– Наши друзья, тетечка. Тетя Лукреция села, изо всех сил стараясь показать себя светской дамой. Она наобум протянула свои сухие пальцы к рукам, но не пожала их. – …очень приятно……ятно……ятно… – бормотала она в такт «Валькирии». Она приподняла Делмера и, движимая внезапно обретенной силой, встала на ноги. Помахала рукой всем сразу и никому в отдельности, улыбнулась, кинулась к двери и выбежала из дома со всхлипом облегчения. На террасе она старательно разминулась с утенком, цыпленком, котами и прочей нечистью… И порысила в спасительное убежище своего «твинго». В эту минуту у Шарли зазвонил мобильник. Она чертыхнулась с раздраженным видом, как человек, у которого в неподходящий момент звонит мобильник. Но ответила. Как все, у кого звонит мобильник, в любой момент. – Алло? Голос отца, Фреда Верделена, зашептал ей в ухо. – Я с тобой всем сердцем. Ликвидируем ее. Я и сам никогда ее на дух не переносил. – Пап… – начала она, готовая рассмеяться. Потом вдруг вспомнила. Огляделась. Это было все равно что с крачкой. Как выдать такую информацию земным людям? – Пожалуйста – сказала она в трубку. – До свидания. – Кто это был? – спросила Энид, всегда подозрительно относившаяся к замешательству сестры. – Это… ошиблись номером, – ответила Шарли и поспешно добавила: – Я была права! Удалим эту зануду из нашей жизни! Даю нам полгода. Ну, скажем, семь месяцев. Чтобы за это время Виль-Эрве стал как новенький! Юпитер обняла Гарри. – Никаких больше мух, понял? – шепнула она ему. – Понял? – сказала мадам Эссаира своему сыну. Мохаммед прыснул. Гарри тоже. Оба убежали на простор. – Я же тебе говорил, – хихикнул Гарри, – смешная эта тетя. – Ага, – прыснул Мохаммед. – У нее вальс киряет в ватер… клозете? Эпилог 22 сентября, последний день лета Было воскресенье. Поэтому с ними был Валери. Он приезжал из Парижа каждый второй уик-энд. Каждый второй уик-энд садился в поезд и останавливался в отеле «Гранд Фау» или «Пляжном». Ему так удобнее, уверял он, хотя места в Виль-Эрве хватало. Все догадывались, что это из-за Базиля. «Ну почему эти взрослые дела такие запутанные?» – думала Гортензия, лежа рядом с Энид. Пять сестер, одни на пляже, наслаждались прекрасным летним днем, последним в этом году. Беттина мазала ноги кремом. Шарли, сидя на песке, заплетала Женевьеве волосы. – Смотрите! – воскликнула Энид, показывая пальцем на небо. – Похоже на старый папин «вольво». Они подняли головы, приставили ладони козырьком к глазам, глядя на плывущие облака, легкие, как дым от маленьких поездов. – А по-моему, это профиль той певицы из телевизора, – сказала Гортензия. – Как бишь ее зовут? – Астрида, – подсказала Беттина, знавшая всех певиц из телевизора. – У нее же борода, – заметила Женевьева. Она увидела у соседней скалы Люси Верделен, свою маму: в длинном платье из синего атласа и изящных золотых лодочках та собирала ракушки в пластмассовое ведерко. – Что… Женевьева осеклась. Никогда еще мама не являлась ей на людях. Она молча уставилась на нее. Мама повернулась к ней и показала полное ведерко. – Смотри, – сказала она. – На ужин. – На ужин, – машинально возразила Женевьева, – Огюстен приготовит нам жареную рыбу. Гортензия удивленно посмотрела на Женевьеву. – И что? – спросила она. – Мы знаем. Женевьева бросила на маму укоризненный взгляд. Как бы ей сказать, что атласное платье и лодочки – не самая подходящая одежда для рыбалки в скалах? Тут появился Фред Верделен и сел рядом с Энид и Гортензией. – Уступите мне уголок вашего полотенца? – попросил он. Гортензия подвинулась на десять сантиметров. – Еще немного, – сказал он. – Тут я едва умещусь половинкой зада. – Десять сантиметров на полотенце шириной в сорок – это много, – буркнула Гортензия. – Ты что? – спросила Энид. – С кем ты разговариваешь? Гортензия покраснела. Объяснять она не собиралась. Фред и Люси придвинулись ближе и слегка толкнули Энид. Та откатилась на песок и вскочила, пылая гневом. – Прекрати! – крикнула она Гортензии. – Я ничего не делала! – запротестовала та. Тут и Энид увидела родителей. Оба посмеивались. – Хватит, – сказала она. – Вы взрослые, а ведете себя как малые дети! Шарли уставилась на сестру, раскрыв рот. – С кем ты разговариваешь? Занятно, что остальные сестры очень заинтересовались ответом Энид и повернули головы. Энид заерзала на полотенце. Она посмотрела на улыбавшегося ей отца. На нем был рабочий комбинезон, поверх него тренчкот без пояса, кроссовки на меху. – Валяй! – ласково подбодрил он ее. – Я никогда не запрещал тебе говорить о наших с тобой беседах. Энид повернулась к сестрам, которые по-прежнему смотрели на нее. – Это папа, – призналась она. – А иногда мама. Они здесь. Они со мной разговаривают. Глупо, да? Сестры молчали с застывшим на лицах странным выражением. – Я не чокнутая! – воскликнула Энид. – Я отлично знаю, что их нет. Но вот так оно и есть, правда. Беттина вдруг рухнула на полотенце и расхохоталась. Ее примеру почти сразу последовала Гортензия. И Шарли. И Женевьева. А на скале держались за бока от смеха Люси и Фред Верделены. – Вы смеетесь надо мной! – пискнула Энид с обидой и гневом. Шарли встала и обняла сестренку. – Нет, – сказала она, – ты не чокнутая. Или тогда мы с тобой обе. Я тоже вижу папу. И маму. – Я тоже, – сказала Гортензия. – Я тоже, – сказала Беттина.