С этим связана моя идея о том, что для того чтобы защитить детей, их следует в самом раннем возрасте ознакомить с тем, что такое эмоциональное расстройство и психическое заболевание. Когда моей дочери было всего три или четыре года и какой-либо знакомый нам взрослый или ребенок вел себя странно или агрессивно или наносил вред себе, мы просто говорили: «Он в расстроенных чувствах» или «Она не может удержаться от того, что она делает, потому что у нее такое расстройство чувств». Даже маленьким детям это понятно. Они очень хорошо знают, что бывают моменты, когда они теряют контроль и ведут себя странно «из-за расстроенных чувств». Мы можем привести в качестве примера сотни случаев из их повседневной жизни: «Помнишь, когда у тебя был тот жуткий кошмар, и ты боялся, что у тебя в комнате что-то страшное? Вот это один из видов расстроенных чувств». Или: «Мне очень жаль, что я накричала и ударила тебя – у меня был очень плохой день. Я была усталой и расстроенной. Ты в этом не виноват, и мне сейчас лучше». Это конкретные уроки психического здоровья, а причина, по которой они столь важны в нашем обсуждении защиты детей от сексуальных посягательств, состоит в том, что чаще всего в подобных эпизодах участвуют родственники, друзья и соседи. Если ребенка научили, что мы никогда не осуждаем морально тех людей, которые страдают от эмоциональных нарушений, – мы заботимся о том, чтобы им помогли, – ребенку будет гораздо проще рассказать о том, как к нему приставали с сексуальными намерениями, без того, чтобы чувствовать себя чудовищем. Одна подруга рассказывала мне, как она была потрясена, когда начала осознавать, что дедушка, которого она обожала, не только трогал ее в «неприличных» местах, но и испытывал при этом половое возбуждение. Она была шокирована, испытывая отвращение и боль, – но самое главное, она чувствовала, что не может никому об этом сказать. «Я была уверена, что мой дедушка совершал что-то запретное и что если я скажу кому-нибудь об этом, его посадят в тюрьму. Я всегда так его любила, что предпочла бы умереть, чем сделать ему такое». Если бы эту внучку научили понимать, что никто не может быть хорошим или плохим, скорее, больным или здоровым, что нет ничего, что думает или чувствует человек, чего бы не чувствовали или не думали и другие люди, она была бы способна рассказать обо всем кому-нибудь, зная, что никто не захочет обидеть дедушку. Если сексуальные отклонения представляются как болезнь, это значительно уменьшает опасность ситуации. Больной человек не столь опасен, как злой человек. Больной человек – это тот, кому требуется помощь, а не наказание, поэтому вполне можно рассказать о нем. И тот, кого вы любите и уважаете, не будет для вас потерян. Конечно, существуют ситуации столь патологические, что ни ребенок, ни родители не могут с ними справиться. В некоторых случаях оба родителя могут фактически быть вовлечены в сексуальные отношения с ребенком, один из них активно, другой – своим молчаливым согласием. В некоторых действительно патологических семьях ребенок может превратиться в эротичесую забаву для взрослых. В подобных ситуациях остается только надеяться, что ребенок найдет защиту у кого-нибудь из родственников или учителей. Нам нужно подать детям факты таким образом, чтобы при необходимости они могли свободно прийти к нам с тем, что «дядюшка Джо делает странные вещи» или няня «заставляет меня принимать ванну каждый раз, когда она приходит, и хочет играть с моим членом». Мы только сейчас начинаем открывать для себя, насколько распространены случаи сексуального развращения детей и как часто это может происходить очень близко к дому (или в нем) среди людей, которые во всем остальном выглядят нормальными. Когда в начале века Зигмунд Фрейд первым начал анализировать пациентов, он был настолько шокирован теми историями, которые они ему рассказывали, что создал теорию «мнимой памяти». Когда пациент начинал описывать сексуальные посягательства со стороны родителей, Фрейд предполагал, что поскольку это казалось ему настолько невероятным, значит, это должно было бы быть сексуальными фантазиями самого ребенка. У современных психотерапевтов подобные иллюзии отсутствуют. Истории, которые они слышат, представляются непридуманными, а мы теперь знаем, что подобные инциденты являются гораздо более распространенными, чем думалось раньше. Когда ребенок сообщает о подобных вещах, нам надо выслушать его спокойно и с большим сочувствием и уважением; нам следует успокоить его и объяснить, что это не является виной ребенка или его проблемой, а это то, с чем должны иметь дело взрослые. Также важно деликатно проверить, не является ли рассказ просто детской фантазией. Много лет назад, когда я работала социальным работником в сельской местности, я занималась случаем девятилетней девочки, которая обвиняла своего приемного отца-фермера в том, что он приходил ночью в ее комнату и «что-то с ней делал». Жена фермера спокойно слушала, но она была уверена, что все это неправда. На следующую ночь, когда ее муж мирно спал, она зашла в комнату девочки, поставила у двери ведро воды и легла спать вместе с ребенком. Через три ночи мы с ней встретились и поговорили. Я обнаружила, что у девочки наблюдались многие симптомы эмоционального расстройства и что до того, как ее удочерили в возрасте 5 лет, она, вероятно, подвергалась насилию и, вполне вероятно, могла быть совращена отцом-алкоголиком. В ходе психологического обследования мне стало ясно, что у девочки возобновились старые ночные кошмары и что на самом деле фермер никогда к ней не заходил. Мы никогда не должны исходить из предположения, что история, которую нам рассказывает ребенок, невероятна, но если мы на самом деле сомневаемся, надо в этом удостовериться. Если ребенок все нафантазировал, тогда нам надо обратиться за необходимой помощью и выяснить, что же происходит, и дать ребенку понять, что он не лжец и не плохой, просто его чувства расстроены. Когда мы используем такой подход с позиций психического здоровья, становится намного проще научить ребенка предосторожностям без того, чтобы его запугать. Если детей научили тому, что иногда человек, на самом деле больной, может выглядеть вполне нормальным и что они не должны никогда садиться к кому бы то ни было в машину, не сказав об этом родителям, есть вероятность, что многие попытки сексуального посягательства будут задавлены в зародыше. Когда ребенок говорит «Я должен сначала пойти и сказать моей маме» – этим все и кончается. Когда мы предупреждаем детей, чтобы они никуда не ходили с незнакомыми людьми и сообщали нам о любом странном поведении, где бы оно ни происходило и кто бы в нем ни участвовал, когда мы объясняем им (вполне правдиво), что большинство взрослых здоровы, отвечают за свои поступки, но встречаются некоторые действительно больные, и именно из-за этого нам следует проявлять осмотрительность, – для них нет причин быть излишне подозрительными или боязливыми. Как только взрослый, которому ребенок доверяет, узнает о каком-либо эпизоде, он должен объяснить, что ребенок не несет ответственности за то, какие действия будут предприниматься, это забота взрослых. В некоторых случаях ребенку придется появиться в суде, но весь процесс, который приводит к этому, в основном касается взрослых. Не следует взваливать на детей тяжелую ношу этих сложных проблем. Рано или поздно многим детям придется столкнуться с проявлениями каких-либо сексуальных отклонений взрослых людей, скорее всего, это будет эксгибиционист – «приличного вида пожилой человек в плаще». Важно, чтобы ребенок рассказал о подобных случаях. Это необходимо делать по многим причинам, но одна из наиболее важных состоит в том, что ребенку нужно, чтобы его успокоили и утешили, позволили проявить эмоции, подобающие этому травмирующему переживанию. Когда я наконец добралась до дома в тот день, когда мне было двенадцать лет, я разразилась слезами, крича, что все мужчины грязные, похотливые животные, и зарекаясь никогда-никогда не иметь дела ни с кем из них. После того как я немного успокоилась и мы поговорили о том, что надо пожалеть больного человека, моя мать спокойно заметила: «Знаешь, а твой отец тоже мужчина!» Я знаю, что это немедленно прояснило картину, потому что ровно через десять лет я вышла замуж за человека, который был очень похож на моего отца. Часть X. Лето Время праздности «Больше всего мне нравится ничего не делать, – сказал Кристофер Робин Винни Пуху. – Это значит, что ты просто слоняешься, слушаешь все, что можешь услышать, и ничего тебя не трогает». На самом деле дети не изменились с того времени, когда в 1920-х годах А. А. Милн написал своего «Винни Пуха». Кристофер Робин мог бы говорить от имени тысяч современных детей. Когда одного пятилетнего мальчика спросили, как ему хотелось бы провести лето, он, сам того не зная, повторил вслед за Кристофером Робином: «Я бы просто сидел на полуденном солнышке и ничего не делал». Каждому из нас, как взрослому, так и ребенку, нужны такие минуты. Однако я не ошибусь, если скажу, опираясь на современную статистику планов на каникулы, что немногие из «привилегированных» детей могут сами распоряжаться своим летним временем. Подавляющее большинство ребят будут летом так же торопить, понукать и организовывать, как и зимой. Все больше и больше лагерей становятся похожи на школы. Для одаренных детей это лагеря, которые специализируются на всевозможных интеллектуальных занятиях: от разработки сложных научных проектов до написания симфоний. Для «неуспевающих» это лагеря, предназначенные для выравнивания развития с помощью индивидуального и группового обучения, – с перерывом на час-другой, чтобы наскоро поплавать. Лагерями не исчерпывается летняя программа, нацеленная на обучение и развитие. Тех, кто остается дома, нагружают уроками обо всем на свете. А обеспеченные родители везут своих детей в Европу для совершения современного эквивалента Большого Путешествия, принятого в прошлом веке. Мы не оспариваем тот факт, что некоторым детям повезет провести чудесные каникулы, – их родители позволят им насладиться самым драгоценным достоянием детства, игрой. Мы только хотим, чтобы таким времяпрепровождением наслаждалось летом больше детей. Если вы спросите самих детей – а мы их спрашивали, – что бы им хотелось делать летом, окажется, что большинство ребят, которым будут уготовлены летние «развивающие программы», предпочли бы остаться в своем дворе и плескаться в бассейне, ничего не делая для собственного самосовершенствования. Не то чтобы они совсем не были склонны противиться тем планам, которые строят за них родители. Типичным ответом было: «Я бы сначала хотел послушать, что предложат родители, потому что они обычно знают, чего мне хочется». И еще было много ответов, ориентированных на взрослого: «Мне бы хотелось попутешествовать по Европе, поехать в лагерь в Швейцарию… изучить иностранный язык… стать чемпионом по теннису». Многие из детей, которых мы опрашивали, по-видимому, привыкли к тому, что летом надо каждую минуту делать что-нибудь «полезное», но были и некоторые примечательные исключения. Дошкольники отвечали так: «Я хочу вырастить свой собственный цветок… самому запустить воздушного змея… играть в песке». Младшие школьники говорили: «Я думаю, я буду кататься на своем велике по пустым дорогам… я хочу порыбачить, но я не хочу поймать рыбу… я хотел бы все лето проваляться в постели». В группе учеников пятых и шестых классов, которых попросили написать сочинение на тему «Идеальные летние каникулы», значительное число детей признались, что их самым заветным желанием было оказаться подальше от всего этого, особенно от обязательных занятий. Вот как писали об этом некоторые из ребят: «Я бы хотел пойти в поход на все лето. Временами я бы выходил в озеро на лодке на пару дней и ловил бы рыбу. Потом я бы взял свой улов и продал его. Таким образом я бы смог прокормить себя и одновременно получить удовольствие. Вы не поверите, но на самом деле этим летом я собираюсь ехать в лагерь, где все расписано по часам». «Для меня летние каникулы были бы идеальными, если бы я провел два месяца на необитаемом острове. Я бы хотел, чтобы у меня был маленький домик с дверью, с очагом и с телевизором. На острове росли бы пальмы и водились обезьяны. Я играл бы целыми днями с обезьянами». «Для меня идеальные каникулы – это если бы у меня была лодка, на которой я мог бы выходить в море, когда мне надо. Никто вокруг не трогал бы меня». «Я бы бродил по лесам со своей собакой и ни о чем на свете не заботился. Никто бы не трогал нас вплоть до сентября, когда мне будет пора возвращаться в школу». «Отдыхать в удобном загородном доме – это хорошие каникулы. Я мог бы забыть все свои проблемы и просто бездельничал бы или читал». «…Потом я бы работал в своем саду, выращивая овощи и фрукты, чтобы иметь место, где можно было бы среди них расслабиться. Я бы жил простой жизнью». «Этим летом я намереваюсь переделать свой велик так, чтобы он был самым быстрым на Ридж-Роад. Затем я хочу собрать карт с мотором сзади. Лето – это время, когда ты можешь делать то, что хочешь». «Идеальное лето – это когда ты можешь делать то, чего тебе хочется, без того, чтобы бороться за это. Подумайте об этом. Целый день никто из родителей или родственников тобой не командует – лежишь себе на диване и посасываешь лимонад. Свобода, одним словом». Было бы глупо и вредно предположить, что мы должны поощрять летнее безделье – неограниченное время, когда дети были бы лишены развивающей среды и не получали бы удовлетворения от своих достижений. Ностальгия о более простом мире, в котором дети могут свободно бегать по лесам и полям и сами искать себе приключений, не поможет. Мир, в котором мы живем, перенаселен, сложен, он грозит нам опасностями, которые требуют большего, чем когда бы то ни было, присмотра за детьми. Возврата назад нет, но и внутри того времени, в котором мы живем, все же должна быть возможность находить способы, как предоставить детям необходимые радости детства – самостоятельный поиск, ленивое мечтательство, простые радости от того, что чувствуешь себя как дома в мире природы. Едет ли ребенок в лагерь или на курорт, берут ли его в путешествие или оставляют дома – ему может быть предоставлено какое-то свободное время, которым он может распорядиться по собственному усмотрению. Многие родители чувствуют себя неловко, когда ребенок, похоже, ничем не занят. Они ворчат, когда двенадцатилетний ребенок в погожий день сидит дома и читает; они начинают ерзать, когда пятилетний ребенок проводит все утро, бросая камушки в цель; они склонны считать грехом, что десятилетний ребенок сидит весь день перед телевизором (может быть, в это время он с мыслями за миллион миль отсюда, и программы составляют только фон для его фантазий). Нас больше должно беспокоить, если ребенок не может вынести, если ему нечем заняться. Нам нужно сдерживать себя, чтобы понять, что часто мир толкает нас и наших детей действовать ради действия. Нет необходимости в том, чтобы за один день разрушить привычку, складывавшуюся годами. Наши заорганизованные дети могут среагировать «симптомами» вроде раздражительности, тревожности и дискомфорта, если мы станем вдруг настаивать на том, чтобы они оставались одни, или оставим их без тех занятий, к которым они привыкли. Им на какое-то время может потребоваться помощь, чтобы им предложили чем-то заняться, но если детям обеспечить обстановку, в которой они могли бы расслабиться, и обеспечить их игровым материалом, который позволит им воплотить их собственные идеи и фантазии, ребята в конце концов научатся занимать себя сами. Некоторые дети по натуре более общительные. Им нужно больше играть с другими детьми. Некоторые искрятся энергией, и им нравятся физические упражнения и состязания. Но всем им нужно, чтобы они когда-то могли «повалять дурака». Земля должна определенное время лежать под паром, то же относится и к детям. Период «плато» в развитии обычно приводит к более богатому развитию, следующему за ним. Те дети, которые, на первый взгляд, меньше всего достигли за лето, это часто те самые дети, которые ждут не дождутся первого сентября и готовы к достижениям, когда они возвращаются в школу. Отправляем ребенка в лагерь Что мне больше всего запомнилось из того времени, когда я ребенком ездила в лагерь, это то, что я ужасно скучала по дому – и замечательно проводила время! Если бы это двойственное отношение объясняли детям, я подозреваю, что тогда было бы меньше тревог и напряжения – в особенности у родителей. Когда ребенок впервые заводит речь о том, чтобы поехать в лагерь, у родителей это может вызвать некоторое сопротивление. Это новая идея, и требуется время, чтобы привыкнуть к ней. Но спустя некоторое время они обнаруживают, что туда же едет лучший друг их ребенка, что о лагере отзываются самым благоприятным образом и что плата за него вполне им по средствам. Постепенно эта идея начинает родителям нравиться. Мать думает: «Когда Бобби уедет на целых два месяца, а Сюзи будет в дневном лагере, я смогу устроить себе лучший отдых за последние двенадцать лет!» Отец думает: «Представляю, как я приду в тихий дом, и у меня будет масса времени, чтобы не спеша поужинать и – еще лучше – провести целый вечер вдвоем!» Вначале ребенок лезет на стенку от возбуждения – это все, о чем он может говорить. Но за две недели до отъезда он понимает, что все это значит: он будет жить с незнакомыми людьми, а его родители, собака и сестра останутся дома. Вдруг ребенок решает, что в конце концов лагерь это не такая уж и хорошая идея. Мама и папа чувствуют себя виноватыми, потому что они уже с нетерпением ожидают того момента, когда ребенок наконец-то уедет. Они или сердятся («хорошенькое нашел ты время менять свои планы, когда мы уже внесли плату!»), или собственное чувство вины приводит их в панику. Не выталкивают ли они своего ребенка из гнезда слишком рано? Не заставляют ли они его чувствовать себя отвергнутым и нелюбимым? Что же им теперь делать? «Я не могу этого понять, – говорят обычно родители. – Это была ее идея, и, похоже, она была совершенно счастлива. Теперь же она плачет и говорит, что не хочет ехать». И ребенку и родителям следует понимать, что совершенно нормально испытывать смешанные чувства. Ребенок может быть безумно рад перспективе развлечений и игр в лагере, и одновременно его пугает мысль о том, что он покинет дом. Родители также испытывают смешанные чувства. В то время как обещание дополнительного пространства и тишины очень привлекательно, смена в лагере – это зачастую первый период разлуки. Это заставляет родителей заметить, что дети вырастают и отдаляются и что роль родителей начинает меняться. Осознание этих чувств и их причин поможет обеим сторонам. Ребенку, который впервые едет в лагерь, также поможет сознание того, что он всегда может вернуться домой. Первая неделя пребывания в лагере – это не лучшее время для родителей, чтобы они планировали путешествие в Европу, затевали ремонт дома или записались на летнюю сессию в местном колледже. Ребенок успокаивается, если он знает, что планы при необходимости можно менять, что решение ехать в лагерь не бесповоротно. Родители могут сказать: «Знаешь, нам хочется, чтобы ты попробовал. Вначале ты можешь скучать по дому – это случается со многими ребятами, – но наверное через неделю тебе там понравится. Если же нет, ты сможешь вернуться домой. Это не означает, что ты провалился, это значит, что ты просто пока не готов к лагерю». Многие родители допускают ошибку, чрезмерно реагируя на первые признаки расстройства. Когда они слышат по телефону, как их ребенок плачет, они чувствуют себя виноватыми, что бросили своего малыша. Важно помнить, что ребенок не обязательно несчастен, когда он плачет при звуках голоса матери. То одиночество, которое он ощущает в подобные моменты, быстро проходит. Если вы хотите помочь ребенку хорошо провести время в лагере, самое важное – выбрать правильно лагерь. Для этого требуется знать собственного ребенка, а также знать об особенностях различных лагерей. Вам, безусловно, не хочется отправлять застенчивого ребенка в лагерь, где все построено на соревновании, или живого, активного ребенка – в лагерь, специализирующийся на наблюдениях за природой. Родителям также надо знать, каков размер лагеря, на какой возраст детей он рассчитан и какова его программа. Некоторым ребятам нравится, когда их жизнь спланирована до минуты, тогда как другие предпочитают, чтобы у них было время помечтать, понаблюдать за птичками или просто побыть одному. Все тревоги – как ваши, так и ребенка – должны открыто обсуждаться заранее. Вы имеете право рассчитывать на то, чтобы персонал лагеря относился к вам и к ребенку дружелюбно и был готов иметь дело с любой проблемой, которая может возникнуть. Многие родители хорошо знают, что нужно их ребенку, и могут выбрать подходящий лагерь. Проблемы возникают тогда, когда ребенок принимает решение, не посоветовавшись с родителями. Выбранный лагерь – это чаще всего тот, в котором побывал лучший друг и от которого он в восторге. Важно дать понять ребенку – в особенности маленькому, – что дружба может возникать и распадаться очень быстро. Тот, кто был лучшим другом в марте или в апреле, к июлю может превратиться в злейшего врага. Выбирать лагерь только потому, что туда едет лучший друг, очень неосмотрительно. Последние исследования детского развития показывают, что дети, по-видимому, рождаются со своим особым способом реагировать на новые ситуации. Некоторые и в восемь и в двенадцать лет реагируют так же, как и в младенчестве, независимо от того, в какой обстановке они находятся. Например, младенец, который орал до посинения, когда кто-либо задевал стол, на котором его осматривал доктор, вырастает в ребенка, который плачет целый час, когда его оставляют с няней, хнычет и цепляется за маму в свою первую неделю в школе и ужасно страдает от тоски по дому в течение первой недели в лагере. Вовсе не обязательно, что у такого ребенка какие-то расстройства. После душераздирающего плача он может прекрасно проводить время с няней; через две недели хождения в школу он адаптируется не хуже остальных ребят в классе. Если ваш ребенок реагирует на новую ситуацию так драматически, стоит напомнить ему об этом, когда он собирается в лагерь. Один отец так прямо и сказал своему сыну: «Послушай, Джордж, ты прекрасно знаешь, что ты относишься ко всему новому так, будто это смертельно опасно! Ты ведешь себя так всю жизнь. Всю первую неделю ты будешь ненавидеть лагерь и умолять, чтобы тебя забрали домой, – а потом у тебя будет самое прекрасное время в жизни. Нам всем надо бы к этому уже привыкнуть!» Ребенка обычно успокаивает, когда он знает, что его родители так хорошо его понимают. Другие дети реагируют на новые ситуации по-иному. На одном конце этого спектра находятся тихони, которым требуется две недели, чтобы с кем-нибудь заговорить; на другом дети-командиры, которые встречают всякую новую ситуацию (и так подавляют свою тревогу) тем, что берут верх над другими детьми и указывают каждому, что ему делать. Если подобные черты проявлялись и прежде во всякой новой ситуации, вы можете быть уверены, что они проявятся и в лагере. Еще есть дети с отсроченной реацией, которые выглядят совершенно благополучными на протяжении нескольких недель, а затем у них все расстраивается. Такой ребенок плачет не тогда, когда приходит няня, а тогда, когда его родители возвращаются домой. Такой ребенок выглядит приспособившимся к лагерю лучше других, но срывается позже, когда все просто прекрасно. Такой способ реагирования на новую ситуацию не столь абсурден, как может показаться; ребенок просто держит под контролем свое волнение до того момента, когда все идет настолько хорошо, что он находит для себя безопасным выпустить его наружу! Когда родители имеют представление о типичных способах реагирования своих детей и разговаривают с ними о том, что может случиться в лагере, привыкание обычно происходит намного более гладко. Иногда привыкание ребенка к разлуке с родителями затрудняется потому, что сами родители к этому не готовы. Один директор лагеря рассказывал мне о матери, которая сама так страдала от разлуки – саму ее отправляли в лагерь с четырех лет, а в школу-интернат с семи, – что она не могла поверить в то, что здоровый, благополучный ребенок достигает момента, когда он действительно хочет покинуть родительское гнездо. «Ее дочь не очень сильно скучала по дому, – сказал он, – она, конечно же, справилась бы с этим, если бы не мама, которая писала письма о том, как ей одиноко дома. Бедной Джилл приходилось чувствовать себя несчастной и хотеть домой ради матери!» Это необычный пример, но многие родители действительно посылают детям бессознательное сообщение: «Меня обидит, если ты сможешь справляться без меня». Будет неплохо, если родители заранее проанализируют свои чувства и, может быть, даже поговорят о них с детьми. «Когда мне было десять лет, – рассказывала одна мать своей дочери, – мои родители послали меня в лагерь, который я терпеть не могла, и они заставили меня оставаться там до конца смены. С тех пор я всегда нервничаю и мне становится неуютно, когда речь заходит о лагерях. Я уверена, что лагерь, в который ты едешь, будет хорошим – не то, что мой. Я знаю, что ты готова ехать и хочешь этого, но у меня все еще сосет под ложечкой, как если бы ехала не ты, а я». Подобное заявление вполне может разрядить атмосферу. «Скрытые намерения» также могут влиять на готовность ребенка ехать в лагерь. Например, один отец, разочарованный тем, что его сын не проявляет интереса к спорту, надеется, что лагерь решит эту проблему и «сделает из него мужчину». Некоторые родители ожидают, что лагерь превратит застенчивого по природе ребенка в общительного. Другие надеются, что лагерь будет способен «вылечить» непослушного и капризного ребенка. Лагерь это не то место, на которое семья может перекладывать решение серьезных эмоциональных проблем; подобные цели нереалистичны и неуместны применительно к лагерю. Для ребенка единственной подходящей целью будет хорошо провести время, стать более независимым и уверенным в себе и порадоваться обретению новых умений. Лагерь, конечно же, может быть местом, где ребенок обретает новые интересы и становится более уверенным в себе – это часто происходит в новой обстановке. Но обычные лагеря не предназначены для избавления от серьезных эмоциональных проблем. Безусловно, некоторые лагеря специально предназначены для работы с такими проблемами. Некоторые из них созданы для детей с физическими нарушениями, другие помогают детям справиться с проблемами в обучении, но только тогда, когда ребенок хочет, чтобы ему помогали. Один двенадцатилетний ребенок, обладавший лишним весом, умолял, чтобы его отправили в лагерь для детей, страдающих ожирением. Как он объяснил, «мне будет намного легче придерживаться диеты там, где меня никто не знает. Я также буду меньше стесняться, если у всех остальных ребят будут такие же проблемы». В этом случае родители поступили достаточно разумно, позволив сыну поехать в специальный лагерь. Родители Карен, напротив, решили отправить ее в лагерь, где проводились дополнительные занятия по математике, – во многом против ее желания. Она и так была достаточно несчастной в школе, дополнительное давление в лагере могло только лишь усилить ее тревожность и ощущение собственных неудач. Родителям важно понять, что иногда лучший способ справиться с проблемой – это ничего не делать. Как правило, я верю в то, что детям надо позволить отдохнуть летом от школьных проблем. Это не пустая потеря времени. Детям действительно требуется отвлечься, расслабиться, предаться другим занятиям без всего того давления, которое они испытывают все остальное время. Когда вы отправляете ребенка в лагерь, важно учитывать такие важные факторы, как его возраст и зрелость. Я не думаю, чтобы многие дети моложе семи-восьми лет были готовы оставаться долгое время вне дома. Чем моложе ребенок, тем короче должно быть то время, когда он находится в лагере. В первый раз для маленького ребенка лучше будет, если он проведет в лагере не два месяца, а неделю или месяц. Для маленьких детей, которые, скорее, нуждаются в заместителях родителей, а не в приятелях, важно, сколько детей приходится на одного взрослого. Когда моя дочь была маленькой, мы отправили ее в лагерь, где у каждого ребенка было какое-нибудь животное, за которым он ухаживал: олененок, утка, крольчонок или что-то подобное. В первые недели ей помогало ощущение того, что она нужна кому-то, кто еще более беззащитен, чем она. Другим детям не столь нужна нежная забота, но все же нужна. Следует хорошенько подумать и внимательно изучить разные варианты, чтобы найти лагерь, который подходит конкретному ребенку, но это стоит того. Вероятно, самый важный фактор, определяющий готовность ребенка к лагерю, это то, как он сам к себе относится и как, по его мнению, относится к нему его семья. Детям, которые чувствуют, что их не любят и не ценят, не нравится, когда их отсылают. Это же относится и к детям, которые покидают дом без энтузиазма, потому что они беспокоятся из-за того, что их родители часто ссорятся и поговаривают о разводе. Поначалу им может показаться большим облегчением оказаться подальше от семейных проблем, но затем беспокойство возвращается с новой силой. Гораздо лучше поговорить о семейных проблемах еще до того, как обсуждается вопрос о лагере. «Бабушка очень больна, и маме нужно время, чтобы ухаживать за ней», или: «Мама и папа очень расстроены, и им требуется побыть какое-то время одним, чтобы решить свои проблемы», или: «Мама очень слаба после операции, и ей надо отдохнуть летом». Дети могут справиться с подобными тревогами, если они знают, в чем они состоят. И для ребенка, и для лагеря будет непосильной нагрузкой, если ребенок окажется в состоянии беспокойства вдали от дома. В течение первых двух недель моего пребывания в лагере я каждый день писала родителям, что я умру от тоски по дому. Оглядываясь назад, я не понимаю, почему они это терпели. К третьей неделе я верховодила в играх, участвовала в соревнованиях по плаванию и научилась грести. Я остаюсь навеки благодарна за те умения, которые я приобрела, и за любовь к природе, которая начала складываться у меня в те годы. Я плакала, когда мои родители приехали навестить меня, и я плакала, когда они уезжали. В конце лета я два дня проплакала, прощаясь со своими новыми друзьями и вожатыми. Я думаю, что мои родители знали о том, что это в моем стиле. Я вполне готова была ехать в лагерь, я просто должна была пройти через это свойственным мне образом. Все дети и все родители становятся готовыми к подобным ситуациям по-своему. Может быть, готовность – это на самом деле и есть способность предоставить всему протекать естественным образом. Родительский день в лагере Проблема с тем, чтобы навестить своих детей в лагере, состоит в том, что мы чувствуем себя настолько виноватыми за то, что радуемся, что они там, что мы склонны несколько переигрывать наши родительские роли. Вот наш Том или наша Сюзи выигрывают эстафету, побеждают в конкурсе на лучшего воздушного змея, заводят себе нового друга или подругу каждый день, радуются, что можно целое лето не мыть уши, и влюбляются в неотразимого вожатого. И тут вдруг сваливаемся мы с нашими запретными сладостями, нашими обеспокоенными замечаниями, что вода слишком холодна для купания, что воспитатели слишком молодые, чтобы нести ответственность за детей, и нашими вздохами о том, как опустел дом. К концу родительского дня директор лагеря задается вопросом, какие убытки он понесет, если продаст лагерь сейчас, в середине лета, а ребенок, которого вы оставляете, начинает тосковать по дому, плакать и получает к тому же расстройство желудка. Американские родители предоставляют своим детям больше удовольствий и развлечений, чем любые другие родители в мире. На первый взгляд может показаться нелогичным, что они в то же время больше других чувствуют себя виноватыми. Но нас долго обучали самобичеванию. Мы говорим себе: «Может быть, я даю ребенку слишком много вещей и недостаточно любви; может быть, я посылаю его в лагерь не для того, чтобы расширить его горизонты, а скорее, чтобы выразить мое потаенное бессознательное ощущение отвержения». Мы говорим о радостях дружбы, о песнях у костра, о том, как пригодится в жизни умение играть в теннис и хорошо плавать. Но в глубине души нам известно, что мы также думаем о возвращении к романтическим вечерам с ужином при свечах, которые прекратились с появлением детей. И если быть уж совсем честным, мы также мечтаем о том, что еще можно сделать после такого ужина и что это лучше делать, не задумываясь о том, уснули ли дети в соседней комнате или нет. Вы 15 лет ждали, пока вашему младшему исполнится 9 лет, чтобы вы могли провести два месяца вдвоем в этом доме, когда можно послушать музыку, поужинать на террасе и поговорить о случившемся за день без того, чтобы вас все время прерывали: никаких драк, никакого пролитого молока, никаких обид, никаких приставаний почитать еще на ночь, никаких криков, никакого толкания ногами под столом. О, как прекрасно бродить по дому неодетым и какое наслаждение кричать друг на друга и ссориться, не заботясь о том, чтобы не травмировать детей! В глубине вашей пуританской души вы чувствуете, что за такое удовольствие надо платить, поэтому, чтобы компенсировать свое счастье, мы делаем несчастными себя (и своих детей) в родительские дни. Мы не можем обнять своего ребенка при встрече без того, чтобы не прошептать: «Моим рукам было так пусто». Мы признаемся, как у нас сжималось сердце при виде его опустевшей кровати. Мы расстилаем скатерть-самобранку, и на ней нет ни одного продукта, который не приводит к кариесу или несварению желудка! (Директор лагеря в своем письме умолял не делать этого, но как может наш ребенок прожить целых два месяца без своего любимого шоколадного торта и бутербродов с куриным паштетом?) Мы приезжаем в лагерь за два часа до назначенного времени. Мы чертыхаемся и жаримся на полуденном солнце в своей городской одежде. Нам советовали надевать джинсы или спортивные костюмы, но в этом лагере отдыхают дети Весьма Важных Персон, и мы должны постараться произвести на них хорошее впечатление. Мы ухитряемся довести себя до состояния паранойи по поводу того, не чувствует ли себя наш ребенок отвергнутым и нелюбимым. Слезы капают из наших глаз, когда она стреляет мимо мишени из лука, исполняет боевой танец индейцев, демонстрирует нам, как она может пустить лошадь в галоп, и гордо дарит нам колечко, которое она сама для нас сделала. Мы обнимаем ее, целуем и не отпускаем ее от себя, пока наконец мы не добиваемся своего – наша дочь расстраивается из-за того, что она не выглядит слишком расстроенной. Как смеет она быть такой неблагодарной, чтобы не чувствовать тоску по дому! На нее накатывают воспоминания о ее комнате, о плюшевом мишке и о том, как мама поила ее куриным бульоном, когда она болела корью. Ее сердце начинает прерывисто биться, и ноги подкашиваются. Она начинает хлюпать носом и цепляться за нас. К тому моменту, когда нам пора расставаться, мы не можем смириться с мыслью, что нам придется оставить ее в таком ужасном месте. Неужели этот паршивый лагерь стоит того?