— Обязательно дадим, Лю, — обещал лейтенант. Наступили ясные дни сентября. Не было летней духоты и той влажности, когда за ночь обувь покрывается бурым налетом плесени. Дикарка отяжелела, но ходила еще неслышней. Характер ее стал мягче. Теперь она больше лежала в своем углу. Хозяева отвели ей большой ящик, наложили туда тряпок. По совету старого Лю ящик поставили в темный коридор: кошки не любят, когда смотрят на их слепых, беспомощных детенышей. — Маленький кис-кис шибко некрасивый. Мама стыдно, — объяснил старик. Вскоре в ящике появились пятеро котят, похожих на мышей. Об этом первой узнала хозяйка. Она увидела котят и ахнула. — Ой, какие страшненькие! Дикарка прикрыла собой детенышей и зашипела. Неожиданно лейтенанта командировали в дальний город. Кошка слыхала разговор хозяев и уловила в их голосе волнение. Особенно у хозяйки. — Уезжаю, — сказал хозяин, подойдя к ящику, и погладил Дикарку. Она недовольно взмахнула тяжелым хвостом. — Недельки через две вернусь. Теперь у тебя свои заботы, у меня свои… — Пальцы хозяина прошлись по спине не как обычно. Дикарка сама подставила под ладонь голову и впервые, как домашняя кошка, замурлыкала неумело, будто стесняясь. Хозяин уехал. Через несколько дней котята открыли глаза. Мать вытаскивала их зубами за шиворот из ящика, и они часами гонялись друг за другом по темному коридору. Но стоило появиться хозяйке, как они старались забиться в какую-нибудь щель или, завалившись на бок, шипели. Прошла неделя, вторая. Хозяин не возвращался. Дикарка начала беспокоиться. Она все чаще входила в комнату хозяйки и выжидательно смотрела на нее. Высунув головы из-за порога, с любопытством глазели ее диковатые котята. Как им ни было любопытно, порог они не переступали. Хозяйка не замечала состояния Дикарки. Только изредка бросала: — Что поделаешь, не торопится наш хозяин. Прошла третья неделя. Дикарка встревожилась. Она даже пробовала ночами призывно мяукать. Хозяйка за это ее отругала: — Ну что ты кричишь? Чего тебе не хватает? Однажды кошка весь день где-то пропадала. За окном с утра лил дождь. Притихли котята, забившись в угол, как совята, таращили глаза и шипели, когда к ним подходили. Дикарка вернулась поздно вечером, мокрая, промерзшая. Прошла еще неделя. Лейтенант все не возвращался. Дикарка теперь почти не отходила от своих детенышей. Она похудела и стала еще некрасивее. На исходе пятой недели кошка исчезла из дому. Исчезли и котята. Люди говорили, что в сопках появилось семейство дикой кошки, по приметам очень похожей на Дикарку. Лейтенант, вернувшись, несколько дней искал Дикарку на ближних сопках, но все было зря. Только однажды прибежал старый Лю и с порога быстро-быстро заговорил: — Капитана, ходи быстро. Там сиди твой кис-кис и смотри тебя… Вон там сиди, — показал Лю на старую развесистую акацию и сам же удивился: — Нету!.. Ай-я-я! Твоя долго ходи, капитана. Кис-кис долго жди. …Лейтенанту вскоре дали новую квартиру. В старой снова стали хозяйничать крысы. Дикарка еще несколько раз появлялась возле дома в сопровождении котят. Когда прибегали Лю и лейтенант, она уходила в сопки. Лейтенант звал: «Дикарка, Дикарка!» Кошка оборачивалась, вслушивалась в знакомый голос, тоскливо мяукала и уходила. Она боялась еще раз привыкнуть к этому человеку. ЖИВАЯ ЗАПЯТАЯ Когда человек взрослеет? Наверное, когда он может взять на себя заботу о другом живом существе. Хотя бы об озябшей пичуге, для которой у тебя припасены в кармане и семечки, и самые лакомые зерна. О благородном и преданном друге — щенке. Щенок был черный, величиной с варежку, с дымчатыми глазами. — Голубоглазый! Голубоглазый! — захлопала в ладоши десятилетняя Марина, как только увидела его. От такого восторженного крика щенок спрятал хвостик между ног, втянул в плечи несоразмерную с туловищем большую голову и настороженно покосился на девочку. Марина, лаская его, приговаривала: — У-у-у! Какой маленький-маленький! У-у-у! Какой ершистый… Щенок пытался отползти в сторону, потом закрыл глаза, сжался весь, думая, что спрятался, и притих. Но рука девочки всюду находила его. — Пусть пообвыкнет, дочь, оставь его, — посоветовал отец. — Он совсем еще маленький. Вот видишь, с глаз еще пелена не сошла. Почувствовав свободу, щенок робко отполз в угол и улегся на старой телогрейке, которая с сегодняшнего дня стала его постелью, домом. Щенок тихонько поурчал, неуклюже потыкался мордой в торчащие куски ваты, свернулся запятой и уснул. Во сне он скулил, взвизгивал, точно плакал, несколько раз громко зевнул, широко раскрывая розовый, утыканный острыми зубками рот. Щенка назвали Шер-Хан. В доме почти все были рады щенку. Отец говорил, что у дочери теперь будет занятие — ухаживать за собакой, она полюбит животных. Мать на этот счет имела свои мысли: мол, когда Шер-Хан вырастет, то ее Марина сможет одна гулять по вечерам на улице — с собакой ее никто не осмелится обидеть. Только бабушка при удобном случае норовила незаметно пнуть щенка и целыми днями ворчала: — Да по мне, хоть пропади он пропадом. Век прожила — собак не держала, и ничего, живу не хуже других… Шер-Хан же рос бойко и уже сам ласкался, хотя и неумело, то к Марине, то к ее родителям. Бабушку несмышленыш избегал. При ее появлении ложился на пол, становился похожим на живую запятую. Шер-Хан привязался к Марине больше всех. Он платил за любовь откровенной любовью. Куда бы девочка ни шла, щенок всюду следовал за ней. Шер-Хану все в этом мире было любопытно и Доступно. Он ел то же, что едят люди, спал когда хотел, резвился по настроению. Правда, раза два в неделю ему еще давали по ложке пахучей, тягучей жидкости. Глотать эту жидкость было очень неприятно. Когда Шер-Хан, полуприкрыв глаза, отворачивал брезгливо мордочку, Марина уговаривала: — Пей, ну, пей же! Я маленькая тоже пила рыбий жир… — Девочка хорошо понимала щенка и поэтому с охотой вылила бы эту жидкость, но рядом почти всегда стоял теперь отец и, поглаживая Шер-Хана, говорил: — Пей, братец, это нужная штука. Когда Шер-Хан научился спускаться с крыльца и подниматься, он, видно, решил, что стал сильным зверем: начал трепать обувь, зло грыз игрушки, приносил с улицы кости, тряпки… — Началось! Теперь он вам покажет!.. — говорила в таких случаях бабушка и шлепала щенка по крутому заду. Шер-Хан, прижав уши, косился и не спеша трусил в свой угол. Он всем видом показывал, что презирает бабушкино наказание. Однажды соседский кот Васька, которого все считали самым ленивым и трусливым котом на свете (на самом деле так и было, потому что Васька только и знал, что есть да спать), подошел к Шер-Хану, лакавшему молоко, и отбросил его тупым носом от миски. Щенок подумал, что Васька играет с ним. Он припал на передние лапы, завилял упругим, похожим на резиновый жгут хвостиком и залаял звонко, весело. Васька взъерошился, выгнулся и зашипел. Шер-Хан игриво положил радостную морду на землю, и тут же кот ударил его лапой по носу, мяукнул так громко и противно, точно рядом отрывали доски от забора, прибитые ржавыми гвоздями. Шер-Хан взвизгнул и начал тереться мордой о траву. Васька подскочил и обрушил на щенка серию боковых ударов, как боксер, а затем спокойно начал лакать чужое молоко. Щенок скулил и, мотая головой, бегал возле крыльца. — Тьфу! Не собака, а сущий заяц! — выругалась бабушка. — Шелудивого кота испугался. Да его мыши не боятся. Марина чуть не плача залила глубокую рану на носу Шер-Хана йодом. Щенок дрожал, скулил, жалобно попискивал. С этого дня Шер-Хан стал боязливым: он обходил далеко любой незнакомый предмет, боялся окриков и еще больше привязался к Марине. К пяти месяцам Шер-Хан стал величиной со взрослую дворняжку. Но все равно было видно, что он еще юн и, как подросток, угловат. Грудь его была развита слабо, шея длинная и тонкая, во рту не хватало нескольких зубов, глаза смотрели на мир удивленно и с интересом. Щенок мог часами носиться по лесу, облаивая чуть ли не каждый пень. На зов девочки Шер-Хан отзывался немедля и, подбежав, прыгал вверх и успевал языком провести по ее лицу. Марина деланно сердилась: — Ну какой ты нехороший! Нельзя так! Шер-Хан по голосу чувствовал, что его хозяйка не против, если он еще раз оближет ее. Гуляющие по лесу при виде Шер-Хана строго говорили: — Уберите собаку! — Да по ней хоть пешком иди, она и ухом не поведет, — отвечала Маринина бабушка и, взяв прутик, кричала: — Вот я тебе! Ишь, разбегался! В подтверждение бабушкиных слов Шер-Хан поджимал хвост и убегал к Марине. Родители Марины были удивлены трусливостью Шер-Хана. На самом деле, зачем и кому нужна трусливая собака? Соседи по даче тоже говорили: мол, хорошая собака в пять месяцев уже должна иметь характер, а по злобности не должна уступать взрослым собакам. Маринины родители не особенно разбирались в собаках, поэтому стали подумывать, как бы избавиться от Шер-Хана и взамен купить породистую собаку с хорошей родословной. Только Марина по-прежнему любила Шер-Хана и все свободное время проводила с ним. Даже тогда, когда девочка возвращалась из леса исцарапанная Шер-Ханом, со следами его зубов на руках, она радостно говорила отцу: