Настоящий конец, тихий и будничный, наступил в небольшой комнатке с зарешеченными окнами, в которой до этого так долго раздавались, сменяя друг друга, три голоса — мужской, женский и детский. В свое время они родились в результате процесса расщепления, а теперь, почти чудесным образом, произошел их гармоничный синтез. И остался единственный голос. И так было правильней, ведь в комнате находился всего один человек. И всегда был один. Теперь она знала это. Знала и была рада. Насколько же лучше ей стало, когда она вновь ощутила себя полноценной личностью — той, которой являлась на самом деле. Приятно было снова почувствовать себя уверенной в своих силах, мудрой, безмятежно спокойной. О прошлом она вспоминала, как о дурном сне. И это был кошмарный сон, населенный тенями. Одной из теней был нехороший мальчик, который убил ее любимого и пытался отравить ее саму. Где-то в глубинах сна затерялась страшная тяжесть, навалившаяся на грудь, и дыхание, которое никак не могло вырваться из готовых лопнуть легких, и руки, в кровь раздирающие горло, и посиневшие лица. И в этом же сне ей привиделось кладбище, разрытая земля, оторванная крышка гроба. А затем первый взгляд на тело, лежавшее внутри. Но оно, конечно, не было трупом. Мертвым, в действительности, был сам нехороший мальчик, и так и должно было быть. А еще в ее сон замешался нехороший мужчина, и он тоже был убийцей. Он подглядывал через дырочку в чужую ванную, и пил вино, и читал гадкие книжки, и верил во всякую ересь. Однако ужаснее всего, конечно, было то, что он убил двух ни в чем не повинных людей: молодую девушку с красивой грудью и мужчину в серой стетсоновской шляпе. Она знала эти подробности, потому что оба раза присутствовала на месте преступления. Но она лишь находилась рядом и все видела. Нехороший мужчина и совершил два жестоких убийства, а потом попытался свалить вину на нее. «Их убила мама». Так он оправдывался, этот мужчина, но он говорил неправду. Каким образом она смогла бы убить их, если она только смотрела — если она не могла даже шевельнуться, потому что ей приходилось притворяться чучелом? Безобидным чучелом, не способным причинить вред кому бы то ни было. И которому тоже нельзя повредить. Которое могло лишь существовать — до бесконечности. Она знала, что никто не поверит нехорошему мужчине, а теперь он тоже умер. И нехороший мужчина, и нехороший мальчик были мертвы, или, может быть, оба они были лишь призраками, тенями из ее дурного сна. А сон закончился и больше никогда не повторится. Осталась лишь она одна, и она была собой. А быть самим собой и означает быть нормальным, правильно? Хотя, может быть, ей следовало продолжать притворяться чучелом. Для верности. Неподвижно замереть, как та белка. Просто сидеть в этой крохотной комнатке и ни в коем случае не шевелиться. Если она не шевельнется, ее не накажут. Если она не шевельнется, все поймут, что она нормальна, нормальна, нормальна. Она сидела, не двигаясь с места, очень долго, а затем сквозь решетку окна в комнату влетела муха. Пожужжав, насекомое опустилось ей на руку. Если бы она захотела, она бы легко прихлопнула муху. Но она не сделала этого. Она не прихлопнула муху и очень надеялась, что кто-нибудь наблюдает за ней. Потому что это доказывало, какая она на самом деле. Она и мухи не обидит… * * * АНОНС! В самом скором времени издательство КЕДР выпускает в свет два прежде не переводившихся на русский язык романа Агаты Кристи: СЕРДЦЕ ОГНЯ …Сидя друг напротив друга за столом, месье Папопулос и его дочь Зия завтракали. Раздался стук в дверь, и вошедший вслед за этим слуга передал месье Папопулосу внушительного вида визитку. Изучив ее, месье Папопулос удивленно приподнял брови и передал карточку дочери. — Эркюль Пуаро, — произнес он задумчиво, ущипнув себя за мочку уха. — Интересно. Отец и дочь переглянулись. — Я видел его вчера на теннисе, — сказал месье Папопулос. — Мне это не нравится, Зия. — Однажды он очень помог тебе, — напомнила дочь. — Это правда, — признал месье Папопулос. — К тому же, как я слышал, он отошел от дел. Отец и дочь пользовались родным языком, однако, повернувшись к слуге, месье Папопулос заговорил по-французски: — Faites montes ce monsieur. Несколько минут спустя в комнату вошел Эркюль Пуаро. Одетый в безукоризненный костюм, он небрежно поигрывал тростью. — Месье Папопулос, — вежливо кивнул он. — Месье Пуаро. — И мадемуазель Зия, — Пуаро отвесил поклон девушке. — Надеюсь, вы не слишком обидитесь, если мы продолжим наш завтрак? — сказал месье Папопулос, подливая кофе в свою чашку. — Ваш визит — очень ранний. — Попросту бесцеремонный, — согласился Пуаро. — Но, видите ли, к этому меня вынудили обстоятельства. — A-а, — сказал месье Папопулос. — Значит, вы расследуете дело? — И весьма серьезное, — ответил Пуаро. — Смерть мадам Кеттеринг. — Подождите-ка, подождите, — сказал Месье Папопулос, поднимая невинный взгляд к потолку. — Это ведь та дама, что погибла в “Голубом поезде”, не так ли? Я что-то читал об этом, но, по-моему, газеты не сообщали, что имело место преступление. — В интересах правосудия, — сказал Пуаро, — было решено не привлекать внимания публики к этому факту. Какое-то время все молчали. — И чем же я могу вам помочь, месье Пуаро? — вежливо осведомился торговец. — Voila! — сказал Пуаро. — Перейду к делу. Достав из кармана ту самую картонную коробочку, которую показывал Ван-Алдену в Каннах, Пуаро высыпал рубины на стол и подтолкнул их к месье Папопулосу. Детектив не заметил ни малейшей реакции, хотя внимательно следил за лицом торговца. Папопулос взял камни, внимательно осмотрел их и бросил на Пуаро вопросительный взгляд. — Они великолепны, не правда ли? — спросил тот. — Да, превосходная работа, — согласился месье Папопулос. — Сколько они могут стоить? У грека дернулось лицо. — Вам действительно нужно, чтобы я оценил их, месье Пуаро? — спросил он. — Вы проницательны, месье Папопулос. Нет, не нужно. Во всяком случае, эти камни не стоят пятисот тысяч долларов. Папопулос рассмеялся, а вслед за ним и Пуаро. — Но в качестве имитации, — сказал Папопулос, возвращая рубины Пуаро, — они, как я уже сказал, превосходны. Простите за нескромный вопрос, месье Пуаро, откуда они у вас? — Не вижу причин, почему бы и не рассказать об этом своему старому другу. Они принадлежали графу де ля Рош.