Ловиса двинулась вдоль стены, все время ища глазами, за что бы зацепиться, если вдруг пол уйдет из-под ног. Кухонные стулья плавают вверх ножками, будто стадо оленей ни с того ни с сего решило переправиться через неожиданно появившуюся водную преграду. В потолке зияет дыра от провалившегося дымохода. Черная блестящая труба одиноко торчит из воды – похоже на затонувший пароход. Ловису не покидало навязчивое ощущение: надо спешить. Сколько еще может продержаться этот пусть и надежный, но все же не предназначенный для речных прогулок дом? Стены тревожно стонут и покряхтывают… нет. Долго не продержится. Ноги онемели, потеряли чувствительность. Вернулась к гардеробу и решительно сняла с крюка стальной трос. Взяла грабли, перевернула – все-таки какая-никакая, а опора. И можно потыкать в пол, прежде чем сделаешь следующий шаг. Зажмурилась, передохнула, с бьющимся сердцем покинула спасительную стену и двинулась к середине комнаты, все время проверяя брод. Глухие удары – бум, бум. Внезапно звук изменился – не такой глухой. Ловиса, морщась от отвращения и холода, сунула руку в мутную воду. Камин. Опрокинутый железный камин. Взялась поудобнее за скользкий металл и поволокла камин к входной двери. Тяжеленный – сорок-пятьдесят килограммов, никак не меньше, к тому же невыносимо болят израненные, да еще обожженные кабелем ладони. Но под водой тащить все же легче. Затянула вокруг камина петлю, другой конец закрепила на толстой стойке встроенного шкафа – должна выдержать. Дверь, само собой, заперта. Топор… вот же он, висит на стене как украшение. Вернулась, яростным усилием воли преодолевая сопротивление ледяной воды, сняла со стены топор. Потребовалось не меньше десяти ударов, прежде чем удалось раскрошить раму и выломать замок. Но даже без замка открыть дверь оказалось непросто – почти до половины под водой. Река хлынула в дом. От неожиданности она схватилась за раму и выронила топор. Зажмурилась. Передохнула, напряглась и из последних сил столкнула камин в реку. Железный ящик тяжело перевалил через порог и исчез. Трос внезапно натянулся. Дом с гитарным звоном дернулся и накренился. Ловиса поскользнулась и упала в воду, с ужасом наблюдая, как крен усиливается. Чуть не сорок пять градусов… сейчас перевернется. Нет, не перевернулся. Задержался и пошел в обратную сторону. Она обеими руками вцепилась в раму, ноги уперла в порог – иначе смоет. Мощный глухой удар. Мель? Она вскочила. Вода уже достигла талии, но, кажется, больше не прибывала. И дом перестал раскачиваться. Почти перестал. Она пробралась в спальню – там она видела двухъярусную кровать. Верхняя лежанка, к счастью, сухая. Никак не удается унять дрожь. Стуча зубами, намотала на себя одеяло и свернулась в клубок. Снаружи слышался новый звук, мирное равномерное журчание. Что это значит? А вот что: дом уже не дрейфует по воле волн. Стоит на камине-якоре, и река обтекает его, как обтекала бы любое препятствие – чудом устоявшее дерево или валун. Ловиса дрожащими руками открыла банку с сосисками. Скользкие, холодные, с прилипшими комками жира. Но до чего же вкусно! И пиво, и сухой ломкий хлеб… Это для ребенка. Каждый глоток, каждый пережеванный кусочек для тебя, мой любимый. Мое сокровище. Глава 26 По подбородку девчонки стекала кровь. Это, конечно, его вина – пришлось мазнуть тыльной стороной ладони по губам, чтоб не орала. Терпеть не мог, когда ему мешают. Невозможно сосредоточиться. И помогло – сразу затихла и больше не сопротивлялась. Понятное дело – и у нее засвербило между ног, как и у всех баб. Без исключения. Поначалу кобенятся, а тебе-то уж ясно, что к чему, вон соки потекли, как из перезрелой груши. И никакая она, упаси господи, не целка. Просто следует инструкции. Перепихнуться – это с удовольствием, но по правилам. Поныть для начала, набить себе цену. Вообще-то не он, а она должна быть благодарна. Его двадцатисантиметровый огурец небось до позвоночника достает. И не надо никаких игрушек – дескать, когда встретимся или там а не обменяться ли телефонами. Чем обмениваться? Его-то телефон лежит на дне. По ее милости, между прочим. – Теперь мы в расчете, – спокойно сказал Барни, застегивая штаны. Точнее, постарался, чтобы вышло спокойно. Конечно, злость еще не прошла, но пора бы подвести черту. Положим, у нее тоже был нелегкий день. Стресс там и все такое, лучшая подруга вот-вот концы отдаст… у девок тоже свои гормоны. Как бы там ни было, дело сделано. Сидит, поджала колени к подбородку. Смотрит искоса – недовольна, что ли? Может, хочет повторить? – Ты эти… как их… мини-пили лопаешь? Никакой реакции. Барни улыбнулся – ладно, мол, что было, то прошло. Заключили мир. – Даже если нет, нечего бояться. Ружье не заряжено. Холостой выстрел. Он выждал – пусть погадает, что и как. В каком это смысле – не заряжено? Молчит. – Говорю же – не заряжено. Мне в Умео сделали. Вкололи обезболивающее и что-то там перевязали, хрен их разберет. В общем, дети от меня не рождаются. Да я их и не хочу. Ей, само собой, интересно узнать. Молчит. Но слушает… рада, наверное. Не показывает, но рада. Никаких “день-после-сношения-мини-пили” не понадобится. И до смерти хочется узнать, как и всем его бабам, как это – не рождаются? Но нет – эта не спросит. Слишком гордая. – И никогда не хотел, детей то есть, – мирно объяснил Барни. – Еще пацаном был – ну их, думаю. Еще чего не хватало. И знаешь почему? Потому что я их люблю. Детей люблю, вот почему. Пусть еще подумает. Но тут-то он ничего растолковывать не станет. Не рассказывать же ей про мамашу. Та-то только и делала, что детей рожала. И таких много. Нет уж, увольте. Кормил Барни старший брат. А мамаша… даже еды сходить купить – жопу не оторвет. – Мы в расчете, – повторил он великодушно. – Тебе твое, мне мое. Я, знаешь, вспыльчивый, но отхожу быстро. Она повернулась к реке и опять начала сигналить руками. Удивительным образом та секция дамбы, на которой осталась ее подруга, держалась. Стала заметно меньше, много чего вымыло, но держалась. Должно быть, именно в этом месте заложена несущая арматура. Или какие-то дренажные трубы – пропускают воду и снижают нагрузку на засыпанную землей бетонную скорлупу. И подружка тоже машет руками – значит, она все видела… стояла и смотрела. Ничего хорошего, дураку понятно. Ясное дело, девки будут горой стоять друг за друга. Два свидетеля против одного. В запарке он об этом и не подумал. Но не беда – проблема временная. Скоро она решится сама собой. Даже если бы и захотел, спасти девчонку на обломке дамбы не в его силах. – Про кражу телефона заявлять не буду, – разъяснил он, – хотя имею полное право. Там полно такого… фотографии, контакты… как мне теперь все это восстанавливать? Вечная история, то и дело собирался – надо бы back up сделать. Но сама знаешь, собирался-собирался и не собрался. Это же морока какая, да и знать надо как. А ты его на дно… Ладно, хрен с тобой. Если даже нарочно, забыто. В следующий раз будешь умней. Выпила бы кофе, как предлагали, и ничего такого бы не было. Саамы как говорят? Выпей кофе – поумнеешь. А ты небось и не знала, что я саам. Не… мы народ не заносчивый. Если что… ну, там, к примеру, в лесу заблудился… с чего надо начинать? Правильно. Кофе сварить. Успокоиться надо, а то натворишь сам не знаешь что. Только хуже сделаешь. И тебе… надо бы кофе выпить для начала. Девчонка по-прежнему молчала. Принцесса… а с чего бы ей задаваться? Ну что ж, ее проблемы – это ее проблемы. Не мои. У нее свои приоритеты. Тут все зимнее электроснабжение Норрботтена катится через пороги, а она сидит и держится за свой меховой треугольничек. – Ну что ж, попытайся, если не можется… плыви к своей подружке… Как там ее зовут? Опять забыл. Каролина? Она убрала руки с лобка, прижала к сломанному ребру и покосилась на него. – Люди гибнут сейчас, – продолжил он, – много людей. Борются за свою жизнь. Я это ясно чувствую. Я, понимаешь, чувствую такие дела. Вообще-то Барни никому не рассказывал про свои способности. Он даже стыдился их, когда был помоложе. Но не теперь. Теперь не стыдится, но все равно – объяснить трудно. Холод, покалывание в ногах, будто отсидел. Он ощущал охвативший ее подругу ужас так, будто не она, а он оказался на тающем на глазах островке. Вопрос времени. Как в фильме “Титаник” – корма еще торчит из воды, а морская пучина медленно, но верно засасывает гигантский корабль. Ей никогда в жизни не было так страшно. И Барни ясно чувствовал: с каждой секундой она все больше понимает – спасения нет. Ему казалось, он слышит, как девушка шепчет слова прощания: “Прощай, мама, прощайте, братья и сестры, лучшие друзья”. Интересно, успеет ли достичь высшей точки, когда на смену страху придет покой? Когда можно равнодушно отпустить ниточку, еще связывающую ее с жизнью, и ждать своей участи? Как на старых катушечных магнитофонах: запись уже кончилась, а лента с тихим шипением докручивает последние обороты и обрывается. Был бы телефон, он бы ей позвонил, попробовал утешить. Барни погрузился в размышления и не заметил, как девушка попыталась улизнуть. Он догнал ее и схватил за руку: – Сиди на месте и жди. Зрачки так и бегают, туда-сюда, туда-сюда. Шок, должно быть. Опасное, между прочим, состояние. Первая мысль – убежать. Инстинкт. Как у животных – те пускаются в бегство и бегут, пока не склеятся. А ей куда бежать? На много десятков километров дикие леса и горы. Заблудиться для непривычной девчонки – как два пальца. – Сиди и жди, – повторил Барни и попытался прижать ее к себе. – Самое надежное. Она вырвалась и красноречивым жестом показала на брюки. – Пописать надо? Так бы и сказала… Можешь и поговорить со мной, я не страшный. Пописать… живое дело. Он дал ей отойти на несколько метров. Она порыскала глазами в поисках укромного места и присела за камнями. Забавно – застеснялась. После того, чем они занимались пять минут назад… вот что значит городская. Да и не привыкла справлять нужду на природе. Все равно не спрячешься. Он с удовольствием поглядел на белые ляжки. Тем временем дождь усилился. Это от Бога. Господь тоже решил пописать – так они говорили в детстве. Что ж, никому не запрещено, но не в таких же количествах, как этой осенью. Так все развалится к чертовой матери – плотина за плотиной. И, главное, он, Барни Лундмарк, видел своими глазами, как все началось. Черт, был бы телефон, записал бы видео. Как на глазах увеличивались трещины в бетоне, а потом направил бы камеру назад – наверняка удалось бы записать, как водяной вал, сметая все, перевалил через дамбу. На таких кадрах можно еще как заработать. Не меньше миллиона. Да что там – миллиона… куда больше. По всем бы каналам показывали. Не только в Швеции, во всем мире. Опять поднялась злость, но он заставил себя успокоиться. Что толку злиться? Все равно ни он, ни она ничего не могут изменить. – Готова? Иди сюда и садись. Она не сдвинулась с места. Упрямится, что ли? Штаны вроде бы уже застегнула… Нет, все нормально. Пошла. По крайней мере, убегать не стала. Уж чего-чего, а в догонялки играть ему вовсе не хочется. Наверняка скоро сюда нагрянут люди, пусть ей и занимаются. Опять остановилась… что у нее на уме? Все-таки собирается удрать? С переломанным ребром далеко не убежит, догнать – пара пустяков. Но все равно – нанялся он, что ли, ее пасти? – Сядь и успокойся. – На этот раз постарался, чтоб голос звучал строго и внушительно. Подошел и потянул за руку. Тонкая, как стебелек, не сломать бы еще и руку. Она не сопротивлялась, даже чуть не упала – поскользнулась на мокрой траве. Хр-рясь! Хруст зубов, свирепая, ослепляющая боль. Рот словно взорвался. Барни физически почувствовал, как мозг со вспышкой молнии отбросило назад, потом вперед – и внезапная, оглушительная тишина, заполненная близкой к судороге рвоты тошнотой. Удар был такой, что он с размаху сел на землю, но руку ее не выпустил – сам бы не смог объяснить, что за рефлекс сработал. Она упала на него, но вырвалась, вскочила и откатилась в сторону. Как ящерица… скользкое, мерзкое существо. Барни успел ухватить полу дождевика. Сплюнул – сплошная кровь. Она же попыталась его убить… убить! Вон тем камнем… Кончай извиваться, стерва! Он дотянулся до камня. Справедливость должна восторжествовать. Что тогда останется, если не будет справедливости? И он ударил ее по голове. И еще раз. И еще. Она последний раз дернулась и затихла. Глава 27 А она-то была уверена – никого в этом мире не осталось, кроме нее и змеи. Всех остальных смыл всемирный потоп. Но нет – уцелел еще один. Лежит и скулит. – Лабан? Парень повернул голову. Попытался ответить. Адамово яблоко задвигалось, но он не смог выдавить ни звука. Переохлаждение, естественно. Полуголое тело мертвенно-сиреневого цвета, челюсти свела судорога, вряд ли может их разжать.