– Когда они тебя во сне прирежут, что ли? – Хватит тебе дурачка строить. Когда одна из них попросится ко мне в жены-навсегда. – А потом-то тебя во сне и прирежет. А мы твой пай поделим. – По-твоему, я не заметил, как ты Сладкую приподголублял? – Когда это ты успел? Ты ж фургоном правил? – Я все вокруг вижу, Илк. Потому-то и кучер из меня богосравнительный. – Ну, у нее там есть за что подержаться. – Ты там насчет моей будущей жены-навсегда поосторожней! – Может, ты еще на Фейнт женишься, а это значит, что со Сладкой я могу поступать как мне заблагорассудится. Гланно Тарп громко рыгнул. – Надо бы чего-нибудь пожрать сготовить. Позавтракаем, они там как раз закончат свои раздвагольствования, и можно будет сразу в путь. – Вот только куда? – А это неважно, куда. И никогда не было важно. Рекканто Илк ухмыльнулся. – Верно. Главное – не результат… – …главное – процесс! – закончили они хором. Фейнт и Сладкая Маета обернулись к ним с недовольными лицами. – Только не это! – воскликнула Фейнт. – Эй вы, двое, ну-ка прекратили! Если не хотите, чтобы мы вас во сне прирезали. Рекканто Илк подтолкнул Гланно Тарпа под локоть. Маппо, сидя на корточках и легонько покачиваясь на широченных пятках, терпеливо ожидал, когда Мастер Квелл закончит бормотать свое обезболивающее заклинание. Маппо сочувствовал магу – по его бледному напряженному лицу, потному лбу, трясущимся рукам было видно, что тот страдает. Трудно примириться с мыслью, что кто-то может выбрать себе подобную профессию – с учетом той цены, которую за нее приходится платить. Неужели деньги это искупают? Маппо такого не понимал. Что в этом мире имеет настоящую ценность? В этом и в любом другом? Дружба, дар любви и взаимопонимания. Честь, которой ты удостаиваешь другого. Но за деньги ничего подобного не купишь. Для него эта истина была совершенно очевидной. Однако он знал, что именно ее простота порождает насмешки и циничные издевательства. До того самого момента, пока насмешники сами не лишатся этих ценностей, пока лично не заплатят за потерю, пока она не вторгнется в их собственную жизнь. Вот только тогда весь цинизм осыпается прочь, обнажив наконец истину во всей ее суровой незыблемости. Все важные истины очень просты. Но здесь имела место и другая истина. За поездку заплатил он. Страдания мага куплены его деньгами. Обмен был явно несправедлив, поэтому Маппо жалел Мастера Квелла и не собирался закрывать глаза на собственную вину. В конце концов, честь – это готовность измерять и взвешивать, способность судить справедливо и без ухищрений. Следовательно, все они сейчас расплачивались за потребность Маппо совершить путешествие через Пути. Он должен взвалить на себя и эту ношу. Если у него достанет сил. Жуткий воин рядом с ним шевельнулся и заговорил: – Кажется, Мастер Квелл, теперь я понимаю, почему Тригалльская гильдия постоянно нуждается в пайщиках. Но, разрази меня Бездна, неужели среди Путей не найдется таких, по которым можно путешествовать в безопасности? Мастер Квелл потер рукой лоб. – Миры сопротивляются, Остряк. Мы там – все равно что капельки воды в кипящем масле. Я делаю все что могу, чтобы нас… не выбросило обратно. Маги, те могут аккуратно проникать в свои Пути – но и это непросто, как правило, им приходится действовать посредством тонкого убеждения. Или же немалого напряжения воли. Дыру между мирами пробивать никто не хочет, потому что контроль над ней удержать очень непросто. Она может поглотить мага в мгновение ока. – Квелл поднял на них налитые кровью глаза. – Для нас подобные способы закрыты. – Он вяло махнул рукой в сторону фургона. – Наше появление подобно открытому вызову. Мы и есть вызов. Пробиваем мир, словно добела раскаленный наконечник копья, как безумные несемся сквозь, оставляя за собой нечто такое, что я обязательно должен, скажем так, нейтрализовать. Прижечь рану. Иначе за нами последует волна магического взрыва такой мощи, которую никакому смертному не перенести. Наперсточек за спиной Маппо уточнила: – Разве что каждый из вас был бы высшим магом. Мастер Квелл кивнул. – Надо признать, меня все это, я имею в виду наш способ путешествовать, тоже начинает беспокоить. Похоже, мы оставляем за собой шрамы по всему треклятому мирозданию. Вселенная из-за нас… кровоточит. Ну да, всего лишь по капельке, тут и там, среди судорог боли, которые ее и так, надо полагать, все время скручивают. Короче говоря, Остряк, вот поэтому безопасных маршрутов и не существует. Обитатели любого мира инстинктивно желают нас уничтожить. – Ты сказал, что мы даже до Худовых врат не добрались, – сказал воин с татуированным лицом, помолчав. – И тем не менее… – Ну да. – Квелл сплюнул на песок. – Мертвые больше не спят. Только этого и не хватало. – Найди ближайшую землю в нашем собственном мире, – сказал ему Маппо. – Оттуда я пойду один. Постараюсь добраться самостоятельно. – Мы, трелль, от договора не отступаем. И доставим тебя туда, куда подрядились. – Но только не ценой смерти – твоей или твоих товарищей. На это я, Мастер Квелл, не согласен. – Гильдия денег не возвращает. – Я об этом не прошу. Мастер Квелл, пошатываясь, поднялся на ноги. – Посмотрим после следующего перегона. Сейчас завтракать пора. А то это последнее дело, когда блюешь, а блевать нечем. Поднялся и Остряк. – Ты уже решил, как двигаться дальше? Квелл поморщился. – Оглянись вокруг, Остряк. Все уже решено за нас. Маппо встал с корточек рядом с Остряком, а Квелл заковылял к своим пайщикам, которые успели вытащить из подбрюшья фургона жаровню и собрались вокруг нее. Трелль не без сомнения оглядел скромный клочок окружающей суши. – О чем это он? Остряк пожал плечами и улыбнулся Маппо, сверкнули клыки. – Если хочешь, чтобы я гадал, трелль, наверное, придется поплавать. Наперсточек фыркнула. – Путь Маэля. Худов вам после этого легкой прогулкой покажется. Когда Наперсточку было четыре года, ей дали дыхательную трубку и закопали в торфяник, где она провела два дня и одну ночь. И, наверное, умерла. Большинство от этого умирали, но душа все равно оставалась в мертвом теле – не выпускали торф и его темное волшебство. Так, во всяком случае, объясняли старухи-ведьмы. Дитя отдают торфу, этому нечистому союзу земли и воды, там душа освобождается от тела, в котором живет, и только после этого обретает способность путешествовать, бродить по мирам сновидений. О том, что было в торфянике, она почти ничего не помнила. Наверное, она пыталась кричать, билась в ужасе. От веревок, которыми ее обвязали и за которые вытянули из болота обратно в мир на закате второго дня, у нее остались глубокие раны на запястьях и на шее – а ведь тянули ведьмы очень мягко и размеренно. А еще ей доводилось слышать рассказанные шепотом истории о том, что иногда торфяные духи пытаются похитить тело ребенка, чтобы самим в нем поселиться. Да и ведьмы, что сидят на страже у временной могилы, намотав веревки на руки, признавали – иногда они туго натягиваются, и тогда начинается борьба. Случается, что ведьмы борьбу проигрывают – перегрызенные веревки обрываются, ребенка уволакивает в отвратительную бездну, и появляется он оттуда лишь раз в год, на Ночь Пробудившихся. Когда дети с буро-голубой кожей, пустыми глазницами, волосами цвета ржавчины или крови, длинными блестящими ногтями бродят по болотам, распевая песни глубин, способные сводить смертных с ума. Приходили ли за ней духи? Ведьмы ей этого не открыли. Были ожоги на коже свидетельством паники или чего-то еще? Она не знала. Воспоминаний осталось немного, и те в основном телесные. Давящая на грудь тяжесть. Просачивающийся в плоть холод. Вкус вонючей воды во рту, жжение в плотно зажмуренных глазах. И доносящиеся звуки, страшное бульканье жидкости, сочащейся сквозь жилы земли. Плюханье и треск, похрустывающее приближение… чего-то. Говорят, что в торфе нет воздуха. Что даже кожей там дышать невозможно – а живым существам без этого нельзя. Значит, она все-таки умерла. С тех пор, засыпая по ночам, она могла отделяться от плоти, невидимо плавать над собственным неподвижным телом. И смотреть на него в восхищении. Поскольку и вправду была красоткой, как если бы ребенок внутри нее не взрослел, был неспособен повзрослеть. Подобное свойство неизменно вызывало в мужчинах желание ею обладать – увы, не как равной себе, но требуя повиновения. И чем старше был мужчина, тем сильнее он воспламенялся желанием. Когда она впервые сделала это открытие – про себя и про мужчин, которые ее больше всего жаждали, – оно ей показалось отвратительным. С какой стати она должна делиться столь великолепным телом с этими жалкими морщинистыми существами? Да ни за что! И никогда! И однако оказалось, что противостоять этим несчастным охотникам за чужой юностью очень непросто – ну да, она могла наложить на них проклятие, могла отравить и смотреть, как они подыхают в муках, но после такого в ней пробуждалась жалость, и не злобная, а печальная, так что быть жестокой оказывалось совсем не легко. Решением проблемы оказались двое младших братьев Валунов. Едва вышедшие из подросткового возраста и не слишком годившиеся в Моттские ополченцы по причинам, которые ее мало заботили. И оба по уши в нее влюбленные. И неважно, что мозгов у обоих вместе едва хватало на одного. Все равно это были Валуны – ярые враги любых магов и любой магии, а также обладатели дарованной богом-саламандрой недюжинной способности к выживанию. Они спасали ее от любых неприятностей, которые только можно вообразить – начиная от рукопашной схватки и заканчивая старческими коварными посягательствами. Вдоволь насмотревшись на собственное тело, она плыла туда, где спали эти двое, и глядела сверху на их обмякшие физиономии, на разинутые рты, из которых вырывались рулады присвистывающего храпа и текли слюни, на подергивающиеся веки. Ее щенки. Ее сторожевые псы. Ее свирепые овчарки. И однако нынешней ночью, под тропическими звездами, Наперсточек чувствовала себя не слишком уверенно. Тригалльская авантюра, в которую она ввязалась по неведомому капризу, оказалась намного опасней, чем она думала. Она чуть было не потеряла одного из щенков в Худовом царстве. А это было бы… нехорошо. У второго оказались бы по отношению к ней развязаны руки, чего ей не хотелось, совсем не хотелось бы. К тому же один сторожевой пес – это уже не то, что два. Может, да, может статься, на сей раз она зашла слишком далеко. Приоткрыв глаза, Остряк смотрел, как чуть светящаяся эманация подплыла к спящим братьям Валунам и на какое-то время зависла над ними, прежде чем вернуться обратно и нырнуть туда, где лежала Наперсточек. Он услышал, как трелль рядом с ним негромко хмыкнул и пробормотал: – Хотел бы я знать, что за игра у нее на уме…