Если бы речь шла о каком-то другом человеке, возможно, он не стал бы так волноваться, но Татьяна Андреевна Панкова, его первая учительница, значила для него в жизни столько же, сколько значит для каждого из нас родная мама. История жизни Юры Гущина во втором классе начальной школы, когда он остался без родителей, могла бы прерваться или пойти совсем не по тому сценарию, который приятно почитать. Так уж вышло, что до своего совершеннолетия Юрий Тимофеевич Гущин проживал у Татьяны Андреевны, она его самолично проводила в армию, она же и встретила, купив парню новый синий костюм с «искрой». И у неё в квартире гуляли все его друзья на Юриной свадьбе пять лет назад… Юрий Тимофеевич тихо завёл машину и поехал на улицу Дубовой Рощи, где проживала Панкова… Юра опекал свою старенькую учительницу уже несколько лет, у неё были серьёзные нелады с памятью. Пятиэтажка с четырьмя подъездами, знакомая ему не по фотографиям. Даже запах в его бывшем подъезде остался прежний — пыль пополам с мелом. Попахивало немного коноплёй на четвёртом этаже, Юрий Тимофеевич поморщился и взбежал на пятый. Шумно выдохнул, квартира была открыта! Его это обрадовало, значит, Татьяна Андреевна дома, а запираться она забывала. Переставши год назад бояться жизни. — У меня глаза, как фонарики, — любила повторять Танечка на старости лет. — И что? — ругал её Юрий Тимофеевич. — Закрываться надо! Кругом маньяки, Андреевна!.. Но Татьяна Андреевна забывала и не такое, хоть тресни! Юрий Тимофеевич тяжело вздохнул и толкнул дверь, она раскрылась внутрь, и он вошёл в тёмный коридор. Большая квартира с тенями на потолке и фотографиями любимых учеников на каждой стене. Юра подошёл и отыскал себя на одной из них. На него смотрел ушастый чёрно-белый Юра с белобрысым вихром — такой, каким ему не быть уже никогда. Рядом на траве лежал спущенный мяч, и тот пацан, каким он был, улыбался хитрой улыбкой, не разжимая губ. — Как дурак, — хмыкнул Юрий Тимофеевич и почувствовал такой укол счастья, что его кинуло в озноб. — Андреевна! — позвал он, хотя понял, едва вошёл, — в квартире никого нет. Тишина стояла вроде тихого дождя на улице, ничто не шелыхалось внутри жилища. Человек в квартире был один — он сам. На столе лежала записка, написанная чудесным крупным почерком… — «Мне нужно… вернуть Вайолет… билет и сумку, — прочитал Юрий Тимофеевич вслух. — Купить хлеба… Заплатить за газ со светом… Где ты, Юрик?.. У меня болит голова…» Юрий Тимофеевич тяжело вздохнул и задумался. Он также молча и нахмурившись, проверил кухню — газ, зашёл в ванную — вода не лилась, электроприборы в двух Танечкиных проходных комнатах не были включены в розетки. Юра закрыл шпингалеты на окнах и вышел на лестничную площадку. Закрыв ключом с гвоздя Танечкину дверь, Юрий Тимофеевич стремительно стал решать, с чего начинать поиски… Повернулся и вздрогнул — с лестницы на него пристально смотрела незнакомая толстая бабушка. «Наверное, поменялась с кем-нибудь?» — подумал Юра и сделал шаг к ней, доставая из цивильного костюма удостоверение. — Вы видели её после больницы? — Забирая удостоверение, Гущин быстро добавил: — И что она сказала?.. Как она себя вела? — Как обычно, вот только, — дотошная бабушка помялась. — Что?! — быстро спросил Юрий Тимофеевич. — «Есть нужно часто и помногу!» — сказала она. Бабушка выпалила это и запнулась, видимо, не решаясь повторять всё, что Татьяна Андреевна сегодня наговорила ей. Гущин усмехнулся: — На неё не похоже, — представил он субтильную Панкову. — И это всё?.. — «Замуж надо выходить не меньше десяти раз!» — Бабушка удивлённо развела руками. — Да-а-а!.. Так и сказала. — Да не могла она такого произнести, — засмеялся Гущин. — Она и замужем ни разу не была! — «Но самое главное — не умирать!» — не слушая старшего лейтенанта, закончила бабушка и рубанула воздух рукой. — Мудрая!.. — согласился Гущин. — С ума сошла! — шёпотом сказала соседка. — Как же не умирать-то?.. Хочешь-не хочешь, а сами понимаете… — тихо закончила она. — Понимаю, — вздохнул Юрий Тимофеевич, спускаясь с ней на третий этаж. Когда Гущин зашёл в квартиру посмотреть на лошадь, на него с пола пристально глянул пятилетний карапуз в усах из варенья. Сзади на ковре стояла та самая серая лошадь в яблоках — взнузданная и в седле. Старший лейтенант взял её в руки и приподнял: — Килограмма три с половиной?.. — взвесил лошадь он. — Отдаааййй! — прыгнув Гущину на правый ботинок, завопил карапуз. — Шалва, ты дядиной ножке бо-бо сделаешь! — басом усовестила карапуза бабушка. — Ничего, дяде почти не бо-бо. — Юрию Тимофеевичу пришлось вернуть лошадь. — Я знаю её только с хорошей стороны, — провожая лейтенанта, сказала соседка. — Славная была старушка… — То есть — как?.. — насторожился старший лейтенант. — Была и есть! — торжественно поправилась соседка и поспешила закрыть за ним дверь. — Но сами знаете, какое у нас движение на перекрёстке! — высунулась она через секунду. Гущин спустился на первый этаж, постоял и вышел на улицу, в кармане его лежал ключ от квартиры любимой учительницы. Сам Юрий Тимофеевич жил на соседней улице. Также запасные ключи имелись у подружки Панковой на втором этаже, которой сегодня не было дома, как ей Юра долго не звонил. Даже постучал с минуту — подружка плохо слышала. Никого дома не было. Или же глухая старушка крепко-накрепко спала. Одно из двух. ФАРТ Когда инспектор Гущин, вернувшись в кабинет, который он делил с тремя инспекторами, листал сводки происшествий… …Татьяна Андреевна в своём сером плаще стояла у стойки вылета аэропорта Шереметьево и вглядывалась в толпу пассажиров, она всё узнала про самолёт в Голландию: он вылетал ровно через час сорок пять минут. «Не всё так плохо, — твердила про себя она, уставшая до этого стоять в центре зала. — Если бы не сумка, я бы никогда не увидела аэропорт. А тут — красиво…» Татьяна Андреевна стояла, разглядывая группы людей, и ждала. Она держала пушистую сумку так, чтобы её сразу увидела растеряша из Амстердама. На Панкову никто не обращал внимания. Огромный пассажиропоток в тот день захлестнул воздушный вокзал Шереметьево. Через час Танечка заволновалась по-настоящему — что сумка, подумала она?.. И вытряхнув из неё шляпу, надела на себя, а через десять минут вытащила чудесные серьги, которые при ближайшем рассмотрении оказались вообще-то клипсами, и надела их также, прищемив непривычные к подобной красоте уши, а паспорт и билет взяла в руку и помахала ими. И тут к ней подошли двое. — Пройдёмте с нами, мадам, — взглянув на билет, сказал высокий конопатый блондин со значком на левой стороне синей форменной куртки. «СЕКЬЮРИТИ» — прочитала Татьяна Андреевна пересохшими губами. И голова у неё закружилась… Её взяли под руки и повели, Танечка шла, оступаясь… Она ни слова не понимала; сперва один, потом второй, вежливо наклонялись и что-то выспрашивали, потом девушка в форменной синей блузке принесла ей сок. Татьяна Андреевна не сделала ни глотка, только загадочно улыбалась, у неё страшно болела голова; и вместе с толпой бело-розовых туристов она оказалась на борту лайнера. Никто не заметил её старого серого плаща в той пушистой ватаге западноевропейских стариков. Танечка села на место у окна и, пригубив шампанского, посмотрела по сторонам. Ей вдруг стало интересно. Ей давно не было так интересно, как сейчас, и она захохотала. Не очень громко, но весело! — Весёлая фрау, — сказал ей стюард, забирая пустой бокал. Самолёт уже взлетел, а Танечка всё хохотала, кто-то тоже начал улыбаться, а кто-то обиделся, но всё это было уже неважно. Причём — навсегда. Танечка Панкова вдруг поняла, что живёт. — Не будите меня, — попросила она седого немца, вспомнив фразу из учебника. — О, фрау! — развёл руками герр, показывая белоснежную челюсть с непомещающимся во рту языком. — Я-а! Я-а!.. — Ты! Ты! — передразнила его Танечка заплетающимся языком. Шампанское с непривычки оказалось необычайно крепким, и сон не заставил себя ждать.