Глава XI. Каким образом Вильямс захотел очутиться в роли лесного бродяги и как он понял, что был не прав Что же произошло на самом деле в домике? Почему план бегства был приведен в исполнение? Сейчас мы объясним это. Когда Люси, расставшись со своим крестным отцом, Вильямсом Гранмезоном, вернулась в комнату матери, она очень удивилась, увидев, что больная уже совершенно одета и полулежит в кресле-качалке. Госпожа Курти улыбалась: ее бледность исчезла: легкий румянец разлился по лицу; взгляд был спокоен. Она притянула к себе дочь и несколько раз поцеловала ее. – Какая ты неосторожная, дорогая мама! – вскричала девочка, ласкаясь в свою очередь к матери. – Успокойся, милая Люси! – отвечала госпожа Курти. – Мне теперь хорошо, я уже больше не страдаю. Несколько часов крепкого сна уничтожили – надеюсь, навсегда, – все признаки нервного припадка; осталась только легкая усталость. – Правда ли, мамочка? – тревожно спросила Люси. – Уверяю тебя, что это так, моя дорогая! – Но зачем же вы поднялись среди ночи? – Как знать! – сказала госпожа Курти каким-то странным голосом. – Может быть и лучше, чтобы я была готова?.. – Для чего же, мамочка? – Почем я знаю? Вдруг нам придется внезапно уехать! Мать и дочь с минуту смотрели друг на друга со странным выражением на лицах, потом упали друг другу в объятия. – Так вы знаете все, не правда ли? – спросила Люси немного смущенно. – Я присутствовала при твоем длинном разговоре с крестным отцом, хотя ты и не видела меня. – Так вы нас слышали? – Конечно, я поступила не очень деликатно и не советую тебе когда-нибудь следовать моему примеру; но я хотела все знать! Я желала точно знать, какие опасности от меня скрывают. – И кроме того, – сказал смеясь Вильямс, показываясь на пороге комнаты, – до сих пор не найдено другого средства, чтобы хорошо слышать, кроме подслушивания. – Фи, господин Вильямс! – вскричала госпожа Курти тем же добродушным тоном. – Если я и позволила себе это, то только ради исключительности случая, иначе я бы не решилась! – Ба! Ведь мы в своей семье! И потом за последние два часа я узнал вашу дочь: она слишком умна, чтобы пускать в ход это средство иначе, как в таких же отчаянных положениях, как наше. – Хорошо! Вы загладили вашу вину, и я вас прощаю. Она протянула ему руку, на которой он запечатлел почтительный поцелуй. – Благодарю! А теперь позвольте мне присоединиться к Люси, чтобы побранить вас. – Нет, не браните меня, мой друг, вы оказались бы не правы. Уверяю вас, что я чувствую себя отлично; мое нездоровье было чисто нервного характера. То, что я узнала, радикально вылечило меня, так как показало мне моих детей такими, каковы они на самом деле. – Как это? – Выслушайте меня. Что было причиной страданий, которые меня мучили и наконец совсем сломили мои силы? Убеждение, что если случится несчастье, мне невозможно будет защищать и охранять моих детей! – И что же? – Теперь я самая счастливая из матерей! Я нисколько не боюсь за них: не я буду их оберегать, а напротив, – они защитят меня. Мать такой дочери, как Люси, и таких сыновей, как Джордж и Джемс, должна гордиться, потому что знает, что она не одна и может найти опору в самоотвержении дочери и мужестве сыновей. И, заключив Люси в объятия, она прижала ее к своему сердцу, проливая слезы радости и любви. – Мама, дорогая мама! – проговорила Люси. – Ты забываешь мою сестру Дженни, а она тоже ужасно любит тебя. Если ее нет возле тебя, то потому что она немного устала. – Ты права, милочка, с моей стороны это неблагодарно – забыть бедняжку Дженни, так как я знаю, что она всегда ведет себя умницей! – Спасибо, – ответила девочка радостно; – Дженни будет очень счастлива, когда я скажу ей это. Вдруг в окно донесся стук торопливо бегущих ног, удары в ладоши и имя «Люси», произнесенное отчаянным голосом. Девочка бросилась из комнаты, открыла окно гостиной и бросила из него конец веревки. Веревка была сейчас же схвачена, и двое негров прыгнули в комнату; потом они вытащили веревку, закрыли окно и заставили его ставнями. Все это было сделано с такой быстротой, какую дает только страх. Когда они почувствовали себя в безопасности, возбуждение, поддерживавшее их до этого времени, сразу упало, и они опустились на паркет, дрожа и бросая кругом растерянные взгляды с очевидной целью – убедиться, что им нечего было опасаться. То, о чем мы так долго рассказывали, произошло на самом деле с быстротой молнии. Люси действовала инстинктивно, не рассчитывая и не размышляя. Госпожа Курти и Вильямс еще не пришли в себя от изумления, как уже все было кончено. – А, вот вы и вернулись, мои милые! – сказал Вильямс, входя в гостиную в сопровождении госпожи Курти. – Что значит весь этот шум? Неужели вы едва не оказались в руках неприятеля? – О, нет, масса, мы слишком осторожны для этого! – отвечал Аполлон. – Что же в таком случае произошло? – О, масса, – возразил негр, – мы встретили двух цветных людей с плантации! – Вы хотите сказать – двух негров? – Это одно и то же, масса. – Что вам сказали эти люди? – Ничего ровно, масса, они бежали, преследуемые более чем пятьюдесятью скваттерами, и так устали, что не могли бежать дальше. Мы пустились бежать так быстро, как только могли. На плантации все горит. Леса полны скваттеров, разбойников из прерии и дикарей. О, какое несчастье, масса! Стрельба не прекращается, нам всем придется умереть! О! О! – Замолчи, дурак, ты не знаешь сам, что говоришь. Страх отнял у тебя и те крохи ума, которыми ты был оделен. Во всем этом нет ни слова правды! – О, масса! Янус и я, мы видели это сами. – Тебе только казалось, что ты это видел. – Я думаю, – заметила госпожа Курти, – что, хотя многое в этом рассказе можно приписать страху, в нем есть доля правды. Как ты полагаешь, Люси, моя милочка?’ – Дорогая мама, если уж вы мне позволяете сказать свое мнение, то я скажу, что эти люди ничего не видели, ничего не слышали и преспокойно скрывались все время в кустах. – Гм! – сказал Вильямс. – Я полагаю, что ты преувеличиваешь, думая таким образом. – Почему же, крестный папа? Всем известна трусость этих людей; кроме того, они и лгуны, как все негры. Можно ли доверять их словам? Возможно ли, спрашиваю я вас, чтобы мой отец, который так храбр и имеет таких преданных помощников, как Черная Птица, который так любит нас и командует уж не знаю сколькими отборными воинами своего племени, – чтобы они могли быть побеждены кучкой разбойников, которые хотят только одного – грабить? – Так ты, значит, такого мнения, что мы должны здесь остаться? – Да. Подумайте только, как огорчен будет мой отец, когда, прогнав разбойников, поспешит сюда, чтобы обнять нас – и не найдет нас здесь? – Ты права, – сказала госпожа Курти. – Наш долг – остаться здесь! – Если бы только мы не подвергались настоящей опасности, как теперь! – заметил Вильямс. – Боже мой, милый Вильямс, как я огорчена, что вы приехали к нам как раз в такое тяжелое время! – Почему же так? Напротив, я чувствую себя прекрасно. По крайней мере, это вывело меня из моей спокойной и монотонной жизни, дало мне новые впечатления. – Не слишком ли уж сильные? – прервала госпожа Курти. – Ба! Немножко больше, немножко меньше, об этом не стоит беспокоиться! Итак, мы остаемся! – Да, по крайней мере, до тех пор, пока это будет возможно. – Так и сделаем. Негры вышли из комнаты и, по приказанию своего хозяина, вооружившись ружьями, отправились караулить на крыше дома. Это приказание не вызвало с их стороны неудовольствия, потому что они чувствовали себя на этом посту в полной безопасности, почти недоступными для неприятеля. Люси и ее мать разбудили Джонни, на тот случай если бы пришлось спасаться бегством. Вильямс, оставшись один в гостиной, принялся прогуливаться взад и вперед, отдавшись своим мыслям. Несмотря на дурную репутацию, которая установилась за ним, он не имел вида струсившего человека. Эта одинокая прогулка продолжалась более получаса, ничем не потревоженная. Вильямс приоткрыл окно и время от времени высовывался из него, чтобы окинуть взглядом окрестности и увериться, что все по-прежнему спокойно. Убеждаться в этом было нетрудно, потому что ночь была светлая и можно было видеть далеко но все стороны. Бросив последний взгляд на окрестности, Вильямс вынул великолепные часы из кармана жилета. – Четверть третьего, – сказал он в полголоса, – надо только запастись терпением! Все это прекрасно кончится. Он потер руки и прибавил: – Это, однако, очень забавно, и такие волнения только молодят меня. Эта маленькая Люси – настоящее сокровище! Все равно лучше, если бы это милое семейство расквиталось за свой страх! Но едва успел он докончить последние слова, как случай, который, очевидно, злорадно подстерегал его, – каждый знает, как любят случаи разрушать все построенные людьми комбинации, – захотел, по-видимому, неожиданно изобличить его во лжи. В кустарнике послышался внезапно сильный шум, раздались два выстрела, и почти тотчас же дюжина людей, вооруженных с ног до головы, выбежала из лесу.