У месье Папопулоса поднялись брови. — Понятно, — пробормотал он. Пуаро наклонился вперед и заговорил с самым беззаботным и невинным видом: — Месье Папопулос, я намерен выложить свои карты на стол. Эти камни — то есть, конечно, те, с которых были сделаны эти копии, — похитили у мадам Кеттеринг в “Голубом поезде”. Однако я скажу вам следующее: я не заинтересован в возвращении камней — это дело полиции. А я, в данном случае, работаю не на полицию, а на месье Ван-Алдена. Я хочу поймать человека, который убил мадам Кеттеринг. Драгоценностями я интересуюсь лишь постольку, поскольку они способны вывести меня на нужного мне человека. Вы меня понимаете? Последние слова Пуаро произнес многозначительным тоном. Месье Папопулос невозмутимо сказал: — Продолжайте. — Мне кажется, месье Папопулос, что в Ницце камни сменят владельца — возможно, это уже произошло. — О! — задумчиво сказал месье Папопулос, потягивая кофе. Сейчас он выглядел даже более почтенным, чем обычно. — Вот я и подумал, — оживленно продолжил Пуаро. — Какая удача! В Ницце находится мой старый друг месье Папопулос. Он, несомненно, поможет мне. — И каким же образом, вы думаете, я способен вам помочь? — холодно осведомился месье Папопулос. — Я подумал, что, вне всякого сомнения, месье Папопулос прибыл в Ниццу по делу. — Вовсе нет, — возразил месье Папопулос. — Я приехал сюда по рекомендации врача, чтобы поправить здоровье. Он глухо кашлянул. — Грустно слышать об этом, — неискренне посочувствовал Пуаро. — Однако я продолжу. Когда русская великая княгиня, австрийский архиепископ или итальянский граф хотят продать свои фамильные драгоценности, к кому они обращаются? К месье Папопулосу, не так ли? Ведь деликатность, с которой он ведет свои дела, известна всему миру. Торговец вежливо поклонился. — Вы мне льстите. — Деликатность — великая вещь, — изрек Пуаро и был вознагражден улыбкой, скользнувшей по лицу месье Папопулоса. — Я тоже умею быть деликатным. Их взгляды встретились. Пуаро снова неторопливо заговорил, тщательно выбирая слова: — И я подумал вот о чем: если бы в Ницце камни перешли из рук в руки, месье Папопулос наверняка услышал бы об этом. Он знает обо всех достойных внимания сделках, в которых так или иначе фигурируют драгоценности. — О, ну что вы! — сказал месье Папопулос. — Полиция, как вы понимаете, — продолжал месье Пуаро, — не знает о том, что я пришел к вам. Это частный визит. — Ну, конечно, ходят некоторые слухи, — осторожно начал месье Папопулос. — Какие же? — быстро спросил Пуаро. — А разве имеется причина, по которой я был бы обязан пересказывать их вам? — Да, — ответил Пуаро, — думаю, имеется. Возможно, вы помните, месье Папопулос, как семнадцать лет назад вам в руки попал некий предмет, отданный вам на хранение… ну, скажем, весьма известным лицом. А затем этот предмет загадочным образом исчез. Вы, если мне будет позволено так выразиться, попали в переделку. Пуаро перевел взгляд на девушку. Та давно отодвинула в сторону тарелку и чашку и внимательно слушала, подперев подбородок руками. Глядя на нее, Пуаро продолжил: — К счастью, в тот момент в Париже находился я. Вы послали за мной. Вы отдали себя в мои руки. Вы сказали, что если я верну пропавший предмет, вы никогда не забудете об этом. Eh bien! Вот я и напомнил вам. Месье Папопулос тяжело вздохнул. — О самом неприятном моменте в моей жизни, — тихо сказал он… ДРАМА В МЕСОПОТАМИИ …Как обычно, ворота были заперты в десять часов. Ни один из домочадцев, однако, не смог припомнить, чтобы он отпирал их утром. Из двоих мальчишек-слуг каждый считал, что ворота отпер другой. Возвращался ли отец Лавиньи накануне вечером? Не мог ли он во время своей прогулки заметить что-то подозрительное, попытаться выяснить, в чем дело, и стать третьей жертвой? Капитан Мейтленд резко обернулся на звук шагов. К нему подошел доктор Рейли в сопровождении мистера Меркадо. — Хелло, Рейли. Выяснили что-нибудь? — Да. Адское зелье — из местной лаборатории. Мы с Меркадо только что проверили наличие реактивов. Пропала соляная кислота. — Из лаборатории, вот как? Кислота, конечно, была под замком? Мистер Меркадо покачал головой. У него дрожали руки и подергивались мышцы лица. — Мы никогда ее не запирали, — сказал он запинаясь. — Понимаете, мы постоянно пользуемся кислотой. Я… Никому и в голову не могло прийти… — Но сама лаборатория запирается на ночь? — Да, все комнаты запираются. Ключи висят в общей комнате. — Значит, тот, у кого имеется ключ от общей комнаты, может завладеть всеми остальными? — Да. — И это самый обычный ключ, я полагаю? — О, да. — Нет никаких свидетельств того, что мисс Джонсон сама взяла кислоту из лаборатории? — спросил капитан Мейтленд. — Она ее не брала, — убежденно и громко сказала я. И тут же почувствовала, как кто-то предостерегающе прикоснулся к моей руке. Рядом со мной стоял Пуаро. А затем произошла жуткая вещь. То есть, не сама по себе жуткая, — в сущности, происшествие было просто нелепым, — но именно поэтому всем стало не по себе. Во двор въехала машина. Она остановилась, и из нее выпрыгнул маленький человечек в тропическом пробковом шлеме и коротком сюртуке военного покроя. Человечек направился прямо к доктору Лейднеру, стоявшему рядом с доктором Рейли, и экспансивно пожал руку археологу. — Vous voila, топ cher! — воскликнул незнакомец. — Счастлив вас видеть! Я заезжал в субботу — по пути к итальянцам в Фуджиму, — сходил на раскоп, но там не оказалось ни единого европейца, а я — вот досада! — не говорю по-арабски. Зайти в дом не хватило времени. Сегодня я выехал из Фуджимы в пять утра, два часа пробуду с вами, а затем догоню свой караван. Eh bien, как проходит сезон? Действительно жутко. Довольный голос, беззаботные манеры, обыденная нормальность, для нас, увы, оставшаяся в прошлом. Ничего не подозревавший человечек вихрем ворвался в нашу жизнь, исполненный жизнерадостного добродушия. Не стоило поэтому удивляться, что доктор Лейднер лишь издал нечленораздельный звук и с немой мольбой посмотрел на доктора Рейли. Тот не подвел его. Попросив человечка отойти в сторонку (это оказался французский археолог Веррье, проводивший раскопки на греческих островах), он объяснил, что у нас произошло. Веррье пришел в ужас. Последние дни он провел в полном отрыве от цивилизации на раскопках у итальянцев, куда не доходили даже слухи о текущих событиях. Он начал рассыпаться в извинениях и соболезнованиях. В конце концов он подошел к доктору Лейднеру, схватил его за обе руки и горячо заговорил: — Какая трагедия! Мой Бог, какая трагедия! У меня нет слов! Mon pauvre colleuge! Покачав головой в последней — не слишком удачной — попытке выразить охватившие его чувства, человечек забрался в свой автомобиль и покинул нас. Как я уже говорила, комизм нелепого происшествия подействовал на нас хуже, чем все, случившееся до сих пор. — А теперь, — твердо сказал доктор Рейли, когда Веррье уехал, — все мы идем завтракать. Да, да, я настаиваю. Пойдемте, Лейднер, вы должны поесть. Бедный доктор Лейднер едва держался на ногах. Он последовал за нами в столовую, где нам был подан траурный завтрак. Я думаю, горячий кофе и яичница пошли всем на пользу, хотя, в действительности, есть никому не хотелось. Доктор Лейднер выпил немного кофе, а так все больше просто сидел и бесцельно вертел в руках ломоть хлеба. У него было серое, осунувшееся от страданий лицо. Он выглядел ошеломленным. После завтрака капитан Мейтленд занялся своим делом. Я объяснила ему, что проснулась, услышав странные звуки, и пошла в комнату мисс Джонсон посмотреть, в чем дело.