– Бог мой! – вскричал Вильямс. – Я, кажется, слишком рано успокоился. Это меняет положение дел. И он осторожно оглянулся кругом. Выбежавшие люди, в которых по одеже легко было признать скваттеров и разбойников прерий, остановились перед домом, который они недоверчиво рассматривали, и стали быстро и шепотом разговаривать между собой. – Гм! Они совещаются. Не дадим же им обдумать план нападения! Разговаривая таким образом сам с собой, Вильямс вытянул руку и достал великолепный карабин, который стоял в углу, прислоненный к стене. – Ничего не может быть проще, как нанести первый удар! – и прибавил, смеясь: – А полковник уверен, что я не сумею выстрелить из ружья! Хотел бы я, чтобы он был здесь. Он увидел бы, так ли я неловок, как он думает. Затем, нимало не заботясь об опасности, которой он подвергался, Вильямс широко распахнул окно, поднял на плечо карабин и два раза спустил курок. Двое людей упали. – Это меньшее, чего можно было ожидать, – сказал он, закрывая снова окно, и с поразительным хладнокровием стал снова заряжать ружье. В ту же секунду с платформы раздалось со страшным треском пять ружейных выстрелов. – Гм! По-видимому, они поняли там наверху мой сигнал. Отлично, посмотрим же на результаты! И он поспешил отворить окно. Все выстрелы попали в цель. – Славно! – вскричал Вильямс. – Никого больше нет. Те, в кого не попали, скрылись в лесу. Не годится ждать их возвращения. – Они, должно быть, пришли в ярость от оказанного им приема, а мы не в состоянии долго выдержать в этом деревянном домике, который они легко подожгут, и он вспыхнет как спичка. Бог мой! Печально спасаться таким образом, точно трусу, перед разбойниками, не имеющими ни законов, ни веры. Имей я только троих или четверых смельчаков, я бы продержался здесь, чего бы это ни стоило, – даю голову на отсечение! Но добрая, милая госпожа Курти, которую я знал еще совсем крошечной, и эти славные дети, такие нежные и преданные, – не могу же я подвергать их таким опасностям?! Нет, это невозможно! К тому же, я дал слово самому полковнику. Что он подумает обо мне, которому он доверил дорогие для него существа, чтобы охранять и оберегать их?! Надо ехать! Это приказывают долг и дружба. И нельзя колебаться в этом. Согласно своей укоренившейся привычке, Вильямс, думая, что он один, произнес этот длинный монолог громко, не заметив, что уже несколько минут, как госпожа Курти слушала его, остановившись на пороге гостиной. Полагая, вероятно, что наступил момент прервать этот монолог, госпожа Курти подо шла к своему старому другу и проговорила, тихо опуская ему руку на плечо. – Ну, расстроенный человек, ждут только вас. Что вы тут делаете? – Я… – Вы мечтали, как всегда, не правда ли? – Честное слово, это очень возможно. Но разве мы уезжаем? – Конечно. Или вы хотели бы выдержать осаду этих разбойников? – Я! Боже меня сохрани! – Если так, то пойдемте. – Я готов. Люси открыла потайной выход на двор, к которому из конюшен и сараев вел подземный ход, достаточно широкий для того, чтобы могли проехать всадники и даже телеги, нагруженные вещами. Этот подземный ход постепенно спускался все ниже и наконец кончался пещерой на прогалине, на склоне холма, по крытого лесом. Оба негра Вильямса правили фургонами; госпожа Курти, ее служанки и Дженни поместились в повозке, приспособленной для этого; Вильямс, Люси, Джордж и Джемс ехали верхом; пони госпожи Курти и лошади негров были привязаны ко второму фургону. Когда старательно закрыли потайной выход, все пустились в путь. – У тебя что-то печальный вид, – сказал Вильямс своей крестнице. – Тебе грустно? – Да, крестный папа! – ответила та, подавляя вздох. – Отчего же? – Потому что нам не следовало уезжать. – О! О! А разбойники-то? – Эти разбойники были просто беглецами; они бродили без всякой цели. Я уверена, что вслед за ними мы увидели бы наших друзей. Заметили ли вы, что мы дали семь выстрелов, а они с своей стороны не отвечали нам тем же? – Должно быть, они бросились в лес, чтобы объединиться со своими. Девочка покачала головой. – Их было всего семь, крестный папа, и все они остались на месте. – Быть может, ты и права, – возразил задумчиво Вильямс. – Бегство наше было немного поспешным! – Даже чересчур поспешным. – Но у тебя, должно быть, есть какая-нибудь идея в голове, раз ты говоришь мне все это. – О, ведь я не могу рассуждать, как взрослая! – Это правда. Но взамен опытности, которая приходит только с годами, ты доказала в течение последних часов, что обладаешь редкой проницательностью. Я должен далее признать, что ты оказала всем нам очень важные услуги! – О, крестный папа! Вы уж чересчур хвалите меня и преувеличиваете мои заслуги! – Нет, то, что я говорю – только голая правда. Ну а теперь поведай мне откровенно свою тайную мысль. – Для чего же, крестный? – Ты так часто оказывалась права в течение этой ночи, что, может быть, и теперь правда будет на твоей стороне. – Вы хотите этого? – Я прошу тебя об этом. – Ну, так я убеждена, что мы делаем ошибку, быть может, непоправимую, если и дальше продолжим наше бегство. – Что же бы стала ты делать? – Надо остановиться там, где мы теперь находимся. Здесь мы подождем час, потом я вернусь в дом, ведь мы еще недалеко отъехали, и уверена, что найду там отца, который ждет нашего возвращения. – Что заставляет тебя это предполагать? – Сама не знаю; я не сумею этого объяснить, но чувствую, что говорю правду. Мое сердце чует, что так есть на самом деле. – Это еще ничего не доказывает, положим. Напротив, я со своей стороны думаю, что самое лучшее, что мы можем сделать, – это удалиться как можно скорее из этих мест и прямо ехать в Новый Орлеан. – Но кто же покажет нам дорогу? – Я и мои негры: мы только что проделали этот путь и хорошо знаем его. – Я сделала все, что только было в моих силах, крестный папа! – печально сказала девочка. – Поступайте теперь, как угодно. Было около полудня, когда они добрались до пещеры, и все маленькое общество расположилось отдыхать. Жара была тропическая. В ожидании пока зной спадет, все разместились походным лагерем на опушке густого леса; кругом было мрачно, пустынно и дико. В то время как госпожа Курти и дети пробовали немного отдохнуть после стольких волнений, которые им пришлось испытать, Вильямс со своими неграми знакомился с окрестностями, чтобы сориентироваться и найти дорогу, которая могла бы как можно скорее привести их в Новый Орлеан. К своему большому удивлению, Вильямс, выйдя из пещеры и увидев широкую панораму, развернувшуюся перед его глазами, не узнал ни одного из тех мест, которые обратили на себя его внимание во время путешествия на плантацию. Вильямс путешествовал в первый раз и был совершенно не знаком с пустыней. Никогда в жизни не выезжал он из города, в котором родился. Теперь он впервые рискнул выбраться из четырех стен. При всех своих прекрасных качествах, он обладал странностью некоторых людей – никогда ни в чем не сомневаться и считать себя способным добиться всего, чего бы только ему ни вздумалось. Ему даже и в голову не приходило, что для того, чтобы отправляться в такой длинный путь, надо хорошо знать дорогу. Внимательно осмотрев местность, он принужден был сознаться себе, что решительно не знает, где находится; но никогда бы в жизни он не признался кому бы то ни было в своей ошибке. Он решил, в видах исследования местности, отправиться вперед со своими неграми, еще менее сведущими, чем он. Сначала все шло прекрасно, и он наконец попал в места, которые уже видел и которые были несомненно по дороге в Новый Орлеан. Наконец после нескольких часов странствования по саванне он решил вернуться в лагерь, но положение оказалось более сложным, и бедным Вильямсом овладело смущение. Идя вперед, он не оставлял на деревьях никаких знаков, по которым мог бы найти обратный путь, а шел наугад, надеясь на счастливый случай; вероятно, в течение двух или трех часов, употребленных им на поиски, он изменил направление, а найти дорогу по солнцу было невозможно, потому что погода переменилась и небо покрылось тучами. Словом, после напрасных поисков он, около шести часов вечера, страшно утомленный, опустился на землю в мрачном отчаянии. Единственная жалоба, вырвавшаяся из его уст, была следующая: – Я несу заслуженную кару! Люси права. В ее маленькой головке больше здравого смысла, чем во всей моей огромной особе. Не следовало мне бродить по незнакомой местности, где нет ни дорог, по которым можно было бы ориентироваться, ни людей, у которых можно бы расспросить о том, что нам надо. В лагере между тем царило беспокойство. Вильямс отправился на разведку около одиннадцати часов утра; становилось уже темно, а он все не возвращался. Госпожа Курти разговаривала с детьми об этом долгом отсутствии, которое она не знала как объяснить. Каждый высказывал свое мнение. – Милая мама, – сказала Люси, – мой крестный не знаком с этими местами. Пожалуй, он заблудился! – Да хранит нас Бог от такого несчастия! – Да, – заметил Джордж, – он заблудился: иначе он давно бы вернулся назад. Вероятно, он думал, что в пустыне можно также гулять, как по улицам Нового Орлеана! – прибавил он ехидно. – Молчи, Джордж, это нехорошо, то, что ты говоришь. – Мамочка! – Пожалуйста, ни слова больше… Что же нам делать? – прибавила мать. – Идти искать! – сказала Люси. – Но кому же идти? – Я пойду, если вы ничего не имеете против. – Я иду с тобой! – сказал Джордж. – Нет, – заметила девочка, – ты останешься с мамой, а меня проводит Джемс.