. — Ельца поймал, — пояснил Ивану Петровичу педагог. — Представьте себе, никому и никогда я не завидовал, а вот рыбакам, когда они поймают рыбешку, завидую. Ужасно завидую! — Вы начали говорить о двух направлениях в педагогике, — напомнил Иван Петрович, которого пойманная рыбка совершенно не интересовала. — Да… Одно направление, как мне думается, выросло и опирается на безрассудную, сюсюкающую любовь к ребенку. Как бы это вам сказать?.. Вы отец и наверно наблюдали, что некоторые родители любят не самого ребенка, а свою любовь к нему. Эта любовь доставляет радость и удовольствие им, родителям… Они не думают ни о будущем ребенка, ни о воспитании хороших свойств. Им просто приятно хвалить своего ребенка, покупать ему подарки, все разрешать, умиляться, восхищаться, как созданной ими игрушкой. Так вот… У родителей это идет от слепого чувства, от инстинкта, а в педагогике такая любовь чаще всего — показная. «Вот как мы любим детей! Вот какие мы хорошие!..» Есть и другое направление в нашей педагогике. Оно особенно развилось последние годы, но осталось нам тоже в наследство от прошлого. Это направление прямо противоположное первому. Управление детьми, дрессировка их, подавление в них всякой самостоятельности или, как выражался создатель этого направления, «подавление дикой резвости детей, кидающей их из стороны в сторону». Пять принципов этой педагогики доступны каждому и укоренились в сознании. Угроза, надзор, запрещение, приказание и наказание… Так или иначе, но педагоги обоих направлений не видят в ребенке и не уважают в нем человека. — Да, да… Вы совершенно правы! — взволнованно подтвердил Иван Петрович. — Не уважают человека… Запрещение, приказание, угроза, наказание, надзор… Так и в нашем управлении… Это главные принципы… — Воспитания? — Руководства, — поправил Иван Петрович. — Ну, а если руководства, то и воспитания. Руководить, это и означает воспитывать. А в каком управлении вы работаете? — поинтересовался рыбак. — В Главсовхозе. Мы руководим сельским хозяйством и, надо признаться, — плохо руководим. — Ничего удивительного, — спокойно сказал рыбак. — Хорошо руководить в нашем государстве старыми методами невозможно. Новое содержание всегда требует и новых форм, нового стиля. — Скажите, пожалуйста, а кто придумал эти пять принципов? Вы не знаете? — Знаю. Реакционный прусский педагог Гербарт. Но он их не придумал, а собрал… Такова была жизнь, таковы были требования господствующего класса. Он создал довольно стройную теорию — оболванивания людей. — Вот оно что… И давно? — Порядочно. Скоро как раз исполнится сто десять лет со дня его смерти. — У-у-у! — удивился Иван Петрович. — Да что вы говорите! Я думал, это недавно… Странно все-таки… Ну, а как же его теория попала к нам, в Россию? — Через гимназию. — И до сих пор держится. — Ну, реакционная сущность теории, конечно, давно отвергнута, но… некоторые методы и принципы держатся. И держатся они не только в силу привычки. Запретить, приказать, наказать — это же очень просто. Гораздо проще, чем доказать, убедить, посоветовать.