Часть 20 из 38 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Яркие пластмассовые игрушки на полу – и женщина у газовой плиты. Очень стройная, с короткими светлыми волосами.
– Уезжайте! – крикнул он таким отчаянным голосом, что нисколько не удивился, когда она точно так же отчаянно закричала и закрыла лицо белыми от муки руками.
– Простите… – он с трудом боролся с одышкой, – но дело такое… Я хочу помочь…
Женщина, не сводя с него глаз, отступила на пару шагов. Сейчас схватит кухонный нож. Как же доказать, что он никакой не грабитель, а пытается спасти жизнь ей и ее детям?
– Наводнение, – прохрипел Винсент. – Дамбы прорвало… там, в верховьях… неужели вас не предупредили?
Женщина молча покачала головой.
– Должны были сообщить по радио! Срочная эвакуация…
– Ничего не работает… света нет.
– Света? У вас обесточка?
– Да… вот плюшки пеку… а где дети? – внезапно встрепенулась она.
– Да слушайте же, ради бога… она появится в любую минуту.
– Кто? Кто появится?
– Не кто, а что… Вода! Река! Я же сказал – наводнение! – Винсент пытался говорить как можно спокойнее, но получалось плохо.
Ее лицо окаменело. Она подставила перепачканные мукой руки под тонкую прозрачную струю из крана.
– Ключи от машины! – хрипло заорал Винсент.
– Возьми, – мертво сказала женщина. – Возьми машину. Возьми все, не трогай детей…
– Твои дети погибнут! Не понимаешь? Погибнут!
– Не трогай детей…
– Не я! Река! – Мотнул головой в сторону двери, схватил женщину за руку и потащил за собой.
Она не успела надеть туфли, ноги в носках шлепали по мокрому асфальту. Похоже, начала что-то понимать.
– Позови их!
– Тильда! Хампус!
Слава тебе господи, дети стоят у дороги.
– Отолёт! – Тильда никак не могла поверить, что на их газон села огромная рычащая стрекоза.
– Быстро в машину!
Он рванул дверцу автомобиля, забросил детей – они тут же затеяли возню. Запустил двигатель и втолкнул мать на водительское сиденье.
– Там есть еще кто-то?
Он яростно засигналил и несколько секунд под вой сигнала смотрел на дом.
Наверное, никого нет. Иначе кто-то наверняка открыл бы окно. Или, по крайней мере, откинул занавеску.
– Немедленно уезжайте! Немедленно!
Она обернулась – на месте ли дети.
– А Моллан? – жалобно спросил мальчик.
– Моллан, Моллан! – позвала девочка.
Винсент краем глаза заметил проскользнувшего за куст сирени мяукающего котенка.
– Полный газ! Успеешь! Наводнение… Старайся забирать в гору…
Женщина включила скорость, судорожно газанула, и “вольво” тронулся с места – еле-еле, будто кто-то привязал его к опустевшему дому. Тут она, видимо, вспомнила про ручник и опустила рычаг. Машина рванула с места и почти мгновенно скрылась из виду. Винсент с облегчением выдохнул.
Отолёт… Они ничего не знали! Чем занимаются власти? Существуют же сценарии подобных катастроф, их разрабатывают долго и тщательно, привлекают экспертов, ездят на международные конференции, даже ролевые игры проводят! И почему не эвакуируют всю пойму?
Надо еще раз связаться с Каллаксом. Еще раз предупредить. И еще раз, и еще, если понадобится. Кричать в трубку одно и то же, пока не дойдет. Или диспетчера в аэропорту вообще ничего не интересует, кроме светящихся точек на радаре?
И что дальше? Радио слушают не все. Винсент попытался среди знакомых найти хоть одного, кто регулярно слушает радио, – и не нашел. И телефон не у всех под рукой… и потом… сколько времени займет, чтобы всех обзвонить? Хорошо… кажется, можно всем сразу послать эсэмэски. И опять: есть больные, кто-то поработал и решил вздремнуть. Но что-то же надо делать! Иначе всех смоет, как муравьев с веранды. Как крыс…
Это сравнение привело его в отчаяние. Как крыс! Живые люди тонут, как крысы… сейчас, в эти мгновения, люди тонут, как крысы, и он бессилен им помочь. Сколько? Десять? Пятьдесят? А может, сотни или даже тысячи? Но ведь есть еще время, кого-то можно спасти. Хотя бы так, как он только что спас мамашу с детьми. Отолёт…
Где сейчас река? Сколько дамб успела прорвать? Какие еще держатся? Винсент прислушался, попробовал уловить роковой гул, но за воем двигателя и вращающегося ротора ничего не услышал. А где Хенни? Уже пора бы… три вещи. Не просто три, а три небольшие вещи, такие, что она сможет унести. Фотоальбом, магнитная запись с дедом… сколько можно копаться? Представил, как она стоит в нерешительности перед застекленным шкафом. Оррефорсская[17] ваза? Картина Эрлинга Юханссона?[18] Столовое серебро? Деревянная резьба Ларса Пирака? Поторопись же, Хенни, плюнь на все эти безделушки. Хотела с помощью адвоката отнять у меня все? Удалось. Молодец. Но река поступит с тобой так же, как ты с твоим адвокатом поступили со мной, – отберет все до последнего. Но не задерживайся, иначе тебе конец.
“А мне-то что? – пробовал уговорить себя Винсент. – Это твой выбор, а я сажусь за штурвал и кладу руки на рычаги. Как только замечу воду, поднимаюсь в воздух. Если будешь сидеть рядом – уцелеешь. Нет – утонешь в обнимку со своими вазами и серебряными вилками”.
Он посмотрел на свой отолёт. Матка. Маленький пузырь с пуповиной, неустанно взбивающей небо, пока в нем не появится отверстие, через которое рождаются люди. У вертолета, конечно же, женская душа. Самолеты – другое дело. Стремительные, прочерчивающие небо во всех направлениях сперматозоиды. А вертолет медленно поднимается в воздух и замирает под испытующим взглядом Господа.
Винсент еще раз взглянул на вращающиеся на холостом ходу лопасти и побежал к дому.
Глава 32
А вот это полная неожиданность: ребенок начал толкаться! Едва ощутимое сотрясение в прочной скорлупе таза – и захлестнувшее сердце чувство неуместного в ее отчаянном положении счастья. Ребеночек хочет напомнить о своем существовании: не забудь, я тут…
Ловиса не сразу поняла, что это всего лишь сон. Ей приснилось. Как он может толкаться? У него еще нет ни ног ни рук. Ничего нет – мягкая фасолинка, не более того.
До чего же все-таки холодно… Она поплотнее закуталась в одеяло. Невылупившийся птенец в ожидании счастливого стечения обстоятельств, чтобы можно было безопасно проклюнуться. Как она замечательно поела! Теперь тепло шло изнутри, из желудка. Дрожь постепенно унялась, хотя брюки промокли до нитки.
Уле Хенрик… Она вспомнила его короткие и широкие пальцы. Как им, этим грубым простонародным пальцам, удается иной раз становиться такими мягкими и ласковыми? Вспомнила, как ловко разделывает он только что забитого оленя. И она, конечно, тоже тут – помогает вывесить на просушку стейки и антрекоты, взбивает кровь для пудинга, замачивает в тузлуке шкуру с густым и приятным на ощупь осенним мехом. И еще картинка: они мчат на мотоцикле в чум на пастбище… кровь, моторное масло, запах его шеи, горячая мускулистая спина.
Они встретились на зимней ярмарке в Йоккмокке. Она вообще-то не собиралась туда ехать, все получилось случайно. Позвонила Анн-Марит: свободное место в машине, не хочешь ли съездить на ярмарку? На один день, не больше. Потолкаться в праздничной толпе, поесть кебаб из оленины на двадцатиградусном морозе, встретиться с давними знакомыми – и домой. Как они там, в Йоккмокке, делают такой вкусный кебаб – уму непостижимо.
Но, как всегда с Анн-Марит, планы поменялись. Она встретила знакомую – та собиралась на саамские танцы, и, конечно, Анн-Марит уговорила Ловису пойти с ней. Не без труда, но уговорила. У Ловисы даже не было габдэ, саамского национального костюма. Джинсы и джемпер мало подходят для народных танцев. Но, как выяснилось, она не одна. Хотя многие все-таки пришли в традиционных одеждах. Сплошная импровизация.
К новому зданию Народного дома выстроилась довольно длинная очередь. Несколько лет, пока шла бесконечная стройка, танцы устраивали в спортзале. Очень неудобно. Странно, но даже в очереди не было обычных перепалок – настроение превосходное. А когда им все-таки удалось пробиться в танцзал, Ловисе показалось, что она попала в цветущий сад. Здесь были костюмы из всей Сапми[19]. Парни из Карашёки с накладными плечами и серебряными галунами, более скромные костюмы из Южной Лапландии с расшитыми круглыми воротничками, плиссированные юбки и пламенно-желтые накидки на плечах у девушек из Каресуандо. Местных саамов, из поймы Люлеэльвен, отличал сплетенный из прямоугольников изысканный орнамент на воротниках. У Ловисы тоже был национальный костюм, но после конфирмации она ни разу его не надевала, да и не могла – выросла. А купить новый руки не доходили.
В зале кружились, кланялись, расходились и сходились пары – изящно и не очень, в зависимости от промилле алкоголя в крови. Но это ее не волновало и не смущало. Впервые в жизни Ловиса почувствовала: что-то в жизни она потеряла, что-то прошло мимо нее.
Какой-то парень улыбнулся и, наверное, сказал что-то смешное, но Ловиса не поняла, она почти не знала язык северных саамов. Улыбнулась в ответ, но парень наверняка догадался, что она не оценила его шутку, огорчился и исчез в толпе. Анн-Марит взяла костюм напрокат. Ловисе это показалась не особо приличным, вроде бы как попросить поносить чужую кожу, но парни, вероятно, так не думали – Анн-Марит приглашали и приглашали, она не успевала вернуться на место. То в одном углу зала, то в другом взлетала и опускалась волна ее смоляных волос.
Ловиса стояла в углу. Даже имя ее ощущалось неправильным. По-саамски ее звали Инга-Ловиса, но поскольку она считалась шведкой, то перестала использовать первое имя. Она чувствовала себя серой и плоской, как лист бумаги. На одной стороне можно что-то написать, а другая спрятана, прижата к столу. Так и она – прижалась к стене и никому не показывает спину. Да никто ее и не приглашал – а что еще ожидать? Никто же не знает, кто она такая. Ушла бы, но надо дождаться Анн-Марит, именно у ее вновь обретенных приятелей они собирались переночевать.
И вдруг кто-то ухватил ее за запястье и поволок за собой. Ловиса глазом не успела моргнуть, как оказалась в самой середине зала. Парень был настолько пьян, что не мог выговорить ни слова. Но руки работали: впился пальцами в попу, не оторвешь. Ловиса попыталась вывернуться, пьянчуга поскользнулся, упал и потащил ее за собой. Мало того – повалил соседнюю пару. Оскорбленный кавалер вскочил и полез в драку, остальные уже изготовились его поддержать, орали и угрожающе махали руками. Ловиса на своем убогом саамском пыталась их успокоить. Ей было стыдно и страшно. Она хотела только одного – поскорее уйти. Но пьянчуга не отпускал, вцепился в рукав так, что затрещали швы.
И тогда она впервые увидела Уле Хенрика. Он возник из ниоткуда, словно просочился через толпу. Протянул дебоширу пластиковый стакан с пивом. Тот жадно схватил, начал звучно пить и отпустил Ловису. Та встала, отряхнулась и с удивлением заметила, что кураж пропал не только у пьяного, но и у других. Уже никто не лез в драку. Разошлись, качая головами: вот же идиот…
– Как ты? – спросил миротворец.
– Giihtu, – промямлила Ловиса. – Спасибо.
– Потанцуем?
Первым побуждением было отказаться – ей не нужна жалость посторонних. Нет, я не танцую. Спасибо, я шведка.
Но, сама не зная почему, протянула ему руку. Вот такой он, Уле Хенрик, – мягкий и уступчивый. С самого начала с ним было на редкость легко. Всего-то дел – встать рядом и следовать за ним.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Ловиса… нет. Я хотела сказать – Инга-Ловиса.
– Еще бы! Я сразу понял: ты саамка.
book-ads2