– С того, что ты, Амба, в него собственной мордой врезался! Амба в очередной раз потрогал свой нос и скривился, но потом ухмыльнулся. – И все равно она видела того, кого видела, – и это был не ты! – Она мои руки тоже видела – когда я их вниз протянул, чтобы тебя вытащить. Видела! – Не видела! Я их специально прикрыл – своей рубахой, вот! – Врешь ты все! – Это ты врешь! – Ты! – Нет, ты! – Да говори ты, Амба, что хочешь, вообще что угодно. Все равно это я те6я спас. – И мокасин мой при этом прихватил. – Он случайно снялся. – Случайно, да? Ну и где он тогда сейчас? – Вниз упал. – Ничего он не упал. Я, Юла, твою сумку проверил. Ничего ты меня не спасал, ты просто мокасин у меня хотел украсть, потому что давно на него заглядывался. А теперь верни его мне! – Нету такого закона, чтобы по чужим сумкам лазить! – Это только на болотах нету. Тут тебе что, болото? – Неважно. Ты закон нарушил. И потом, там в сумке был мой запасной мокасин. – У тебя ровно один запасной мокасин? – Вот именно. – Ну и как в нем оказалась моя любовная переписка? – Какая еще переписка? – Которой мы с ней все это время обмениваемся. Которую я в мокасине хранил. Вот какая переписка, Юла! – То есть ты не один раз закон нарушил, а множество раз. Поскольку прятал свои записки – которые ты сам себе пишешь, никто больше их не читает, – прятал их в моем запасном мокасине! – Ты туда все равно не заглядывал! – Если б знал, то заглянул бы! – Но ведь не заглядывал же! И потом, нет у тебя никакого запасного мокасина – я его у тебя спер. – Вот поэтому я его и спер у тебя обратно! – Ты не можешь спереть обратно вещь, про которую не знаешь, что она сперта. Ты его просто спер! Нету такого закона, чтобы воровать. – Это только на болотах нету! – Твоя сумка – то еще болото! – Ха-ха-ха! Амба довольно ухмыльнулся собственной шутке – и тоже расхохотался. Фейнт выдернула затычку и, отпив добрый глоток, передала кожаную флягу Сладкой Маете. – Ты только послушай этих идиотов, – сказала она. – Делать мне больше нечего, – отозвалась Сладкая Маета. Потом ее передернуло. – Знаешь, это ведь со мной первый раз, чтобы мне вот так вот в штаны лезли. – У некоторых перед смертью встает – и что им тогда делать? Та фыркнула. – Издеваешься? У них там по-настоящему ничего и не было, уж не знаю, палки они туда подвязали, что ли? – Отпила вина, оглянулась, вздохнула. – Красиво тут. – Наш маленький рай. – Ну, по крайней мере восходы тут, надеюсь, красивые. – Помолчав немного, она продолжила: – Я-то сначала подумала, что Рекканто мне на помощь бросился. А теперь мне все больше кажется, что он тоже решил, пользуясь случаем, немного за меня подержаться. – А что тут удивительного, Сладкая? Он все-таки мужик. – С хреновым зрением. – Да и с лапами погаными, получается. – Убить мне его, что ли? – Обожди-ка, – сказала Фейнт, отнимая у нее флягу. – Он тебя все-таки спас, когда им руки-ноги пообрезал. – От конкурентов хотел избавиться. – Или все-таки, Сладкая, честь твою спасал? – Как скажешь. Фейнт вернула затычку на место. – Нижние боги, Сладкая, как ты думаешь, во что это мы там такое вляпались? Сладкая Маета поджала пухлые губы, полуприкрыла глаза длинными ресницами. – В Одноглазом Коте, когда я была еще маленькой, меня как-то взяли на Мушиную Зарю – это, знаешь ли, такая церемония в храме Худа, когда священники обмазываются медом… – А кое-где, – перебила ее Фейнт, – и кровью. – Да, я тоже слышала. Но в Коте использовали мед, так что мухи к нему липли. Мухи и осы, если точней. На церемонии я была с дедом, который когда-то служил в Возвращенцах… – Боги, давненько я этого слова не слышала! – Фейнт с подозрением уставилась на Сладкую Маету. – Это что, правда? Твой дед был Возвращенцем? – Так он сам говорил. Когда я была маленькой, я каждому его слову верила. Когда подросла, не верила уже ни одному. Теперь, став совсем взрослой, снова начала верить. У него в доме много такого всего было – резные плиты, ломаные маски по стенам… да, Фейнт, я думаю, что это правда. – И он служил под командованием сегулеха… – Да, сегулеха-изгнанника. Так вот, дед взял меня тогда на церемонию в храм своего бывшего отряда, где все вот это и было – священники, жрицы, мухи. – Обожди. Считается, что все Возвращенцы исчезли – что их сам Худ забрал на службу у себя в царстве. Как же вышло, что твой дед остался в Одноглазом Коте? – Он руку в бою потерял – правую, в которой меч держат. Сперва его сочли мертвым, а когда наконец разобрались, для настоящего исцеления было уже поздно. Так что ему просто заживили культю и отчислили из отряда. Мне вообще рассказывать или ну его? – Прости. Рассказывай давай. – Дед тогда сказал, что священники ничего не понимают – ну, насчет меда. Что мухи и осы к церемонии никакого отношения не имеют. Что главное – это кровь, ну то есть мед, но он ее символизирует. Возвращенцы – которые были все равно что священники Худа, рыцари-священники, во всяком случае, пока оставались среди живых, – они, ну, занимались самобичеванием. Кровь у тебя на коже, истекающая наружу жизнь, которая прямо на коже умирает – вот это важно. Потому-то Худ и ценит мертвых солдат выше всех остальных бесчисленных мертвецов, что бредут сквозь его врата. Это Наемники Крови, та армия, что будет сражаться на потайной равнине под названием Последняя Отвага. – Она помолчала, облизнула губы. – Мушиная Заря, она про это. Про окончательную битву, когда мертвые соберутся на потайной равнине под названием Последняя Отвага. – Может статься, – проговорила Фейнт, которую от рассказа Сладкой Маеты пробрал холод, – потому-то Худ и забрал Возвращенцев. Он знал, что битва не за горами. – Дай-ка мне еще глоточек. – Сладкая Маета протянула руку к фляге. Гланно Тарп подтолкнул Рекканто Илка под локоть. – Видал? Это они про нас разговаривают. Ну, то есть, про меня главным образом. Настанет тот день, Рекканто, рано или поздно, но настанет. Рекканто Илк сощурился и взглянул на него.