Меня почему-то очень радовало то, как дружно и люди, и волки, и военные сооружают будущие костры, сообща. Кто-то колит дрова, кто-то пилит сухостой, и всё складывают в пирамидки. Пока красавицы были заняты угощениями, венками и прочими приготовлениями, плели друг другу косы, дети носились по всей деревне. Я успела подумать, что может и нет ничего плохого в этой заставе, а там глядишь и к общественно-полезным работам приобщим. Ребята, вроде, толковые и не ленивые. Да, начали не очень, но что мешает все исправить, учитывая, что с сотником контакт уже налажен. Хорошенько над этим подумать мне не дали, тут же посыпались вопросы, где лучше костры ставить, а где угощения. Как-будто до меня праздники не проводились, и они ничего не знают… Но я понимаю, это они меня обидеть просто не хотят, положено так. Праздник шёл своим ходом, но что-то не давало мне покоя. Обычно чутье меня не подводило, в этом я уже имела честь убедиться, но с другой стороны… Что могло еще случиться? Первыми насторожились волки. Данияр, поправляя на моей голове венок, так и замер к чему-то прислушиваясь, а после схватив за плечи, задвинул за свою широкую спину. Я все еще ничего не понимала, но пронесшийся по толпе девичий крик, а затем и суматоха, лишь усилили ощущения чего-то нехорошего. Когда, перепрыгнув костер, на лапы встали два огромных волка, люди попятились в сторону, солдаты пожалели, что оставили оружие, а оборотни закрыли собой людей. В конце концов все вокруг их деревни считается территорией стаи. Данияр долго объяснял мне эти волчье тонкости, но посему выходило, что близко находящиеся две стаи как правило не уживались. Даже поделив территории, нервничали и воспринимали все в штыки. Раздалось оглушительное рычание, впрочем, впечатлившее лишь девиц, Данияр к примеру остался равнодушен, лишь нахмурился пуще прежнего. Я выглянула из-за плеча и бросила взгляд на скалящиеся морды, хвосты нервно хлестали по бокам, но с места волки не двигались, тогда рядом стоящая Лия и подала голос: — Им нужны Асиль и Илька, — негромко и обращаясь ко мне. — Они из той стаи? — удивилась я, — Мальчишки же говорили, что они не возвращаются. — Алос! — из толпы вывалился старшенький и запинаясь о свои же ноги, бросился к нежданным гостям, — Илес! За ним бежал младший, оба, кажется, не верили своему счастью, а я была готова разрыдаться и еще неизвестно от чего больше: то ли от радости и умиления; то ли из-за собственного эгоизма, не желавшего отпускать детей, к которым я уже привязалась, как к родным братьям. Прибывшие не спешили обращаться в людей, а может и вовсе не собирались, ведь в обличие людей они чувствуют себя куда более незащищено — ни когтей, ни крыков, ни хвоста в конце концов. Одни лишения. — Только не плачь, — шепнули мне на ухо, — В семье им будет лучше. — Но им же нравится здесь, — тихо отозвалась и закусила губы, смотря на бесящихся вокруг волков детей. — Они скучают, — Данияр коснулся моего виска губами и тихо вздохнул, все-таки он уже тоже прочувствовал за них ответственность, как старший из волков этих земель. — Ты прав, — вынуждена была признать я. Но слёз все-равно не сдержала, когда Асиль с Илькой бросились ко мне прощаться. Благодарили за все и обещали не забывать, а когда-нибудь обязательно наведаться в гости. Я вроде мозгами понимала, что все хорошо, мальчишки счастливы, а глупое слепое сердце чувствовало потерю. Глава 8 С утра я чувствовала себя разбитой больше, чем обычно. Праздник вчера прошел мимо меня, Данияра, Лии и брата вышеупомянутого волка, который появился будто из неоткуда и предложил сходить на озеро. Там мы и провели пол ночи, любуясь звездами и огнями праздничных костров вдали. Потом еще, правда, в лес поперлись, духов одаривать и как замерзшие слегка по домам возвращались помню смутно. В доме царила непривычная тишина — я уже привыкла к звуку голосов, шагов и смеху. А тут пусто… Пусто — это настолько точно, что мне аж тоскливо. Скоро и волки уйдут, здесь станет совсем скучно и одиноко. Хорошо хоть со мной травница останется, подумываю уговорить переехать к себе на зимние месяцы хотя бы. Ну а что? Зимой и зверье оголодавшее к деревне подходит — Борислав рассказывал, а Лия на самой окраине. Мало ли что. Я думала, что мне удастся взбодриться, умывшись колодезной ледяной водой, но не тут-то было. Замерзла и к плохому настроению добавилась еще и сонливость. Все с самого утра было против меня: и одеяло, обившееся вокруг ног; и горячий, обжёгший мне губы чай; и даже собственные волосы, которые после праздничных кос отказывались расчесываться. Потом постучался Борислав и напомнил о мероприятии, которое состоится в полдень. От чая отказался и убежал по делам. Застегиваю пуговки мелкие на рубашке, а сама в зеркало на свое смурное выражение лица смотрю. Так, конечно, нельзя — у людей праздник, а я тут серая туча. — Ника, взбодрись! — велела я себе и потёрла ладонями лицо, пытаясь избавиться от этого непонятного состояния. Все равно какое-то нехорошее предчувствие засело внутри и не отпускает. А может это из-за вчерашнего? Гадать было бессмысленно, а еще на самокопание не было времени — время близилось к обеду. Еще надо всех парочек обойти, убедиться, что за ночь их решение не изменилось. Проверить, как они там полянку за деревней подготовили к церемонии. Церемония, конечно, громко сказано, но это все равно праздник. Поправляю челку и оправляю юбку. Ну вроде все. Спускаюсь вниз, но на самом пороге оборачиваюсь, чтобы предупредить мальчишек, но тут потрясённо замираю… Да чтож такое? Закрываю дверь куда резче, чем следовало бы и вздрагиваю сама от громкого хлопка. И вроде солнышко светит, птички поют, а что-то не то… Пока шла, настроение вроде как немного поднялось. Борислав на пол пути присоединился и разбавил молчание беседой, посвятив меня в негласные обычаи и традиции древни. Некоторые меня повергли в… ну скажем, шок. Я вот даже подумать не могла, что в желании обезопасить себя от темных сил, могут проводиться столь странные мероприятия, как засыпания по периметру ограды двора могильной земли или удобрение в виде крови под крыльцо. Не человеческой хоть, а животной. — Борислав, а как ты думаешь, — я замялась, не зная, как задать свой вопрос, который может вызвать еще больше вопросов, — Другие миры существуют? — А как же, — добродушно усмехнулся он, поглаживая бороду, — Загробный хотя бы. — Если кто-то скажет, что есть другой мир, очень похожий на этот, но другой, ты поверишь? — спросила я, рассматривая безоблачный горизонт. — Ты еще совсем ребенок, — хмыкнул мужчина, но вдруг посерьезнел, — Но знаешь, сколько на свете живу, а все время что-то новое узнаю. Взять хотя бы волка твоего, еще две зимы тому назад не поверил бы, что ничто человеческое им не чуждо. А драконы? Никто же не верит, что они существуют! А я видел! Лет на тридцать помоложе был — видел! — Большие огнедышащие ящеры, чахнущие над златом? — улыбнулась я. — Да нищеброд, как есть нищеброд! — засмеялся он, — О сокровищницах грезил и люд на площади веселил своими песнями чудными, а глаза — золото. Где он теперь, иногда интересно, какой люд веселит, аль помер уже. Любопытный был до жути, — рассказывал Борислав, а я по лицу видела, что воспоминания те теплые и о неком драконе он вспоминание с хорошим словом. — Он другом твоим был? — полюбопытствовала я. — Да, — кивнул он, — Яблоки вместе воровали, — и снова смех, заразительный, и я не устояла. — А зовут-то его как? — Васильком звали — девкам букетики из васильков дарил. — Я еще четыре месяца назад знать не знала о существовании вампиров, оборотней, эльфов, драконов… — поделилась я мыслями, поправляя неловко светлый рукав, — А сколько еще всего на свете есть… Но не спокойно мне сейчас на душе, не знаю, что со мной. — Предчувствие какое? — заинтересовался Борислав. — Я не знаю, — пожала я плечами и натянула на лицо улыбку — навстречу Данияр шел. — А мы вас уже заждались, — волк улыбнулся и протянул мне цветы, невероятно красивые и снова мне неизвестные. — Какие красивые, — рассматривая нежные бутоны, я шагнула ближе и поцеловала оборотня в щеку, — Спасибо. Нежность, отразившаяся в его звериных глазах на время отвлекли меня от мрачных мыслей и за предложенную руку я взялась охотно. Он вел меня к толпе молодых людей, нервно улыбающихся, но счастливых. Родители тоже здесь были, какая-то немолодая женщина, не стесняясь заливалась слезами, глядя на дочь. Деревянная просторная беседка мне еще вчера понравилась, но у меня не было толком желания детально ее рассматривать. Крыша на ножках, а как красиво. И цветы вокруг. Цветущий шиповник окружал полукругом или еще какая дичка. — Все здесь? — на всякий случай уточнила я, оглядывая толпу. — Все здесь, хозяюшка, — ответил мне басом кто-то из присутствующих. На узком столике уже и книга знакомая лежала, рядом я свой шикарный букет умостила. Выпрямилась, еще раз всех оглядела и улыбнувшись, подозвала к себе первую пару. Полненькая, но улыбчивая девица подхватила под руку жениха и потянула ко мне. Хватка у нее будь здоров, даже такой щуплый парнишка как ты будешь за ней как за каменной стеной, а в слух: — Как вас зовут? — Анастасья! — краснея и лучась счастьем, отозвалась невеста, нервно сжимая в одной руке букет, в другой жениха. Громкий всхлип мамочки за спиной новобрачных меня особенно повеселил. — Егорий, — куда более спокойно представился жених и неловко улыбнулся. Вот теперь вижу, что это не насилие над человеком. А то я уже собиралась спросить, является ли их решение добровольным… Я несколько раз репетировала у зеркала мной же составленный текст, но сейчас я смотрела на пару и слова сами лились. Они не совсем соответствовали моему шаблону, но звучали до того гармонично и уместно, что, сказав: — Объявляю вас мужем и женой, — я невольно глянула на старосту и тот одобрительно покивал головой. Пока я записывала их в книгу, место заняла следующая пара и так несколько раз подряд. У меня уже малость болел язык, столько тараторить. Как я не догадалась взять питьевой воды. Вывожу старательно имя и выпрямляюсь, приветствуя следующую пару. Только втянула в легкие побольше воздуха, как замираю, неожиданно ощутив в груди жгучую, нестерпимую боль. Вокруг становится слишком оживленно, и я вдруг осознаю себя лежащей на чьих-то руках. Во рту соленое и мешает дышать, а я поднимаю взгляд и встречаюсь с его — Данияра. Я вижу в них страх и еще очень много всего, тяжелого и страшного. Боль нестерпима. Закричать бы, да чувствую только, как по подбородку течет влага. Цепляюсь за его руки, замечаю волков, что приволокли кого-то. Кого-то в знакомой форме и с арбалетом. Вот оно значит, как, воевода Мирослав. Зря я к вашей мудрости взывала. Глупец упрямый. Надо мной склоняется Лия, бледнее чем обычно, тоже напуганная. Что-то спрашивает, а я не слышу. Зовет кажется… Проваливаюсь куда-то в темноту, вязкую и будто живую. Слепо тянусь куда-то и понимаю, что не ощущаю боли. Ничего не ощущаю. И страшно, и будто мысли тоже теряются. Всего миг. И вот я открываю глаза… Обычная дверь. Немного поцарапана, пыльная и цифры над глазком облупились. Такая знакомая, а где я ее видела? — Ника? — не верящее раздается сбоку, и я перевожу взгляд. Шея будто затекла и гнется с трудом. Эта лестничная площадка всегда была такой темной и грязной? Запах сырости и пыли щекотит неприятно нос. А что здесь делает бывший жених? С недоумением взираю на Сашу, замершего на ступеньки две ниже. — Так, — я нахмурилась, пытаясь понять, что упускаю из виду… Вот тут-то и затопило мое сознание воспоминаниями почти полугодовой давности. Я бы решила, что я сошла с ума, если бы не платье и обувь. Вот тут-то мне и стало страшно — это что же получается, меня убили? Меня? Убили? Ну Мирослав… Ну змея. Ничего, я не сдамся! Надо будет весь лес бабкин обойду, но назад вернусь! Это как же… Это же они там все с ума сходят, да они же теперь войну развяжут! А ты все продумал, Мирославушка, людей с нечистью рассорить решил.