– Молодец, чемпион, – его голос звенел от гордости. – Продолжай тренировать ноги! Никто из этой иллюзорной семьи не мог их видеть. Андреа взяла Фрэнсиса за его теплую руку и сжала ее. Что-то заставило Андреа напрячь память, пока они смотрели, как разыгрывается эта сцена. Она узнала этот момент. Четыре или, может, пять лет назад. Андреа было семь, а Фрэнсису – четыре. Ее родители подарили им игровой комплекс с качелями, просто чтобы порадовать их. Андреа вспомнила, что даже в том возрасте понимала, что они, должно быть, долго копили деньги, чтобы купить им его. Это была одна из фотографий, которые Фрэнсис держал на своем комоде и так тщательно расставлял. Одна из его любимых картинок ожила. Брат и сестра наблюдали за этой сценой, пока память не стала тускнеть в их сознании. Семья из сна стала полупрозрачной и начала медленно растворяться в песке времени. Андреа смотрела, как отец все выше и выше раскачивает качели Фрэнсиса под его веселые визги, пока картинка не стала расплываться перед глазами, а звуки не сделались едва различимыми. Они всматривались, пока все не исчезло. Это был неповторимый момент в их жизни, который они никогда больше не испытают. Часть пустого пространства в ее сердце, вакуума, образованного всеми вещами, которые они потеряли. – Сюда! – Фрэнсис привел Андреа к дому, в который они вошли через застекленную заднюю дверь. В доме тоже все было наполнено мгновениями, подобными тем, которые они только что наблюдали во дворе. В каждой комнате было воспоминание. В столовой отец нарезал маленькую индейку на День Благодарения, пока они все ждали, когда он наполнит их тарелки, их глаза блестели от необычайно обильного угощения. В воздухе витал аромат картофеля со специями. Еще одна фотография Фрэнсиса. Он попросил Песочного Человека построить ему шатер из фотографий, которые он с такой любовью хранил, чтобы они помогали ему помнить. Когда и эта сцена перед ними рассеялась, Андреа и Фрэнсис вошли в гостиную, в сцену, которая происходила после рождественского утра. Обрывки оберточной бумаги валялись вокруг двухлетнего Фрэнсиса, толкающего новый игрушечный грузовик, а Андреа решала головоломку. В комнате пахло сосной и клейкой лентой. Родители сидели на потертом диване в цветочек со взлохмаченными после сна волосами, с усталыми, но довольными выражениями на лицах. Потом поблекла и эта сцена. Андреа и Фрэнсис поднялись по ступенькам, покрытым вытертым серым ковром, и заглянули в комнату родителей. Сквозь дверной проем было видно, как они вчетвером ютились на кровати, читая на ночь сказки. Андреа уловила запах ягодно-мятной зубной пасты. Стопка книг покоилась на тумбочке рядом с отцом. Глаза детей из сна тяжелели под звуки спокойного, завораживающего голоса отца, читающего им «Совиную Луну». В этой сцене они были постарше. Той ночью они сделали селфи, родители натянуто улыбались, потому что Фрэнсис умолял их сделать это для фотографии. Они улыбались для него, хотя на самом деле уже не были счастливы. А Фрэнсис потом распечатал этот кадр на своем компьютере. Эта фотография была сделана за несколько дней до того, как их родители развелись. За несколько дней до исчезновения Фрэнсиса. Андреа толкнула дверь, чтобы войти внутрь, и ее сердце было настолько переполнено тоской, что казалось, будто оно вот-вот разорвется. Она хотела втиснуться на кровать рядом с семьей, вдохнуть духи матери и одеколон отца, почувствовать мягкость пушистого покрывала, на которое она так часто забиралась, когда была маленькой. На мгновение Андреа попыталась представить, что эта семья настоящая, что она никуда не исчезнет, не растворится в воздухе. Что она сейчас может занять свое законное место на кровати между родителями и остаться там, где они никогда не будут несчастны, где они никогда не потеряют Фрэнсиса, там, где она никогда не застрянет в этом странном и ужасном мире. – Это конец, – произнес Фрэнсис, его лицо блестело от слез, – это последняя комната моего сна. Жжение в глазах Андреа было настолько сильным, что они могли загореться. Конечно, это был конец. Эта комната была сценой из последней фотографии на комоде Фрэнсиса. Их последней совместной фотографии. Они смогли пройти через это воспоминание. Зияющая пустота в душе Андреа напомнила о себе порывом ледяного ветра, пронзившего ее сердце, и затихла привычной тупой болью. Вспоминать было очень тяжело, но, как ни странно, это было в то же время хорошо. Андреа теперь лучше понимала своего брата. Ей было бы трудно уйти из Замечтанья, если бы она все еще хотела обо всем забыть. Но уйти, когда ты хочешь помнить, оказалось ничуть не легче. В этих воспоминаниях было все самое дорогое в их жизни. Несмотря ни на что, Андреа была рада снова пережить эти мгновения, хоть и не наяву. И, возможно, шанс вспомнить хорошие времена когда-нибудь смог бы облегчить боль утраты. Андреа думала, что эта боль никогда не исчезнет. – Ого-го! – воскликнул Фрэнсис. Он отпустил ее руку и направился к двери, которая, как предполагала Андреа, была выходом из его сна. Она обратила внимание, что Фрэнсис побледнел. Его усталые, обеспокоенные глаза встретились с глазами сестры: – Это не обычная дверь. – Что ты имеешь в виду? – Раньше это был выход. Он приводил меня обратно на дорожку у шатра. Я думал, что вместо выхода теперь здесь будет переход в шатер Песочного Человека… но смотри, – Фрэнсис указал на верхнюю часть деревянного полотна, – у него есть собственное название. Взгляд Андреа последовал за указательным пальцем Фрэнсиса. Он был прав. На деревянной двери, которая раньше возвращала Фрэнсиса в переулок Замечтанья и через которую они надеялись проникнуть к Песочному Человеку, теперь было вырезано одно слово: «Домой». Через щель под тяжелой дверью пробивался свет и магия. Воздух гудел и вибрировал, щекоча щеки Андреа. Сон за дверью казался мощнее любого из снов, в которых она побывала. За исключением шатра Песочного Человека. Притяжение и тяжесть этого сна были такими же, как и у личного сна Песочного Человека. Значит, Песочный Человек, а следовательно, и их шанс все исправить, должны быть рядом. И значит, что бы ни устроил Песочный Человек за этой дверью, это было создано, чтобы сломать их. Андреа с трудом сглотнула. – У тебя еще есть силы, дружок? – спросила она брата, притягивая его к себе. – А у тебя? – Фрэнсис смотрел на сестру широко открытыми беззащитными глазами. Он устал. И она устала. Андреа подумала, что все дети в этом цирке, наверное, тоже смертельно устали. Андреа кивнула и ухватилась за дверную ручку. Волшебный свет окутал их со всех сторон, когда они вошли внутрь. Дом Перед глазами Андреа предстало небо со светящимися в темноте звездами, встроенными в потолок. Она была накрыта стеганым одеялом. Желто-зеленый лунный свет просачивался в комнату, словно дым. Он разлился по углам и полз по двухъярусной кровати, окутывая Андреа, словно облако. Это была ее комната. Это был ее дом. Все было сделано так, как будто она проснулась в своей кровати. Это было отголоском каверз Песочного Человека, которые он проделывал с ней раньше. Это был последний сон на их пути в его шатер перед финальным противостоянием. Андреа была в этом уверена. – Андреа? – прошептал Фрэнсис. Его тихий голос прозвучал с нижнего яруса кровати. – Я здесь, малыш, – отозвалась Андреа. Она свесила ноги с кровати и мягко приземлилась на ковер. Фрэнсис вылез из кровати и взял Андреа за руку. Лунное сияние заклубилось вокруг них вместе с легким ветерком, налетевшим из окна. Все сны, которые она успела посетить в Замечтанье, были очень реалистичными, но этот сон превзошел их все. На этот раз они не просто наблюдали за чьей-то историей или являлись частью какого-то сюжета. На этот раз они сами были сном. Они были главными героями. Это была их история. Красивая мелодия нежной песни, ласкающая слух, словно бархат, доносилась до них сквозь дверную щель. Звонкий смех заглушил музыку, а потом снова стих. Сердце Андреа болело немного сильнее в ожидании неизвестного. Какая-то его часть хотела, чтобы она остановилась. Вернуться в прошлое и найти способ избежать столкновения с тем, что может встретить их внизу лестницы, на случай если она не сможет с этим справиться. На случай если она не сможет вынести то, что произойдет дальше, что их ждет там, у лестницы. Что бы там ни случилось дальше, и без этого на ее долю уже выпало немало испытаний. Но избегание и попытки переключить внимание всегда приносили Андреа лишь временное облегчение. Ее попытки самозащиты в действительности ни разу не помогли ей справиться с чем-либо. Они лишь позволили ей увязнуть в самообмане, что с ней все в порядке. Если бы Андреа была абсолютно честна сама с собой, ей пришлось бы признать тот факт, что никто не может всегда быть в порядке. Она видела, сколько детей пришло в Замечтанье. Каждого из них что-то заставило решиться на этот побег на одну ночь. Боль и печаль были в мире повсюду и всегда. Возможно, дело было уже не в самозащите от боли, а в том, чтобы учиться, как проходить через нее. И позволять ранам затягиваться. Андреа и Фрэнсис на цыпочках направились туда, откуда доносился шум. Верхняя ступенька лестницы скрипнула под их ногами. Музыка звучала из кухни, а смех принадлежал их матери. Их родители были вместе. Они танцевали перед окном, за которым была темная ночь. У раковины стояла посуда, оставшаяся после ужина. Отец закружил мать, вальсируя в танце. Шаг, шаг, назад. Шаг, шаг, назад. Андреа узнала эту мелодию. Это была песня, под которую отец танцевал с ней, когда она была совсем маленькая, так что ей пришлось встать на его ноги, и так он вальсировал с ней по дому. Шаг, шаг, назад. Шаг, шаг, назад. Когда песня закончилась, отец обнял мать. Она отклонилась назад на мгновение, ее глаза светились любовью. Затем их губы соединились в поцелуе. Родители всегда обнимали и целовали Андреа и Фрэнсиса, но Андреа не могла вспомнить случая в течение последних лет, когда они хотя бы держали друг друга за руки, не говоря уже о таких проявлениях нежности. – Как противно! – прошептал Фрэнсис. Но когда Андреа посмотрел на его лицо, то не заметила и тени того отвращения, о котором он говорил. Его лицо было растерянным и даже немного грустным. – О, дети! – мать заметила их краем глаза и раскрыла им свои объятия, вытягивая их из тени коридора. – Вы должны быть в постели, – мать попыталась сделать строгий вид, но ее губы и глаза улыбались. Она взглянула на отца, как бы говоря ему: «Ну что с ними поделаешь?» Отец кивнул Андреа и пошел к проигрывателю, чтобы снова поставить ту песню. – Один танец, – сказала мать, – а потом возвращайтесь в кровати. Фрэнсис улыбнулся. Андреа тоже улыбнулась, чувствуя, как ее настороженность и решимость ослабевают. Этот момент был настолько хорош, и, может быть, сон окажется не таким ужасным. Ей было так радостно сейчас, Андреа и не ожидала, что этот сон будет таким хорошим. Может, они могли бы задержаться здесь ненадолго. Их миссия, какой бы важной она ни была, могла немного подождать. Музыка заиграла снова. Отец танцевал с Андреа, а мать – с Фрэнсисом. Вся семья кружилась в едином танце, медленно, мягко и плавно. Музыка разливалась вокруг них, и пол скрипел под их ногами. Шаг, шаг, назад. Шаг, шаг, назад. Каждая деталь этого мгновения казалась невероятно реалистичной. Запах одеколона отца, жесткий воротник его рубашки. Ладони матери, лежащие на руках Фрэнсиса, когда они медленно кружились по залитой лунным светом кухне. И по какой-то причине, возможно, из-за особой магии в самом сердце этого сновидения, каждое их прикосновение излучало живое тепло. Андреа могла бы остаться здесь навсегда. – Рассказать им? – спросил отец, его голос дрогнул от волнения. – Думаю, сейчас идеальное время. – Рассказать нам что? – спросил Фрэнсис, широко раскрыв глаза. – Вы проснулись! – сказала мать. – Поздравляю, – произнес отец, хлопая Андреа и Фрэнсиса по плечу. – Подождите… – Андреа запнулась. – Что? – Ты справилась, Андреа, – мать наклонилась к ней, глядя ей прямо в глаза, – ты привела Фрэнсиса домой. Ты все исправила, как и хотела. Отец тоже наклонился к ней: – Андреа, мы так гордимся тобой. Ты все исправила. Ох. Неужели ей и правда все удалось? Песня закончилась на последней протяжной ноте. Семья остановилась посреди кухни – в углах прятались крошки, стояла гора грязной посуды и листы из школьных тетрадей были прилеплены на магнитах к холодильнику. – Мы… – начала мать.