Осталось нас двое: лишь я и товарищ мой Бравен. Закончились стрелы, сломался рычаг катапульты! Грегор уже в лицах показывал, как именно он разил неведомого врага, теперь я поняла, почему все так расступились. Топор хоть и призрачный, но летал весьма угрожающе. И черной ордой враг пошел на решительный приступ… Израненным пал мой товарищ, один я остался. Рубил что есть мочи, не чуя ни ран и ни боли. Но снова враги навалились, и пал я на землю, И был там повержен, погиб в безымянной теснине![1] Воин замер, опустив руки, повисла гробовая тишина, я забыла дышать, а духам это и не было нужно. Когда воздуха стало совсем уж не хватать, тихонько вздохнула и спросила: — А подмога? — А подмога не пришла, подкрепление не прислали, — грустно ответствовал горец. — Что ж, обычные дела, — машинально подхватила я, но вовремя умолкла. В результате вся компания зашумела совещаясь. Сошлись на том, что следующими гостей принимают подружки. Сменить обстановку. А то все пещеры да замки. За это выпили снова. Я вина, а духи слетали к источнику. Бутыль как-то подозрительно ополовинела. — Ники, — вскоре весело нашептывал мне Мэтиус, — а ты знаешь, что прислуга считает тебя баронской шпионкой? — Хик! — глубокомысленно отвечала ему я. — Да-да! Так и шепчутся. Мол, услугами горничных не пользуется, живет в одних покоях с его светлостью, в подвалах рыскала, в непотребной одежке ходит, движения стыдные по утрам во дворе совершает. Кстати, что за движения? — А я сейчас покажу! Градус веселья повысился. Потому что потом были танцы, и я действительно показывала движения. Отбивала каблучком и хлопала, задавая ритм. Остальные подхватили. Сначала исполняла фламенко под дружный аккомпанемент духов. Потом сольно исполнила румбу. В общем, зажгла. В смысле духов зажгла, пары закружились в каком-то местном танце. И дальше мне оставалось только завидовать. Они-то летали, а я даже прикоснуться ни к кому не могла. Под потолком кружились призрачные фигуры, танцевали прямо в воздухе, смеялись. Почему-то вспомнились бицепсы, трицепсы и всякие там косые мышцы пресса, которые в полном комплекте возлежали в спальне наверху. Я загрустила. И собралась идти в свои покои, воссоединяться со спящим набором всяческих достоинств. Мэтиус застукал меня, когда я в очередной раз обнималась со стеной и ласково гладила каменную кладку. Я же помню, где-то тут камушек нажимался и дверка открывалась. — И что это мы тут делаем? — весело вопросил дух, подлетая ко мне в обнимку с Лизи. — Домой ползу! — отчиталась я и прижалась к стене щекой. — Он там спит, а я тут, а вы танцуете и летаете, а я что, не живой человек? Я тоже хочу, — сбивчиво объяснила свое устремление и всхлипнула. Наверное, надо было промолчать или бежать раньше. Потому что духи переглянулись, улыбнулись и заявили, что сейчас пойдем летать. — Я не умею, — пожаловалась я. — Научим, — ответили мне. — Я не хочу, — повела я себя нелогично. — Заставим! За это еще немного выпили. И мы действительно побежали летать. Точнее, побежала я, а духи нестройной радостной толпой полетели за мной, втягиваясь в очередной подземный ход, который показал мне Мэтиус. Очень узкая винтовая лестница, которая жалась внутри центральной колонны одной из башен, вывела нас на продуваемую всеми ветрами площадку. Шумел далекий прибой, и кругом царила теплая и очень темная ночь. — Фагор, ты расчет сделал? — нетерпеливо поторопила математика Кларисса. — Почти. Согласно вектору рассеяния аурических излучений на объекты средних масс коэффициент… Умножить на время и делить на квадрат расстояния. — Фагор! — Необходимое и достаточное для левитации количество духов равно одиннадцати. — А если все приложим силу? — Часа полтора, я могу посчитать точнее. — Не надо! — воскликнули все хором. Потом призраки облепили меня плотной толпой, как-то сжавшись. Я и раньше подозревала, что человеческую форму им сохранять необязательно, просто так привычнее. На коже от соприкосновения живой материи и эктоплазмы оставались светящиеся следы. Я посмотрела на свою сияющую руку. Это было очень красиво. — Давай, — шепнули мне на ухо. И я шагнула в пропасть. ГЛАВА 17 Веселье — это манера поведения, тогда как радость — это привычка ума. Вообще продолжение банкета запомнилось плохо. Помню, что мне было холодно, потом стало тепло, и я уснула. Наверное, мне снилось, как я, завывая и безудержно хохоча, ношусь над крышами, окруженная духами и светящаяся во тьме ночи. Снилось, что, поддавшись сиюминутному порыву, я влетаю в чье-то окно, хватаю с низенького дивана пару подушек и узорчатый плед, говорю «тсс» обалдевшему хозяину и, хохоча, выпрыгиваю обратно во тьму. Снилось, как мы спустились к самой воде и я с визгом носилась по прибою, подобрав юбку, а за мной летал целый шлейф развеселых привидений, то ли пытаясь меня поймать, то ли просто забавляясь. На волнах качался призрак русалки, помахивая хвостом. Какая-то пожилая дама, кажется, прорицатель называл ее Гарденией, с улыбкой говорила: «Спасибо, что позвал, Мэтиус, а девочке не чужд размах». Потом мы снова куда-то летели. Еще снилось, как, завернув найденную книгу, кубок и почти опустевшую бутыль обратно в кожу, я кралась по коридорам, гладя сверток и приговаривая: «Моя прелесть». Кажется, у меня на плечах вместо плаща было повязан узорный плед с бахромой. И уж точно снилось, как духи, поймав меня в подземельях, уговаривали отправиться в постельку, а потом просто подняли, отнесли и даже вытряхнули из платья. И выражение призрачных лиц при этом было у всех как на подбор очень хитрым. Лучи восходящего солнца заглядывали в распахнутое окно и щекотали ресницы. Я поморщилась и повернулась к окну спиной, уютно утыкаясь во что-то большое и теплое. Меня тут же обхватила тяжелая рука и притиснула к большому и теплому покрепче. Вообще я заподозрила неладное уже на лучах: в мою комнату на рассвете они не заглядывали, поскольку окна выходили на юг. А значит, комната была не моя. И постель была не моя. И мужчина, который в ней спал, тоже не мой. Я открыла глаза. Хотя тут уж как посмотреть, может, и мой. Жених все-таки. Взгляд уперся в ямочку между ключиц и пару шнурков с амулетами. Машинально отметила, что при первой нашей встрече бижутерии было больше, а вот одежды примерно столько же. Я уже запомнила, что этот мужчина предпочитает спать обнаженным. Меня словно кипятком обдали, я ощутила, как горячий предательский румянец растекается по щекам, ушам и даже груди. Ужаснувшись ситуации, зажмурилась обратно в какой-то отчаянной надежде, что все это сон и само развеется. Не развеялось. — Доброе утро. — Шердан поерзал и устроился на боку. Руку он с меня так и не убрал, не давая отодвинуться подальше, и «доброе утро» упиралось мне в живот. Я скосила глаза на изножье кровати: на спинке, аккуратно расправленное, висело мое серое платье, слегка испачканное в паутине, соли и песке. Зажмурилась снова. Подтянула краешек укрывавшего нас одеяла по самые глазки и опасливо ощупала себя. На мне остались тоненькая батистовая сорочка и весьма развратного вида короткие панталончики на шелковых лентах, призванные заменять в этом мире привычные трикотажные и кружевные изделия. Если бы можно было покраснеть еще сильнее, то я бы это сделала обязательно. Шердан кашлянул. Пришлось открыть глаза. На лице жениха играла очень ироничная усмешка, но взгляд был напряженным. Наверное, я переоценила его стойкость вчера: он так устал за поездку, что проспал как убитый и даже моего появления не засек. Это было бы хорошо, это было бы просто великолепно. Вспомнились духи, в темноте вытряхивающие меня из платья и опускающие на ложе, как выяснилось, на чужое. Ух, попадись мне только Мэтиус, я его… я ему… я с ним разговаривать не буду. Молчание явно затянулось. — Доброе утро, — ответила я сквозь покрывало. И тут на меня снизошло осознание того, что вчера я выпила в одиночку даже не литр вина, бутыль-то поболее была. А где этот… как его… абстинентный синдром? Куда делось ужасающее, лишающее сил и желания жить похмелье? Где дикая жажда и головная боль? Почему во рту не нагадили кошки? То есть нет, я не жаловалась, просто сильно удивлялась. Так что даже о его светлости на мгновение забыла. Только вот он обо мне не забыл. — Я не буду спрашивать, что ты тут делаешь. — Его рука сползла с моей талии и по-хозяйски погладила пониже спины, и Шердан как-то очень предвкушающе улыбнулся. — Это и так понятно.