— Конечно, о ней, — окончательно забыв о набросках, доверительно зашептал редактор. — Как вы можете писать о любви… Большой Любви с большой буквы, не попробовав все на себе? Автор изумленно смотрел на редактора и отчаянно признался: — Я еще не влюблялся… Моя мама говорила… — Вот-вот, так нельзя, это не этично писать о любви, не испытав этого чувства! — Но я же такой чувствительный! Я всегда плачу, кода вижу котят, и птенчиков, и …. Редактор схватился за голову и со вздохом: «Тяжелый случай…», пристально посмотрел автору в глаза: — Тяжелый, но не неизлечимый … Дорогой Жан, — начал он, но был остановлен неожиданным и отчаянным поцелуем автора. Тот припал к его губам, как оголодавший к куску мяса, да так, что даже бывалый редактор от такого напора плюхнулся на пятую точку, ну, а автор — от неожиданности — на него. — Дорогой! — выпученные глаза редактора говорили сами за себя, только автору, в вошедшему в раж, было глубоко начхать. Он, буквально, почувствовал себя на коне. «Конь» попытался взбрыкнуть, но бунт был подавлен на корню коварной рукой, схватившей его за яйца. — Деточка, ты хоть эту штуку в руках держал? — умоляюще-иронично спросил Генрих, не сомневаясь в ответе, и ответ не заставил себя ждать: — Нет, но столько об этом писал! Такая отчаянная наглость ввергла его в еще больший ступор, а ловкие пальчики уже проникли в штаны: матчасть автор, видимо, изучил основательно. «Не так я это себе это представлял!» — было следующей мыслью Генриха. «Да я и не представлял, что будет так!» — второй. Особой разницы вроде бы и не чувствовалось, но, учитывая то, что перевозбужденный автор добрался ротиком до того, что раньше нежно, но крепко сжимали его пальчики, разница была о-го-го как ощутима! — Жан, Жан! Ну, Жан, же!!! — Что, — спросил невменяемый автор, с трудом отрываясь от важного дела и явно пребывая где-то в своем мире, в который его жестоко пытались вернуть, отрывая от занятия, успевшего его поглотить. — Мы на работе! — Ну и что! — невозмутимо ответил автор и вернулся к прерванному занятию. — О! Это аргумент, — вырвалось у редактора, который, несмотря на попытки вырваться, шел к прекрасному финалу. — Жан! — Ну что еще, — негодующе воскликнул автор, который на практике, в отсутствие которой ранее упрекала его жертва, пытался добиться Большой Любви в реале и преуспел: брызги оной достигли даже его планшетика. — Жан… — редактор попытался отодвинуть от себя разгоряченного юношу, тершегося об него всем своим дрожащим телом. Картина, которая его могла возбудить снова, если бы не одна мысль. — Подлый мальчишка! — Э? — Ты воспользовался мною как манекеном! — с этой неприятной догадкой редактор подскочил как ужаленный, чуть не сбросив Жана. — Значит, практики тебе захотелось! — Нет, что ты, дорогой Генрих, — ехидно обратился автор, отвлекшись от тела, которое, воспользовавшись слабиной, извиваясь, попыталось вырваться из объятий молодого удава, оказавшегося достаточно сильным, не смотря на хрупкий вид, что подавить попытку целиком и полостью, припечатав жертву к полу. — Мои мечты имели вполне реальный объект… Ты мой персонаж! — и снова вдохновенно пристроился к Генриху, облапив его везде, куда доставали руки. — Я — живой человек! — Генрих, не оценив комплимента, снова предпринял попытку вырваться. — Ты — мое вдохновение. Я так ждал момента. А ты был занят! — с укором заявил Жан. — Все время, и совсем-совсем не обращал на меня внимания. — Это я-то? А сам? Признайся, ты ведь меня никогда не замечал! — возмутился Генрих, но его глаза смотрели с надеждой. — Дорогой Генрих, все, что меня интересует, я очень даже замечаю, считай — это профессиональное. И сколько тебе лет, и чем ты увлекаешься, и в какой позе рисуешь, и когда расстался со свои последним возлюбленным… Кстати, этого я как раз и не помню. Ты расстался с ним, мерзкий изменщик? Невнятные оправдания, звуки поцелуев, шелест фольги… — В этом заведении совершенно невозможно работать, придется требовать доплату за ненормированный рабочий день, — возмутилась уборщица… Комментарий к 17. Слэш! Если против - не читайте, глава не влияет на дальнейший сюжет, просто захотелось. ========== 18. Пари ========== Мари уже давно не наведывалась домой, хоть и привыкла, что мадам Матильда каждый раз докладывает о ее передвижениях, но в этот раз что-то щелкнуло: хватит. Да и чувство эстетики пострадало, ведь соседская изгородь все еще не отошла от тяжелой руки Жерара. Но именно у нее дома ее ожидал детектив с письмами родителей. Мари не была уверена, что готова ознакомиться с их содержанием. От этого мог пострадать образ родных, укоренившийся в ее представлениях. Короче говоря, иллюзий у нее и так было мало, а тут грозилась рассыпаться прахом последняя. Больше всего Мари боялась известия от родителей, что те не хотели ее, и рождение ребенка — Мари, сломало им жизнь. Ее мрачные догадки не оправдались. Первые письма были наполнены и выражениями любви, от которых хотелось рыдать, и самым банальным сюсюканьем, от метафор которого было неловко, если учесть, что подобные документы мог читать кто-то посторонний. «Дорогая Мари, сегодня мы совершили очередную глупость, но не могли удержаться. В гостях у родителей Элизабет (помнишь ту глупую девчонку, которая хотела тебя укусить за щеку, ты ее еще так ловко хлопнула лопаточкой по голове, мы так смеялись, так смеялись…) зашел разговор, какая сила помогает любящим сердцам обрести друг друга (нет пробки на дорогах — только сердца автомобилистов, а теснота в метро — извращенцев, дурачок), вот и мы напомнили всем, что наш выбор определили родители. И эта зануда Нора начала говорить, что мы — лентяи, которые и пальцем не шевельнули для поисков этой самой любви! (Шевельнули, да еще как, и не только пальцем… Еле до конца свадьбы дотерпели: ты уже на свет просилась, торопыжечка наша, вся в родителей!). Мол, родители все за нас решили, и вы сразу были на всем готовеньком. И тогда твой папочка заявил: что нам мешает сделать то же самое для наших деток? Действительно, что? У нас всех замечательные малыши (ты, милая, конечно, лучше всех!), почему бы не помочь им обрести счастье, а выигравшей паре пусть будет приз! А в качестве приза — несколько акций одной из молодых компаний. Сказано — сделано! Мы составили список: было так весело, это невероятное чувство — представлять будущее наших детей, счастливое время, когда они станут взрослыми, а мы — подумать только — старенькими и умудренными опытом (хватит меня щекотать, я сделала грамматическую ошибку — что подумает обо мне дочь, когда вырастет: что мама была двоечницей?). Мы так хотим, чтобы ты была счастлива, дорогая, так же, как мы!» После прочтения письма у Мари сдали нервы, она залила слезами пиджак Сержа, и тот сбегал на кухню за бумажными полотенцами. Горе Мари было безутешным и полотенца скоро закончились, в ход пошла скатерть. Наконец фонтан иссяк, и Мари с удивлением заметила детектива, еще сидящего в выжидательной позе.