* * * То, что случилось с Чикатило пятью годами ранее, в конце семидесятых, случайностью не было. Скорее это была страшная, не выявленная и не объясненная пока никем закономерность – еще один шаг в цепочке. Шаг этот он сделал в прямом и переносном смысле на автовокзале. У платформы, от которой отъезжали автобусы, толпился народ с чемоданами, баулами, сумками, коробками. Несколько рейсовых «Икарусов» стояли под посадкой. Вокруг царили гомон, суета, где-то плакал ребенок. В сторонке от вокзальной суматохи, неподалеку от киоска с надписью «ПИРОЖКИ», отиралась молодая еще, но уже слегка потасканная жизнью девица. Для советских времен у нее все было немножко сверх меры – слишком откровенный вырез на блузке, слишком короткая длина подола, слишком яркие тени, слишком вызывающая помада. Девица скучала, постукивая каблучком, поглядывала по сторонам из-под густо накрашенных ресниц, жевала жвачку. Таких не пропускали командированные мужики и обиженные жизнью тетки. И если мужчины проявляли к ним интерес, то тетки лишь цедили сквозь зубы: «шалава». Чикатило приметил девицу издали, какое-то время разглядывал ее, будто взвешивая все «за» и «против». Раздумья его длились недолго. Он решительно двинулся к девице, снимая на ходу с пальца обручальное кольцо. Остановился в паре шагов от шалавы, пряча кольцо в карман, заколебался. Девица заметила его интерес. Оглядела мужчину наметанным глазом. Тот выглядел несуразно. Мужчинка, а не мужчина. К тому же заметно нервничал – по всему было видно, что это его первый опыт общения с проститутками. Шалава посмотрела с превосходством, усмехнулась: – Мужчина, вам чего? – Я… – начал было Чикатило, но замолчал на полуслове. – Мы знакомы? – продолжила изгаляться девица. Дразнить вот таких додиков ей всегда было забавно, хоть какое-то развлечение. – Нет… – замялся Чикатило и наконец решился: – Но я хотел бы… Познакомиться. Шалава с насмешкой оглядела его с головы до ног, надула пузырь жвачки, лопнула. – У-у-у ты какой! – протянула, явно пародируя Хазанова, и рассмеялась. – А есть где? – Что? – не понял мужчина. – Знакомиться где, дядя? – А… да, есть, конечно. Тут недалеко! Мазанка… Шалава убрала с лица насмешку, посмотрела на мужичка как на клиента, оценивая его платежеспособность. Снова надула и лопнула пузырь жвачки. – Треха. За один раз! – озвучила она ценник. Чикатило нахмурился, сжал губы, словно совершая мучительный внутренний выбор, наконец предложил свой вариант: – Десять. Но вы… ты сделаешь то, что скажу. Шалава снова посмотрела на клиента, теперь уже с интересом. – Тю-ю… Извращенец, что ли? – Неважно. Так шо? Десять рублей. – Ну, пошли… – ухмыльнулась она. * * * – Приветствую, Виталий. Как жив-здоров? Витвицкий оторвался от документов и посмотрел на вошедшего Некрасова. – Доброе утро. Спасибо, ничего. – Ничего – это ничего, – наставительно сказал профессор. – Пустое место! Он сел за свой стол, достал бумаги, разложил их и извлек из портфеля блокнот. – Ты подготовил выписки по криминальным трупам из моргов? – дежурно спросил у Витвицкого. – Заканчиваю. Евгений Николаевич, а можно вопрос? – Можно, как говорят наши коллеги в погонах, Глашку за ляжку, – отозвался Некрасов, задумчиво перебирая бумаги, и посмотрел на молодого коллегу. – Какой вопрос? – Вы вот намекнули, что просчитали психотип убийцы, – Витвицкий подсел ближе к бывшему учителю. – Что это якобы один человек и что он… – Погоди, погоди, – остановил его Некрасов. – Сегодня в одиннадцать совещание с нашим, так сказать, начальством. Вот на нем ты все и узнаешь – ну, согласись, рассказывать одну историю дважды не комильфо. Это прозвучало довольно обидно, но Витвицкий не успел ничего сказать. В дверь постучали, вошла Овсянникова. Ирина была в форме, без малейших следов макияжа, волосы она собрала в пучок, а на лице застыло суровое, даже злое выражение. – А, вот и Ириша! – залопотал Некрасов. – Здравствуйте. Все хорошеете. Девушка повернулась к Некрасову, искусственно улыбнулась, как кукла. – Доброе утро, Евгений Николаевич! – Доброе утро, Ирина! – тепло улыбнулся Витвицкий. – Сделать вам кофе? Вместо ответа Овсянникова с каменным выражением лица прошла к своему столу. Понять такую перемену в поведении капитан не мог, потому смотрел на нее, часто моргая. Ирина тем временем села к столу, вытащила из ящика толстые папки, водрузила на стол. – Ирина, кофе… – улыбаясь по инерции, повторил Витвицкий. – Нет. Ничего не нужно, – ледяным тоном ответила она, не удостоив его даже взглядом. Мужчина перестал улыбаться, растерянно посмотрел на Овсянникову, перевел взгляд на Некрасова, ища поддержки или понимания. Тот улыбался, словно сытый кот. – Пойду прогуляюсь перед докладом. Тезисы в голове покручу, – сказал профессор, поднявшись из-за стола. – До встречи! Витвицкий проводил его взглядом и подскочил к столу Ирины, едва за Некрасовым закрылась дверь. – Ирина, что случилось? – искренне недоумевая, спросил он. – Ничего, Виталий Иннокентьевич, – не глядя на него, отозвалась Овсянникова. – Ровным счетом ни-че-го. Она углубилась в документы. Холодная, отстраненная, чужая. Витвицкий маялся рядом, не понимая, что произошло. – Но так же не бывает… – не выдержал он наконец, и в голосе капитана прозвучало страдание. – Ирина, Ира! Это же… мы разумные люди. Просто объясни! Ты плохо себя чувствуешь? Заболела? Вчера же все было хорошо… – Виталий Иннокентьевич, вы мешаете мне работать, – холодно ответила девушка. * * * В мазанке – небольшом домике с белеными стенами, куда Чикатило привел так и оставшуюся для него безымянной шалаву – было прохладно. Мужчина вошел, нашарил на стене выключатель, щелкнул, зажглась тусклая лампочка под потолком. Он хотел пошутить – да будет свет. Но девица смотрела так деловито, что шутить расхотелось. – Заходите, – пригласил он. Шалава вошла следом, оглядывая скудно обставленную комнатенку – топчан с пестрым покрывалом, старый стол, деревенский шкаф в углу. Пренебрежительно присвистнула. – Ничего себе обстановочка! От бабки-ежки избушка осталась? Она обидно рассмеялась. – Вам-то какая разница? – буркнул под нос Чикатило, торопливо задергивая занавесочку на небольшом окне. – Да что ты все суетишься? Расслабься, дурачок. Скоро все будет. И перестань мне выкать, я тебе шо, учительница, шо ли? Чикатило запер дверь, отпер шкаф и повернулся к шалаве. – Нет, не учительница. Ты – ученица. Раздевайся и надевай вот это… И он протянул ей школьную форму… В тот раз у него ничего не вышло. Не было того возбуждения, которое вызывало прикосновение к девичьей груди Тани Глагольцевой. И отсутствие трусиков под школьным платьицем не взволновало. Девица была вульгарной, нагловатой, она точно знала, чего от нее хотят, знала, что будет. В ней не было ни растерянности, ни невинности, ни страха. Только расчет. Голый Чикатило с всклокоченными волосами сидел на кровати со страдальческим выражением на лице. Шалава в школьном платье звонко хохотала, убивая последние остатки желания.