– При чем тут это? – Несовместимость. Будем надеяться, что костный мозг не такой капризный. * * * Сегодня была ночь полнолуния. Беттина пошла в ванную выпить воды. Возвращаясь, зацепилась та почком за сундук. Слабый стук никого не разбудил. Кроме Дезире. Дезире плохо спала с тех пор, как ветер с моря два-три раза потряс ставень. Она встала и вышла на площадку, оставив спящую Энид одну в комнате. И на цыпочках направилась к Женевьеве в надежде, что закрытая кровать с толстыми стенками защитит ее от скрипа ставней. Она взобралась по трем ступенькам на кровать и юркнула под одеяло рядом с Женевьевой, которая открыла один глаз и снова уснула, приняв ее за Энид. Энид же в своей комнате проснулась через час с отчаянным желанием пописать. Она посмотрела на кровать Дезире. Пусто. Она была одна. Даже Ингрид и Роберто ее бросили. Возвращаясь из туалета, она зашла в комнату Шарли. Забралась сонная под одеяло и не сразу заметила, что здесь она тоже одна. Шарли в кровати не было. Но Энид очень, очень хотелось спать, слишком хотелось, чтобы снова искать компанию. Она уснула. В соседней комнате Женевьева, разбуженная крепким пинком Дезире, которой снилось, что она катается на катамаране, села, опираясь на подушки. Она разглядела в темноте желтую пижаму Дезире, недоумевая, как та сюда попала, подумала и решила, что, раз Дезире здесь, ее кровать свободна и можно в ней спокойно поспать. Женевьева встала и пошла в комнату Энид. Там никого не было, обе кровати пусты. Женевьева легла в первую, это была кровать Энид. И уснула. Гортензия, увидев в приоткрытую дверь тень Женевьевы, встала, чтобы поболтать с ней. Гортензии плохо спалось в полнолуние. Но когда она вышла в коридор, Женевьева уже исчезла. Гортензия зашла к ней и открыла кровать. Она нашла там одну Дезире, которая храпела, крутя педали катамарана. Она вышла, увидела открытую комнату Энид и Женевьеву в кровати Энид. Гортензия легла рядом, на кровать Дезире, но кровать была ей явно мала, и она пошла к Шарли. Комнату Шарли, однако, уже заняла Энид. Гортензия решила вернуться в свои пенаты. Сюрприз. Гарри тем временем успел встать и найти лучшее место для сна. Раскинувшись в ее кровати, он блаженно похрапывал. Гортензия побродила пару минут по коридору и… наткнулась на Беттину, которой опять захотелось пить. Та, добрая душа, пригласила ее в свою комнату. Итак, утром почти все проснулись не в своих комнатах. Больше всех были удивлены Энид, отметившая, что Шарли не ночевала в своей кровати, и Гортензия, когда, встряхивая одеяло, на котором спал Гарри, столкнулась нос к носу с Розеттой. * * * Вдали синело море с гладкой, словно начищенной поверхностью, а вокруг витал его запах, смешанный с ароматами первоцветов, сока неведомо каких деревьев, распускающихся гиацинтов и мокрых хлопьев в чашках на столе, накрытом к завтраку. На террасу вышла Шарли. На ней был толстый махровый халат пудрово-розового цвета, влажные волосы пахли шампунем. – Хороший будет день? Гортензия с серьезным видом надкусила булочку. – Я тебя недостаточно знаю, чтобы ответить на такой интимный вопрос. Энид выплюнула непрожеванный кусок тоста. – Дурачье, – сладким голосом сказала Шарли. Она отрезала, зевая, кусок хлеба, намазала его маслом, потом джемом из мирабели. И равнодушным тоном обронила: – Танкред позавтракает с нами. Остальные не выдали никакой реакции. Да. Хорошо. Ладно. Пусть. Танкред появился через десять секунд, в светло-желтом махровом халате, чисто выбритый, пахнущий гелем для душа. – Привет, – сказал он с улыбкой, как будто завтракал с ними каждое утро последние десять лет. Он щелчком согнал Роберто, расположившегося на пустом стуле. Сел. Женевьева подвинула к нему чайник. Энид – сахарницу. Беттина – молочник. Гортензия – хлопья. – ГП означает не Гаргантюа и Пантагрюэль, – уточнила Гортензия, показывая на марку на пакете, – а «Гиперпромо». Это не означает, что они плохие, просто дряблые, безвкусные и вообще ужасная гадость. – И вряд ли пришлись бы по вкусу Гаргантюа и Пантагрюэлю, – заключил Танкред, наливая себе чай. – По моей теории, «Гиперпромо» – подставное лицо. – Да? А ГП – тайный код? – Почему бы нет? – сказала Гортензия. – Гадкий и Противный, например. – Горячий и Пылкий, – выпалила Беттина. Не сговариваясь, они продолжали в два голоса: – Гордость и Предрассудки. – Гормоны и Презерватив. Шарли нахмурилась. – Горчица и Перец, – продолжил Танкред, надкусив булочку. – Гиппо и Потам. – Он улыбнулся Шарли. – Громила и Принцесса. Гора и Пригорок. Голодранец и красавица. – Красавица на П? Все засмеялись, кроме Роберто, который ждал, чтобы ему соблаговолили освободить стул. – Мелкие не спустились? – Они еще спят. – Парижане не могут устоять против воздуха океана, – изрекла Энид. Танкред поднял воротник своего халата и встал со стула. – Ветерок… Пойду оденусь. – Тебе холодно? – спросила Женевьева. – Парижане не могут устоять против воздуха океана! – фыркнул он и скрылся за башенкой. Роберто вернулся на свое законное место. Шарли посмотрела на сестер. – Он удивительно славный. Приятный. Деликатный. Гортензия протянула руку, подняла со стола лист сирени, принесенный ветром, и надкусила его вместо хлеба. – Базиль, – сказала она, – тоже славный, приятный и деликатный. И верный. И порядочный. И великодушный. – Не добавляй «честный, добрый и человечный», а то я подумаю, что ты говоришь о кюре из Сент-Менеульда. Женевьева налила Шарли кофе. – Если в воскресенье будет солнечно, он повезет нас кататься на яхте, – сообщила Шарли. Шум мотора расколол утреннюю тишину. По Тупику ехала машина. Энид вытянула шею, чтобы рассмотреть ее через стену террасы. Остальные замерли с чашками в руках. Шарли побледнела. – Хо-хо – завопила Энид, забравшись с ногами на стул. – Базиль! Это Базиль! Хо-хо! 12 Ветрокардия У крыльца Энид, Женевьева, Беттина и Гортензия обступили Базиля. – Ты сменил машину? – Перекрасил, – ответил он.