— «Дневник», — прочитал Микола на первой странице тетради. — Ты смотри, и у учителей дневники есть! — Ох, Микола, брось, не надо! — А! — махнул рукой Микола. Следующий лист был исписан мелким, но разборчивым почерком. — «1 июля, — начал читать вслух. — Вчера нам вручили дипломы об окончании Полтавского педагогического института. Значит, с этого дня мы полноправные педагоги. Разъедемся кто куда и, может, никогда уже больше не встретимся…» Микола пробегал глазами по страницам. Валентина Михайловна писала, как она пошла в отдел народного образования и там ей предложили учительствовать в их селе, Лепехивке, потом — как добиралась сюда… — Ага, вот и про нас есть. «…Из сада выскочил сердитый сторож. Ругал каких-то мальчишек, воровавших яблоки и сломавших на дереве сук. Я заметила — неподалеку торчит из канавки собачий хвост. Попрощавшись со сторожем, подошла к канавке. Они вылезли. Ох и чудаки! Один худой и длинный, другой толстый и низенький. Ну точно Дон-Кихот и Санчо Панса! Меньший загнал в ногу колючку. Я вытащила. За это он дал мне два яблока. А они такие кислые и терпкие, что во рту свело. Несмотря на это мальчики уписывали их, да еще и причмокивали. Я стала корить «воров», мол, дурно они поступают, что воруют яблоки в колхозном саду. И тогда они такого мне о себе наговорили, что даже страшно стало — ведь придется таких учить и воспитывать. Они сказали, что перешли в шестой класс. Тот, высокий, видно, типичный школьный заводила, на такого ученики, особенно мальчики, смотрят подобострастно и восхищаются всеми его выходками. Однако, мне кажется, хлопец он сметливый и умный. (В этом месте Микола повысил голос, чтобы слышал Сашко.) Другой, Сашко, страшно симпатичный мальчуган, но, видно, совершенно под влиянием…» — Микола умолк, дальше читал про себя. — Чего же ты? Читай вслух, — настаивал Сашко. — Да тут неразборчиво написано… — А ну, покажи, — шагнул Сашко к столу. — Ты стой там, наблюдай, — замахал руками Микола. — Я сам разберу. «…Он во всем слушается…» Ну, это неинтересно. — И перевернул несколько листов. — О, вот еще про нас: «Дежурный докладывает. Вижу: на столе стеклянная чернильница с красивой крышечкой. Машинально снимаю ее, а оттуда вылетает целый рой ос. Милые, дорогие мои ребятки, какие же вы еще наивные и глупенькие! Хотели напугать «вредную» учительницу. Как хорошо я вас знаю. Сама же недавно со школьной скамьи! А что я не назвала себя тогда, когда впервые встретилась с Миколой Петренко и Сашком Антонюком, так это же без умысла…» — Дальше, дальше, читай, — подгонял Сашко. — «Я уверена, что именно они подстроили мне это. Но ничего, верю, мы еще будем друзьями!..» — А как же, друзьями, а сама, наверно, понесла камешек в милицию — тоже друг называется!.. — Микола поискал глазами по столу, не остался ли камешек случайно дома. Нет, не видать. — Ты в конце почитай, там она, наверное, о нем тоже написала. — Погоди, вот тут про маму что-то… «Сегодня была у Миколы Петренко дома. Он привязал к калитке собаку, видимо, думал, что я побоюсь войти…» Такую не обманешь… «Мать у него растит сына одна, муж погиб. Ее уважают в селе, работает она бригадиром садово-огородной бригады. Мы о многом с ней поговорили. Хотя ей и некогда всегда, все же пообещала больше уделять внимания сыну, которого она очень любит и хочет, чтобы «из него вышел человек». С Миколиной матерью у меня уже есть контакт. Труднее будет, видимо, наладить его с отцом Сашка. Этот пьет. Жена оставила его. Мальчуган неухожен, в глазах затаенная печаль. Удивляюсь, почему за такого отца по-настоящему не возьмется весь коллектив, вся общественность и не направит его на правильный путь? Непременно встречусь с ним. А при случае поговорю с Александром, расспрошу, все ли у него есть учебники, может, чем-то нужно помочь. Только это, мне кажется, следует делать так, чтобы не обидеть мальчика, потому что — я имела уже возможность убедиться в этом — он очень ранимый…» Сашко стоял, понурив голову. Ему стало жаль себя, отца, маму, братика и сестричку. На глаза набегали слезы, и он едва сдерживался, чтобы не расплакаться. — Ты, Сашко, слушать слушай, но и на дорогу поглядывай… Бабуси что-то долго нет. — Микола перевернул еще с десяток листов. — «10 сентября. Порой отступаю от программы. Стараюсь учесть местные условия, объединить изучение ботаники и зоологии с конкретными интересами школьников — будущих хлеборобов, садоводов, животноводов. С радостью замечаю: многих учеников уже увлек мой предмет. Сегодня географ Тарас Константинович говорит: «Мы на вас, Валентина Михайловна, очень сердимся». — «Почему»? — спрашиваю, не заметив в его глазах лукавинки. «Как почему? Вы же до того учеников замучили своей ботаникой и зоологией, что они только и говорят о всяких тычинках, венчиках, позвонках, как будто на свете больше ничего и не существует. Придется нам с вами ссориться». Это он, конечно, шутя сказал, а может, чуточку и завидует… Но больше всего упреков мне приходится выслушивать от библиотекаря Ирины Тимофеевны. «Зачем вы с ними возитесь? (Это об озорных учениках.) Не слушают вас на уроке — выставьте из класса, пусть ведет в школу отца или мать. Или в учительскую и к директору потяните. С ними иначе нельзя. А того Петренко из шестого я давно бы отправила в трудовую колонию…» Ты видишь, Сашко, как она выступает против меня?.. — Побыстрее ищи про камешек, в конце читай. Она вчера писала. — Есть! — воскликнул Микола. — «…Кто мог это сделать? Неужели снова они? Или, может, кто-нибудь из старших? Шла я из школы. По дороге встретила Марию Васильевну. Она расспрашивала о сыне, сказала, что правление колхоза отвело землю на склонах оврага для школьного сада и выделило для этого двести саженцев яблонь, груш, слив, черешен. Пообещала также похлопотать о лошадях — возить перегной и торф. Попрощались, она пошла домой, и я тоже. Когда проходила мимо, зарослей сирени, кто-то бросил камень…» Ну, уже и «камень»! — не стерпел Микола. — Какой же это камень, когда небольшой камешек. Так бы и писала… «Он пролетел мимо меня и упал на дорогу. Я огляделась — нигде никого. Подняла тот камень и пошла дальше. Неужели они на такое решились?..» — О ком это: «они»? — обеспокоился Сашко. — Может, она думает, что мы вдвоем там были? — Может… — При чем же тут я?.. — Слушай дальше. «Дело серьезное. Нужно подобрать к каждому из них какой-то особый ключик. Петренко и Антонюк…» Скрипнула дверь в сенях. Микола мгновенно захлопнул тетрадь, положил на стол. Как ошалелые бросились в кухню, плюхнулись на лавку, схватили из макитры по пирожку. Бабуся вошла не сразу. Слышно было: поставила в сенях ведро с водой, накрыла дощечкой. И все что-то бормотала сердито под нос. — Чтоб он пропал, тот крюк! Упустила-таки ведро. Спасибо, добрый человек подвернулся, помог вытащить. — Вошла, тяжело дыша. Мальчики сидели на лавке, с жадностью уминали пирожки. Глаза у них были испуганные. Старушка с удивлением посмотрела на них. Заглянула в макитру, накрыла ее рушником. Начала раздеваться. — Прошу, прошу деда: «Наладь этот крюк», — как об стену горохом. Один сад в голове!.. Горе мне с ним, да и только. Не держится дома. Днюет и ночует в том саду… Хлопцы дожевали пирожки, поблагодарили и выскочили из хаты. — Эх, жалко, не дочитал до конца! Там же про все сказано… Слушай, Сашко, про какие это она ключики пишет, чтобы их подобрать? — Не знаю… Долго шли молча. Микола все время тяжело вздыхал. — Да не горюй, — пробовал Сашко утешить друга. — Может, и не заявит в милицию. Видишь, она и правда не такая, как мы думали. Не рассказала ничего ни директору, ни матери. И дедусю даже словом не заикнулась про яблоки. И теперь обойдется, вот увидишь. Микола был так расстроен, что даже не захотел идти домой. Пошли к Сашку, сели готовить уроки, но Микола никак не мог сосредоточиться. — Знаешь, что я сейчас придумал? — улыбнулся Сашко. — Никогда не догадаешься! — Скажи сам. — Пойдем в сад и сами расскажем все дедусю. Он добрый, простит, если мы сами… Микола долго раздумывал. В конце концов решительно махнул: — Ладно, что будет, то и будет, пойдем признаваться! На этот раз пошли к саду не оврагом, а дорогой, шли открыто, никого не остерегаясь. Возле посадки, где прятались когда-то от сторожа, свернули в яблоневые и грушевые междурядья. Сад был уже не похож на тот, летний, буйно-зеленый и густой. Плодов на деревьях нет, лишь кое-где на верхушках остались отдельные яблоки или груши. Листья уже начали желтеть и осыпаться. Прежде чем предстать пред глазами дедуся Артема, мальчики решили посмотреть яблоньку, на которой они летом отломили невзначай сук. Не усохла, не пропала ли? Легко отыскали ее, приметную, меж других и были приятно удивлены, что сук на ней тщательно перебинтован, подвязан, подперт шестом и уже начал прирастать к стволу. — Это дедусь ее вылечил, — с гордостью произнес Сашко. — Угу! — кивнул Микола и только прикоснулся рукой к суку, чтобы погладить его, как вдруг сзади: ба-ба-ах!!! Мальчики присели на месте с раскрытыми ртами. — Стой! Замри! — как из огромной порожней бочки, загремел голос сторожа. Мальчики если бы и хотели бежать — не смогли бы: от испуга ноги дрожали, как у пойманных птенцов куропатки. — Ну, что вы теперь скажете, герои? — подбежал к ним Шморгун с дробовиком. — Наконец-то я вас поймал! — Мы, дядя, не воровать пришли, — немного оправившись от испуга, отозвался Микола. — Го-го, не воровать! Целое лето за вами гоняюсь. Дед Артем все спрашивает: «Кто это сортовые деревья обрывает?» Теперь пусть знает кто: родной внук да сынок бригадирши! Бригадирша замечает, когда кто-нибудь соломинку в колхозе возьмет, а что ее сынок вытворяет, того не видит! — Честное пионерское, мы не собирались красть. Мы к дедусю Артему идем, — сказал Сашко. — Так я вам и поверю! — скривил рот Шморгун. — Обманывайте кого-нибудь другого, только не меня. Хорош у деда внук! Вот поведу, пускай полюбуется! Давай заворачивай дышло! Только не вздумайте бежать! Первый раз я вверх пальнул, а побежите — нагоню вам соли в мягкое место! Что могли поделать мальчики? Пришлось подчиниться и идти к шалашу под конвоем. Однако дедуся Артема там не было, и сторож повел их к сушильне. По дороге наткнулись на яму, в которой сжигали собранных на деревьях гусениц. Шморгун заглянул в яму и велел: — А ну лезьте туда, посидите, пока я садовника найду. Хлопцы не пошевельнулись. — Кому сказано — лезьте! — крикнул сторож. Стояли как вкопанные, только носами шмыгали. Тогда Шморгун закинул на плечо дробовик, схватил ребят за воротники и, как щенят, столкнул в яму. А сам потопал дальше. Яма глубокая. Тщетно было надеяться выбраться из нее. — Теперь и дедусь не поверит, что мы сами к нему шли, — вздохнул Микола. — Дедусь поверит. Я его знаю. Вскоре снова послышались шаги. Думали — сторож возвращается с дедусем Артемом. А оказывается, это сам дедусь откуда-то. — Какой леший тут бубнит? — Над ямой появилось знакомое хлопцам усатое лицо. — О! Чего это вас нелегкая туда занесла?! Микола и Сашко не отвечали, растерявшись от неожиданности. Дедусь выдернул из-под яблони длинный шест-рогульку, которым летом подпирали усыпанную плодами ветку, подал ее в яму. — Ну, хватайсь по одному, вытащу! Сашко крепко ухватился за шест, и дедусь вытянул его наверх.