– То есть «ты мне, я тебе», да? Я вас правильно понял? – уточнил полковник с недобрым прищуром. – Без него… – начал было Витвицкий. – Начальник оперчасти лагеря обязан, – резко оборвал Кесаев, – вы слышите, товарищ капитан?! Обязан оказывать вам всяческое содействие! А не пытаться выгадать что-то для себя. – Да он не пытался… – совсем растерялся Витвицкий. – Я… – Каждый раз я в вас разочаровываюсь, Виталий Иннокентьевич. – Но… – Свободны! – сухо бросил начальник и зашагал по коридору. Витвицкий смотрел ему вслед, нервно покусывая губу, но на этом его злоключения не закончились. – А, капитан, с возвращением, – раздался рядом голос Горюнова. Витвицкий обернулся, неприязненно посмотрел на майора. Он был последним человеком, которого Витвицкому хотелось бы сейчас видеть. На лице Горюнова играла вежливая улыбка, но в глазах его неприязни было не меньше, чем у Витвицкого. – Что ж ты, Виталий Иннокентьевич, меня перед начальством подставляешь? – сквозь зубы зло процедил Горюнов, подходя ближе. Витвицкий поднял чемодан. – Оставьте меня в покое, Олег Николаевич. Я устал от ваших тайн мадридского двора. Он попытался уйти, но майор заступил ему дорогу. – Ишь ты! Устал он. Витвицкий снова попробовал обойти Горюнова. Но майор не пропустил, более того – схватил за плечо, буквально требуя внимания. Это уже было слишком. Витвицкий не терпел тактильных контактов с посторонними. Он замер на секунду, глядя на руку мужчины, вцепившиеся в плечо пальцы, а затем внезапно даже для себя отвесил ему пощечину. Горюнов от неожиданности отпустил руку капитана и ошалело вытаращился на Витвицкого. А тот, опустив глаза, обошел майора стороной и быстро пошел прочь. * * * Весть о возвращении Витвицкого дошла и до Ковалева, а вместе с тем птичка на хвосте принесла Александру Семеновичу и результат поездки капитана, потому в кабинет Кесаева он ворвался в бешенстве. Москвич сидел над папкой, что передал ему Витвицкий, и с интересом изучал документы. На ростовского коллегу он поднял спокойный вопросительный взгляд. – Потрудитесь объяснить, что все это значит, товарищ полковник? – рявкнул Ковалев вместо приветствия. – У меня к вам тот же вопрос, товарищ полковник, – Кесаев с тем же непрошибаемым спокойствием закрыл папку. – Я по-хорошему просил вас. А вы решили под управление копать? – Ковалев тщетно пытался сдержаться, но вместо этого только распалялся с каждым словом все больше. – А я и занимаюсь нашим делом, Александр Семенович, – яростные выпады Ковалева лишь укрепляли спокойствие мужчины. – Я теперь практически уверен, что дело Лены Закотновой имеет к нашему делу прямое отношение. А Кравченко наказан за преступление, которого не совершал. Ковалев посмотрел на Кесаева с ненавистью: – Чистоплюй! – сказал он, будто сплюнул. – Ты родителей этой Леночки видел? Нет? Их опрашивать не рискнул? А не хочешь к ним сходить и им это вот все в лицо повторить? – У меня есть доказательство того, что признательные показания Кравченко дал под набоем. Кесаев сохранял спокойствие, а Ковалев чуть не задыхался от бешенства. – Ты еще скажи, что это я из него признания выбивать приказал, – процедил он. – А лучше – что сам их выбивал! Чего уж мелочиться! – Этого я не говорил. – А даже если б это и так было! – полковника уже несло. – Ты мне что хочешь сказать, что Кравченко овечка невинная? Ему семнадцать лет было, когда он точно так же девочку десятилетнюю изнасиловал, убил и на огороде прикопал. – Он за это отбыл положенное наказание, – в голосе Кесаева впервые с начала разговора прозвучали стальные нотки. – А потом получил заслуженную высшую меру за убийство Лены Закотновой, – зло бросил Ковалев, глядя в глаза московскому следаку. Какое-то время они ненавидяще буровили друг друга взглядами, будто испытывая на прочность. – Я сомневаюсь, что это так, товарищ полковник, – нарушил затянувшееся молчание Кесаев. – И даю вам честное слово – слово офицера, – что найду настоящего убийцу и, если подтвердятся мои сомнения, добьюсь реабилитации Кравченко. Упершись в непробиваемость полковника, Ковалев окончательно растерял запал, только усмехнулся с усталой злостью: – Настоящие убийцы у тебя в камере сидят! И пошел к дверям. В последний момент обернулся сказать что-то, но, посмотрев на Кесаева, лишь устало отмахнулся и вышел. * * * Пять лет назад в этом самом кабинете, отданном сейчас в распоряжение московской группы, у окна стоял Виктор Косачев и пустым взглядом смотрел на серый пейзаж за окном. Он представлял себе серую промозглую камеру и сидящего на нарах Кравченко. Представлял его опустошенный взгляд. Вот сейчас лязгнет замок, откроется дверь камеры, Кравченко поднимется с нар, словно в забытьи, повернется лицом к стене, заведет руки за спину. А потом его поведут по коридору с тупиком в конце… Следователь представлял себе все это очень живо, будто видел наяву. Только легче не становилось. Поверх идущего по коридору убийцы всплывал образ мертвой маленькой девочки, страшно истерзанное, изувеченное ее тельце. У этой Леночки впереди была целая жизнь, которая незаслуженно, непостижимо оборвалась по нелепой прихоти какого-то урода. И что теперь от того, что урода этого расстреляют? Ведь прерванная жизнь после расстрела не возобновится. И родным Леночки не станет легче. Виктор достал чекушку, свернул ей «голову» и влил в себя содержимое уверенным, точным движением. Нужен был человек, который подсказал бы ему сейчас одну очень простую мысль: расстрел убийцы не вернет к жизни Леночку, но спасет жизни других таких же девочек. Но такого человека рядом не оказалось. Словно в забытьи, мужчина отвернулся от окна, сел за стол, взял бумагу, ручку и принялся быстро писать. А перед внутренним взором его снова поднимался тюремный коридор, по которому вели Кравченко. И гулким эхом раздавались звуки его шагов и шагов конвоиров. И снова накладывалось на это видение детское истерзанное тело. Виктор продолжал писать, почерк его был нервным, буквы выходили неровными. Может, от выпитого, а может, от стресса. «Начальнику УВД г. Ростова-на-Дону подполковнику Ковалеву А.С. от старшего лейтенанта Косачева В.К. Рапорт Прошу освободить меня от занимаемой должности…» Он писал и представлял себе, как Кравченко заводят в расстрельный кабинет – комнату три на четыре метра с глухими стенами и железной дверью. Кто-то безликий берет со стола пистолет. В железной двери открывается окошко, рука с пистолетом поднимается, смотрит через окошко в затылок Кравченко. И ствол застывает на уровне затылка ближе к левому уху. Кто-то безликий нажимает на спусковой крючок, и следует выстрел… Виктор в своем кабинете вздрогнул, будто и в самом деле услышал звук выстрела. Поежился, решительно поставил под рапортом дату и размашисто расписался. Часть VI В кабинете Чикатило было по-домашнему уютно. На стене тихо постукивали часы с маятником, на тумбочке в углу стояла электроплитка с чайником, рядом расположился аквариум, на подоконнике выстроились аккуратные горшки с цветами. Цветы были ухоженными, а не воткнутыми для проформы, заброшенными и обреченными засыхать, как это часто бывает в казенных кабинетах. И даже неизбежные шкафы с бумагами, сейф, вымпел «Победителю социалистического соревнования» удачно вписались в обстановку и не разрушили уюта. Мужчина сидел за столом и заполнял бумаги. Вернее, пытался заполнять. Из раскрытого окна доносились детские голоса, смех. Эти абсолютно посторонние в рабочем кабинете звуки сильно отвлекали. Наконец он не выдержал, встал из-за стола, подошел к окну и выглянул на улицу. Внизу криком носилась компания пацанов. Голоногие, загорелые, они самозабвенно гоняли мяч по пустырю.