— Посмотри, папа, какой Шер-Хан сердитый бывает! — И показывала руки. — Чужих бы он так, а то тебя… Собака должна чужих кусать, а не своего хозяина. Девочка не понимала, почему собака должна обязательно кусать людей. На границе — дело другое, там враг, а тут все свои. Осень наступила неожиданно, вдруг. Все меньше появлялось на реке купальщиков. А однажды река совсем опустела. Даже на лодочной станции никого не было. Бело-голубой флаг обвис, тупо звенели цепи, скрипели лодки, редкими хлопками плескалась вода под деревянными мостками. Весь день светило солнце, но никто так и не появился на реке. В один из таких дней Марина пошла гулять со своим Шер-Ханом в ближний лес. Песик радостно зарывался носом в опавшие листья, фыркал, ложился на спину, как лошадь после купания, и смешно дрыгал лапами. Марина бросала время от времени Шер-Хану палку и кричала: — Апорт! Щенок нехотя подбегал к палке и долго разыскивал ее в густой траве, припорошенной первыми опавшими листьями дуба и клена. Найдя палку, щенок подбросил ее над собой и, урча, снова бросился на нее. И только потом с палкой в зубах пошел к хозяйке. Но и тут Шер-Хан не мог унять свою игривость, он нырнул в кусты и погнался за бабочками, лениво летавшими вокруг него. Как девочка ни кричала Шер-Хану, приказывая вернуться, щенок так и не послушал ее. Шер-Хан забежал за старинный месяцеобразный мост, перекинутый через ручей на высоте пяти-шести метров. В поисках Шер-Хана Марина вышла из леса и подошла к ручью. Она снова стала звать собаку. Над краем моста показалась черная голова Шер-Хана. Марине почудилось, что щенок улыбается. — Какой же ты нехороший, — упрекнула Марина. Шер-Хан засуетился и заскулил. Тут к Марине подошли два мальчика. — Чего ты кричишь? — спросил задиристо смуглый мальчишка с оттопыренными ушами и почти вплотную подошел к девочке. — Ничего. Я собаку… — ответила Марина, не подозревая подвоха, который ей готовили мальчишки. — «Ни-че-го»? — передразнил ушастый. — Да ты нам всех снегирей распугала! — Мальчишка плюнул сквозь редкие зубы. — Никаких снегирей сейчас нет в лесу. Они только зимой появляются… — Марина чувствовала себя как затравленный зверек, но смолчать не смогла. — Значит, нет снегирей? — подошел второй, белобрысый мальчик, в коротких штанишках и белых гольфах. — А может, есть? — Он ехидно посмотрел на Марину и ударил ее по ноге прутиком. — Чего дерешься? — чуть не плача, спросила девочка. — А то вон собаку позову. Марина посмотрела на мост. Шер-Хана там не было. — Собаку?! — удивился ушастый. — Да она у тебя цыпленка боится — все об этом знают. Дай ей, Димка, чтобы она не хвасталась. Белобрысый мальчишка стеганул Марину еще раз прутиком. — Шер-Хан! Шер-Хан! — закричала девочка и побежала к мосту. У края моста снова показался Шер-Хан. Он удивленно посмотрел на свою хозяйку — таким голосом она его еще ни разу не звала. — Да это щенок. Не бойся, Димка! — сказал ушастый и побежал за девочкой. Он догнал Марину и преградил ей путь. — Шер-Хан! — умоляюще крикнула девочка. Щенок на какую-то долю секунды заюлил у края моста, скульнул и вдруг черным комом полетел вниз на зов своей хозяйки. Шер-Хан упал между девочкой и смуглым мальчиком, чуть задев того хвостом по лицу. Ребята испуганно шарахнулись в сторону, но тут же подбежали к бездыханно лежащему, обмякшему Шер-Хану. Марина осторожно тронула собаку рукой. Щенок открыл глаза и жалобно заскулил. Поднял было голову, но тут же уронил ее снова и закрыл глаза, задышал глубоко, шумно… — Может, его к доктору? — испуганно спросил Димка. — Это из-за вас! — заплакала Марина. Голос у Димки дрожал. Его приятель стоял чуть в стороне и тоже тихо, как бы рассуждая, сказал: — Еще говорили, цыпленка боится… а он с какой верхотуры… Обязательно нужно собаку было звать… — Вы, вы виноваты! — Марина залепила оторопевшему Димке пощечину. Ушастый отпрянул и промямлил: — Правильно, конечно, ты ударила. А Марина говорила Шер-Хану: — Ну вставай же! Больно? У собаки одно ухо вздрогнуло и чуть приподнялось. Ребята сделали носилки из своих пиджаков, положили на них Шер-Хана и молча понесли. Девочка шла рядом и все время гладила голову собаки. Теперь уже Шер-Хан не скулил, уши его стояли. — От отца-то не попадет нам? Марина не разобрала, кто спросил, но ответила с достоинством: — Если бы узнал, что из-за вас… попало бы. Но я не скажу. Ребята облегченно вздохнули и заговорили громко. Шер-Хан зашевелился на носилках, поднял голову. Мальчишки опустили носилки на землю. Пошатываясь, Шер-Хан поднялся, вяло махнул хвостом и медленно пошел. — Смотри-ка, — обрадовался Димка. Шер-Хан шел прихрамывая, время от времени останавливаясь. Теперь его уже не манили бабочки, кружившиеся возле самого его носа. Шер-Хан как-то сразу повзрослел. Ребята шли молча. Только возле самого Марининого дома ушастый мальчик сказал: — Вот мне бы такого… Дома отец поинтересовался, почему Шер-Хан хромает. Девочка рассказала, что произошло в лесу с ее собакой. Правда, она не назвала имен ребят. Маринин отец как-то пристально посмотрел на лежащего у ног дочери щенка, точно он его видел впервые, и поймал себя на мысли, что Шер-Хан сейчас удивительно похож на живую запятую. — Запятая, Марина, не точка… А мы было уже точку поставили, — сказал отец. В МОРЕ Слишком холодно и неуютно с тем, кому не дано разглядеть, например, в обыкновенной птице сказочную Жар-птицу. Наверное, из таких людей вырастают люди черствые, душевно глухие… Вторую неделю море швыряло рыбачий баркас по волнам. Измучены люди, на исходе провиант и вода. Рыбаки слышали гул разыскивающих их самолетов и вертолетов, но низкие, тяжелые тучи тщательно укрывали их от пилотов. Если ветер разгонял тучи, то откуда-то появлялся туман, торопливо обертывал баркас так, что могла позавидовать личинка шелкопряда. Люди опять слышали только гул моторов и гудки где-то проходящих пароходов. Людей пугали эти гудки — видимость была нулевой, и пароходы могли случайно разутюжить баркас. Поэтому рыбаки до боли в глазах настороженно глядели по сторонам. И так какой уже день… Сперва у баркаса отказал мотор, и его понесло в море. Рыбаки не особо беспокоились — не сегодня, так завтра их хватятся и разыщут обязательно. Но, как назло, на следующий день подул шквалистый ветер, и море начало ломаться, швырять в рыбаков пригоршни острых осколков брызг. Сразу пропала темно-синяя полоска горизонта, небо упало в море, и все завертелось в холодном водяном аду. — Видно, надолго закуролесило, — заметил бригадир Иван Фотиевич и, неуклюже повертев по сторонам крепкой, иссеченной временем, морщинистой шеей, надвинул на лоб зюйдвестку. — Степан, подсчитай-ка провиант, воду, — обратился он к сидящему на корме мотористу. — Да поточней. Если обсчет сделаешь — в сельмаг не сбегаешь. Далековато… — Если и ошибусь, невелика беда. Не в аптеке же мы с тобой. — Не паясничай! — одернул бригадир. — Мне что, я готов, пожалуйста… — И Степан полез в небольшую фанерную надстройку в носовой части баркаса, где был сложен весь провиант. Рыбаки вполне серьезно называли эту будку кают-компанией. — Зачем ты его так, Иван? Больно строг уж! — подал голос дед Порфирий, очищавший зачем-то ячейки сетей от морской травы, разного мусора. — Молодой он, вот и куролесит. — Море, дед, глупые шутки не любит. Вы это знаете лучше меня… Бригадир, опершись на руки, встал с банки и осмотрелся кругом. Баркас почти зарылся, накренился.