– Что, Андрей Романович? Что, Андрей Романович? – испуганно повторяла Таня, стараясь отодвинуться от учителя. Чикатило подался к Тане, приобнял ее, его ладонь легла на девичью грудь. – Не надо, Андрей Романович… – пролепетала Таня, заливаясь краской. Чикатило, распаляясь, навалился на Таню, начал целовать ее, задирая рукой школьное форменное платье, попытался стянуть трусики. Девочка сопротивлялась как могла, выворачивалась из цепких, как паучьи лапы, рук учителя. Его пальцы уже добрались до тела, послышался треск материи… – Нет! – завизжала ученица так, что Чикатило на мгновение смешался, и этого Тане хватило, чтобы вырваться. Уронив стул, она выскочила из-за парты и бросилась к окну. Мужчина устремился за нею, но запнулся об упавший стул. Поднявшись, он сделал шаг вперед, и тогда девочка забралась на подоконник. – Не подходите, Андрей Романович! Чикатило выставил перед собой руки в успокаивающем жесте и сделал шаг к окну. Таня дернула оконную ручку, распахнула окно, в отчаянии выкрикнула: – Не подходите!!! – Ты не так поняла… – забормотал учитель. – Слезь с окна. Я сейчас… Чикатило поспешно просеменил к двери, отпер ее. – Вот… вот… Выходи! Мужчина снова сделал шаг к Тане, указывая на дверь. Таня широко раскрытыми от страха глазами смотрела на учителя. На его штанах темнело влажное пятно, губы плясали, руки дергались, как у эпилептика. После очередного шага Чикатило к окну девочка решительно повернулась и прыгнула. Бросившись за нею, Чикатило уперся руками о подоконник, с ужасом посмотрел вниз – и увидел, как приземлившаяся на клумбу ученица уже поднялась на ноги и бежит прочь со школьного двора. – Глагольцева! – крикнул мужчина, но Таня бежала не оборачиваясь. В классе остался ее портфель, на парте лежала раскрытая тетрадь, рядом пенал и ручка… * * * Ковалев курил на крыльце УВД. Легкий ветерок уносил сизый дым, мимо проходили, прощаясь на ходу, подчиненные и коллеги. Неожиданно подъехала дежурная машина, из нее вышел Кесаев. Заметив полковника, он решительно подошел к нему, но руки не подал. – Добрый вечер, Тимур Русланович, – Ковалев знал причину плохого настроения московского коллеги. – Вы уже вернулись? – Доброго в этом вечере мало, Александр Семенович, – сухо ответил следователь. – Да, вернулся, как видите. Хотя вы, я полагаю, хотели бы, чтобы я остался в Москве и больше никогда не появлялся в вашем городе. – Ну что вы, Тимур Русланович! – натужно рассмеялся мужчина. – Мы же отлично сработались, разве нет? – Если бы мы с вами сработались, мне не пришлось бы иметь вчера достаточно неприятную беседу с заместителем министра, – отчеканил Кесаев. – Кстати, по забавному стечению обстоятельств позавчера в его кабинете побывали вы. Можете это объяснить? – А должен? – Ковалев откровенно веселился. – Я вроде не ваш подчиненный. – Оставим глупую пикировку, – поморщился москвич. – Скажите прямо – вас устраивает нынешний объем и качество доказательной базы? – Целиком и полностью. Дело Шеина, Жаркова и Тарасюка практически полностью раскрыто, и доказательная база не требует корректировок. Эти трое вменяемы, подсудны и будут отвечать за свои преступления. – Практически полностью? – уточнил Кесаев. – Конечно, – кивнул полковник. – Расследование мы с вами строили на фактах, а не на домыслах каких-то экспертов. Так ведь? – Полагаю, что да. Только это ваше «мы с вами», товарищ полковник, звучит немного странно. Похоже, что на самом деле вы не очень-то этого хотите. Как будто мы не с вами вместе одно дело делаем, а каждый сам по себе. Ковалев в ответ усмехнулся: – Товарищ полковник, я скажу сейчас абсолютную правду. В Москву я ездил к старому другу моего отца. То, что он является заместителем министра, – чистой воды совпадение. Потому связей я здесь никаких не вижу и намеков ваших не понимаю. Мужчины посмотрели друг другу в глаза – и оба не отвели взгляда. – Всего доброго, – сказал Ковалев, отбросил окурок и направился вниз по ступенькам. Буркнув что-то в ответ, Кесаев вошел в здание. * * * История с Таней Глагольцевой не прошла для Чикатило бесследно. На следующий день он сидел в кабинете директора, впрочем, с самым невинным видом, и не оправдывался, а спокойно, в своей обычной манере, объяснял: – …Я ее на дополнительное оставил, на ключ закрыл, чтоб не отвлекалась. Сам в учительскую пошел, а когда вернулся, ее уже не было в классе. – Она иначе говорит. Вот, почитайте, – холодно сказал директор и протянул бумагу, исписанную крупным аккуратным девичьим почерком. Чикатило начал читать, часто помаргивая. Директор некоторое время смотрел на него, потом вдруг забрал лист и начал читать сам, вслух: – «…Сел ко мне за парту, стал обнимать, целовать… Хватал руками за грудь, пытался снять с меня трусы. Я испугалась, отталкивала его, сопротивлялась. Он поцарапал мне ноги, бедра… Он пошел открывать дверь. Воспользовавшись этим, я выпрыгнула в окно». – Это неправда, – спокойно возразил мужчина. – И это не первый раз, – не слушая его, произнес директор. – А та история на озере… – Я же объяснял! – Чикатило развел руками. – Мне показалось, что девочка тонет, я полез ее спасать. Я же не знал, что они так шутят. Ничего постыдного в моих действиях не было. И не могло быть. Это же дети… – А знаете, как эти дети между собой вас называют, Андрей Романович? – Вы же не можете воспринимать это всерьез. Это же абсурд, – учитель откинулся на спинку стула. – Вот это… – директор постучал костяшками пальцев по Таниному заявлению, – никакой не абсурд, а вполне себе конкретные обвинения, на которые я, как руководитель, обязан реагировать. Потому вот вам бумага… – он пододвинул к Чикатило чистый лист, – ручка… – припечатал лист ручкой, – садитесь и пишите заявление по собственному желанию. Чикатило взял ручку, поднял на директора невинные глаза. – Вы бы хоть разобрались! – Пишите, – повысил голос мужчина. – И вон из школы! * * * Горюнов, Витвицкий и Некрасов в тот вечер задержались на работе дольше обычного. У каждого было дело – Горюнов просматривал оперативные сводки, Витвицкий штудировал архивные дела в поисках зацепок, а Некрасов что-то увлеченно то ли писал, то ли рисовал в блокноте. Кесаев вошел в кабинет без стука – он не ожидал тут никого застать. Витвицкий и Горюнов встали. – Здравствуйте, – Кесаев по очереди пожал им руки. Некрасов даже не поднял головы, весь погруженный в свое занятие. – Как съездили, товарищ полковник? – спросил Горюнов. – Сложно. Евгений Николаевич, уделите мне минутку? – Да, конечно, – продолжая рисовать, ответил профессор. – Внимательно вас слушаю. – Я уже знаю о вашем заключении относительно подозреваемых, – начал Кесаев. – Они невиновны. Но… – Если вы о том, кто настоящий убийца, скажу сразу: понятия не имею, – Некрасов сделал несколько широких росчерков в блокноте. – У меня слишком мало данных и материалов. Я читал выжимку из старых дел, которую подготовил Виталий и симпатичная старший лейтенант. Овсянникова, кажется? Выжимка скудная и формальная. Витвицкий оторвался от папки с делом, на лице его была обида: – Но Евгений Николаевич! Вы же говорили, что… – Подождите, капитан, – оборвал его следователь и навис над Некрасовым. – Что вы хотите? – Я хочу сам поработать в архиве. Пожалуйста, Тимур Русланович, обеспечьте мне это удовольствие, – ответил ученый и оторвался, наконец, от рисунка. Он встал, с хрустом вырвал из блокнота страницу, положил на стол перед Кесаевым и вышел из кабинета. На блокнотном листе была изображена упавшая маленькая девочка с задравшимся платьицем. – А ничего у тебя учитель, – хохотнул Горюнов, обращаясь к Витвицкому. – Как тут говорят: «Швыдкий шо твоя сопля».