Ван Систенс продолжал допрос. — На чем же вы основываете, — спросил он, — утверждение, что черный тюльпан принадлежит вам? — Да очень просто, на том, что я его лично сажала и выращивала в своей комнате. — В вашей комнате? А где находится ваша комната? — В Левештейне. — Вы из Левештейна? — Я дочь тюремщика крепости. Принц сделал движение, которое как будто говорило: «Ах, да, теперь я припоминаю». И, притворяясь углубленным в книгу, он с еще большим вниманием, чем раньше, стал наблюдать за Розой. — А вы любите цветы? — продолжал ван Систенс. — Да, сударь. — Значит, вы ученый цветовод? Роза колебалась один момент, затем самым трогательным голосом сказала: — Господа, ведь я говорю с благородными людьми? Тон ее голоса был такой искренний, что и ван Систенс и принц одновременно ответили утвердительным кивком головы. — Ну тогда я вам скажу. Ученый цветовод не я, нет. Я только бедная девушка из народа, бедная фрисландская крестьянка, которая еще три месяца назад не умела ни читать, ни писать. Нет, тюльпан был выращен не мною лично. — Кем же он был выращен? — Одним несчастным заключенным в Левештейне. — Заключенным в Левештейне? — сказал принц. При звуке этого голоса Роза вздрогнула. — Значит, государственным преступником, — продолжал принц, — так как в Левештейне заключены только государственные преступники. И он снова принялся читать или, по крайней мере, притворился, что читает. — Да, — прошептала, дрожа, Роза, — да, государственным преступником. Ван Систенс побледнел, услышав такое признание при подобном свидетеле. — Продолжайте, — холодно сказал Вильгельм председателю общества цветоводов. — О сударь, — промолвила Роза, обращаясь к тому, кого она считала своим настоящим судьей, — я должна признаться в очень тяжелом преступлении. — Да, действительно, — сказал ван Систенс, — государственные преступники в Левештейне должны содержаться в большой тайне. — Увы, сударь. — А из ваших слов можно заключить, что вы воспользовались вашим положением дочери тюремщика и общались с ними, чтобы вместе выращивать цветы. — Да, сударь, — растерявшись, прошептала Роза, — да, я должна признаться, что виделась с ним ежедневно. — Несчастная! — воскликнул ван Систенс. Принц поднял голову и посмотрел на испугавшуюся Розу и побледневшего председателя. — Это, — сказал он своим четким, холодным тоном, — это не касается членов общества цветоводов; они должны судить черный тюльпан, а не касаться государственных преступлений. Продолжайте, девушка, продолжайте. Ван Систенс красноречивым взглядом поблагодарил от имени тюльпанов нового члена общества цветоводов. Роза, ободренная подобным обращением незнакомца, рассказала все, что произошло в течение последних трех месяцев, все, что она сделала, все, что она выстрадала. Она говорила о суровостях Грифуса, об уничтожении им первой луковички, об отчаянии заключенного, о предосторожностях, которые она приняла, чтобы вторая луковичка расцвела, о терпении заключенного, о его скорби во время разлуки; как он хотел уморить себя голодом в отчаянии, что ничего не знает о своем тюльпане; об его радости, когда они помирились, и, наконец, об их обоюдном отчаянии, когда они увидели, что у них украли черный тюльпан через час после того, как он распустился. Все это было рассказано с глубокой искренностью, которая, правда, оставила бесстрастным принца, если судить по его внешнему виду, но произвела глубокое впечатление на ван Систенса. — Но, — сказал принц, — вы ведь только недавно знакомы с этим заключенным? Роза широко раскрыла глаза и посмотрела на незнакомца, который отклонился в тень, избегая ее взгляда. — Почему, сударь? — спросила она. — Потому, что прошло только четыре месяца, как тюремщик и его дочь поселились в Левештейне. — Да, это правда, сударь. — А может быть, вы и просили о перемещении вашего отца только для того, чтобы следовать за каким-нибудь заключенным, которого переводили из Гааги в Левештейн? — Сударь, — сказала, покраснев, Роза. — Договаривайте, — сказал Вильгельм. — Я сознаюсь, я знала заключенного в Гааге. — Счастливый заключенный! — заметил, улыбаясь, Вильгельм. В это время вошел офицер, который был послан за Бокстелем, и доложил, что тот, за кем он был послан, следует за ним с тюльпаном. XXVII. Третья луковичка Едва офицер успел доложить о приходе Бокстеля, как тот уже вошел в гостиную ван Систенса в сопровождении двух людей, которые в ящике внесли драгоценный предмет и поставили его на стол. Принц, извещенный о том, что принесли тюльпан, вышел из кабинета, прошел в гостиную, полюбовался цветком, ничего не сказал, вернулся в кабинет и молча занял свое место в темном углу, куда он сам поставил себе кресло. Роза, трепещущая, бледная, полная страха, ждала, чтобы ее тоже пригласили посмотреть тюльпан. Она услышала голос Бокстеля. — Это он! — воскликнула она. Принц сделал ей знак, чтобы она взглянула сквозь приоткрытую дверь в гостиную. — Это мой тюльпан! — закричала Роза. — Это он, я его узнаю! О мой бедный Корнелиус! И она залилась слезами. Принц поднялся, подошел к двери и стоял там некоторое время так, что свет падал прямо на него. Роза остановила на нем свой взгляд. Теперь она была совершенно уверена, что видит этого незнакомца не в первый раз. — Господин Бокстель, — сказал принц, — войдите-ка сюда. Бокстель стремительно вбежал и очутился лицом к лицу с Вильгельмом Оранским. — Ваше высочество! — воскликнул он, отступая. — «Ваше высочество»! — повторила ошеломленная Роза. При этом восклицании, которое раздалось слева от него, Бокстель повернулся и заметил Розу. Увидев ее, завистник вздрогнул всем телом, как от прикосновения к Вольтову столбу.[56] — А, — пробормотал про себя принц, — он смущен. Но Бокстель сделал колоссальное усилие и овладел собой. — Господин Бокстель, — обратился к нему Вильгельм, — вы, кажется, открыли тайну выращивания черного тюльпана?