– Я навел справки, – снизошел до объяснения Тимур Русланович. – Следователь, который вел дело Закотновой, уволился из органов. Я узнал его адрес, хочу с ним поговорить. – Не лучше было бы взять с собой для подобной беседы кого-то более опытного? – Не лучше. Вы – психолог, следите за реакциями. И еще… – Кесаев вдруг резко остановился и в упор посмотрел на едва успевшего притормозить Витвицкого. – У вас удивительно идиотская манера задавать лишние вопросы, Виталий Иннокентьевич! Избавляйтесь от нее. * * * Ковалев пребывал в дурном настроении. Он сидел над раскрытой папкой с документами, сопоставлял факты, что-то выписывал в толстый солидный ежедневник, пытаясь свести разрозненные данные в стройную цепочку. Но цепочка не выстраивалась. Ковалев резко зачеркнул часть выписанного и раздраженно отшвырнул ручку. В дверь постучали, заглянул Липягин. – А, Эдик, – по-свойски приветствовал полковник. – Проходи, садись. Липягин вошел, прикрыл за собой дверь и послушно прошествовал к столу. – Ну что, как там наши «дураки»? – поинтересовался Ковалев. – Паршиво, Семеныч. Жарков показания меняет каждый день. То рассказывает, как детей резал, то божится, что никого не трогал, пошутил просто, и грозится повеситься, если его домой не отпустят. Тарасюк заболел, температура тридцать девять, в больничке он. – А Шеин? – еще больше помрачнел Ковалев. – Шеин вообще в жесткий отказ ушел, – отмахнулся Липягин. Полковник нервно забарабанил пальцами по раскрытому ежедневнику. – Блядь! Ну ты что, первый день замужем, что ли? – А что я? Я же не могу их заставить… – невинно начал Липягин и пристально посмотрел на начальство. – Или могу? Ковалев поднялся из-за стола и принялся прохаживаться туда-сюда. – Ты учти еще… – он остановился за спиной у Липягина, – убийства-то того… закончились. – Так, а я о чем? – обернулся к начальству майор. – А москвичи не успокаиваются, суки! – Вот именно! – Ковалев вернулся на место, но садиться не стал, уперся кулаками в столешницу. – Если бы не вся эта столичная пиздобратия, наши «дураки» под судом были бы, а мы с тобой дырочки под звездочки вертели бы. Так что давай, Эдик. Работай. Нам свой шанс упустить нельзя. – Кстати про москвичей, – будто между делом припомнил Липягин. – Дело Закотновой помнишь? – Ну? – насторожился Ковалев. – Профессор его из архива затребовал, мне Лариса звонила. И Кесаев им заинтересовался, адрес Витьки Косачева запросил. – Зачем? – не понял Ковалев. – Это же пять лет назад было, и там этот… Кравченко… – он вдруг посмотрел на мужчину, осененный догадкой. – Погоди, они что, хотят то убийство к нашим подцепить? Майор пожал плечами: – Мне не докладывали, само собой, но подозреваю, что да. Полковник не сказал больше ни слова. Он стоял, уперев руки в стол, и молча играл желваками. На висках вздулись жилы, лицо налилось краской. Липягин испугался, как бы Ковалева не хватил удар, и удар случился – хозяин кабинета от души приложился кулаком по столу, да так, что с подпрыгнувшего телефона слетела трубка… * * * То осеннее утро 1977 года жители городка Шахты запомнили надолго. По их тихому Межевому переулку одна за другой проезжали милицейские машины, за ними – серый «уазик»-«буханка» с красным крестом и надписью «Спецмедслужба». На заросшем ивами берегу издали были видны несколько человек, собравшихся вокруг тела Лены Закотновой. Оно было найдено в реке, рядом лежал портфель. Эксперт и фотограф склонились над трупом, рядом стояли оперативники и следователи. Чуть в стороне курили Липягин и старший лейтенант Виктор Косачев. – Вить, давай ты здесь, а мы с участковым по соседним домам прошвырнемся. Может, кто-то что-то видел, – предложил Липягин, отбрасывая окурок. Виктор кивнул, даже не глянув на коллегу. Он смотрел на ивы, воду, но взгляд его все время возвращался к истерзанному телу девочки, над которым хлопотал, щелкая затвором фотоаппарата, фотограф. Сигарета обожгла пальцы, но мужчина не заметил этого. Эксперт закончил осмотр и описание повреждений, подошел к Виктору, достал пачку «Опала». – Угостишь? – не глядя на него, спросил Виктор. Фотограф молча протянул пачку. Виктор долго доставал сигареты – у обоих тряслись руки. – Это собака? – спросил Виктор, наконец прикурив. – Витя, какая собака? У нее глаза завязаны! Это… – Погоди… – перебил с надеждой в голосе Виктор, – а может, она в жмурки играла с подружками? И тут собака напала… – Да не собака это!! – закричал эксперт, размахивая руками. – Там ножевые, понимаешь? Это человек, Витя! – Человек? – тихо переспросил старший лейтенант. – Нет, Володь, ты путаешь. Человек не может… такое… Человек не может… Виктор выкинул недокуренную сигарету, провел ладонью по лицу, как будто пытаясь стереть с него какую-то невидимую липкую паутину. Посмотрел на руку. Провел по лицу еще раз, потом еще, еще… – Витя, остановись, – эксперт тряхнул Виктора за плечо. – Витя!!! Мужчина замер с поднятой рукой, посмотрел на фотографа так, словно увидел его впервые. – Что? – Приди в себя! – эксперт взял Виктора за руку, как маленького. – Пойдем, у меня в машине спирт есть. Выпьешь. Тебе – надо. – Я не пью… – пробормотал Виктор. – Пойдем, пойдем… – эксперт, не слушая возражений, потащил молодого следователя за собой. * * * Домики в Межевом стояли довольно плотно, небольшие участки лепились один к другому. Липягин и участковый шли вдоль очередного забора. Под ногами хлюпала грязь. Липягин поморщился, кивнул на забор. – А тут кто? – Кравченко Александр. Жена, двое детей. Первый-то ее, а второй совместный, – принялся объяснять участковый. – Родственник твой, что ли, что ты про него все знаешь? – Таких родственников не дай боже… – грустно усмехнулся мужчина. – Судимость у него. Ходил ко мне отмечаться. Липягин удивленно посмотрел на участкового. – И ты молчал? Дойдя до калитки, Липягин по-хозяйски распахнул ее, вошел во двор. – Эй! Хозяева! У дома, под яблоней, жена Кравченко стирала в эмалированном тазу белье. Увидев гостей, она выпрямилась и вытерла руки о передник. * * * В стороне от места преступления толпились зеваки. Среди них выделялась дородная женщина, рассматривала милиционеров, выбирая, к кому подойти. Виктор с экспертом стояли возле машины. Женщина обратила внимание на молодого следователя, устремилась к нему. Ей наперерез бросился постовой из оцепления.