Казалось — вот она, работа. Я крут, меня возвращают, хоть и выдали месяц назад волчий билет. Гордиться, что ли, собой? Черта с два, меня зовут на работу, по линии которой я прикончил ни в чем не повинного наркомана. Сцепить зубы и бороться со своей совестью? Лень, подумал я и, натягивая маску, вышел под шипящий ливень. Кислотность была сегодня умеренной, и я просто ускорил шаг, еще издали включая свою машину. Ховер взмыл над площадкой и приветственно покачался, его фары наливались светом, в салоне заиграл Чет Бэйкер, и все вообще было очень здорово, и даже по-настоящему захотелось на эту проклятую встречу. Я улыбнулся, захлопнул дверцу, сразу же сбрасывая машину в поток второго уровня. Скрытые в пелене дождя небоскребы, ступенчатые пирамиды и сложной формы башни выглядели мириадами светящихся точек, по обе стороны сияли голографические и вполне себе неоновые рекламные щиты, огромные телеэкраны убеждали водителей сидеть смирно, не трендеть по телефону за рулем и не прижиматься к стенам зданий. Я проморгался, привыкая заново ко всему этому великолепию, и вбил координаты в автопилот. Да, меня будут обгонять и подрезать, но, черт возьми, я не в том настроении, чтобы водить ховеркар в многоуровневом потоке. Да и не в той кондиции, если честно. Автопилот подмигнул мне и перехватил управление, а я оперся локтем на ручку и прилип к окну. Токио-3 не спал. Он просто никогда не спал — тут были вымершие пассажи, целые арки и модули, где даже в час пик не встретишь ни единого человека, но всегда находились места, где люди толпами крутились круглые сутки. Я как-то гнал Еву через заброшенную многоэтажку, где висели календари аж за двенадцатый год, где мебель трещала от прикосновений, где каждый шаг и выдох отзывались клубами пыли. А ликвидировал я его на парковке, в густой толпе старьевщиков, на блошином рынке минус второго уровня. «Интересно, будь этот Евангелион поумнее, что бы он подумал о своем смертном пути?». О, он был умен, он даже взял заложника, когда понял, что ему не уйти. Он цеплялся за свое существование, использовал окружающий рельеф и подручные средства — в том числе и людей. Но понять, насколько символичен стремительный бег сквозь пустоту к людям — и к смерти… Увы или к счастью — это слишком круто для Евы. Такие рефлексии — удел блэйд раннера. — Синдзи, до пункта назначения двести метров. — Спасибо, — машинально буркнул я виртуальному интеллекту машины и осмотрелся. Ховеркар выруливал к забегаловке «Трое». Я немного слышал о кабаке, но никогда тут не бывал — ни по работе, ни просто так. Машина нашла свободное место на парковке и лихо ухнула вниз, так что некоторую часть пива мне пришлось сглотнуть повторно. Кривясь от кислятины во рту, я вылез под вялые струи жгучей гадости и повертел головой: негустая клиентура тут в это время: четыре машины всего, и среди них — ховер капитана. Мощный агрегат с форсированным реактором и тремя вертикальными ускорителями. Зачем этот болид нужен Кацураги — ума не приложу, она давно не гоняется лично за Евами, заросла уже бумажками и телеэфирами по самые уши, а ведь нет — все равно тянет красотку на мощные тачки. Вход встретил меня тугим встречным потоком с легким привкусом химии — кислоту тут с гостей не только сдували, но еще и нейтрализовали какой-то взвесью. Влажную уже маску я стянул с особым наслаждением — люблю, когда на смену горечи дождя приходит смрад забегаловки. Когда масло, когда рыба, когда вся эта вкусная синтетическая гадость бьет в ноздри и сразу хочется жрать в любом настроении — разве только печенка уже совсем шалит или понижал градус накануне. В «Троих» в этом смысле все было правильно — то есть пахло сильно и пахло едой, несмотря на позднее время. На вид забегаловке было лет пять-семь, не меньше: как раз года эдак с пятнадцатого в моду вошли тяжелые столешницы с якобы кирпичными основаниями. А вот любовь к рожковым осветителям появилась чуть раньше, я еще тогда только академию заканчивал. В целом, было тут мрачновато, неоново и уютно. «Надо бы взять кабачок на заметку», — решил я, изучая зал. Капитан обнаружилась без всяких проблем — эффектная женщина выставила длинные ноги в проход между столиками и запрокинула голову, выдыхая в потолок струйку дыма. «Не по форме», — отметил я и направился к ней. На Кацураги просматривалась серая в полоску тройка, ворот рубашки небрежно распущен пуговиц эдак на пять. Влажный плащ имелся тут же — на вешалке. — Мода на черные бюстгальтеры, капитан? Кацураги с прищуром изучила мою внешность, не нашла там ничего особенного, — видимо, совесть искала, — и воткнула сигарету в пепельницу. — А как же. Кстати, можешь уже садиться, остряк. «Вот черт, один — один», — подумал я и опустился напротив начальницы. Подошел официант и с поклоном опустил на стол меню. — Тоник и бифштекс, — сказал я, не заглядывая в потертую тонкую книжицу. — Правильно, закусишь выжратое пиво, — одобрительно сказала Кацураги, когда официант исчез. — Вот тогда можно будет и о деле поговорить. — Трезв и невинен, как преподобный Мерсер, — отрезал я. — Выкладывайте. Капитан улыбнулась уголком рта: — Ну что ж, раз так, то лови. По столешнице ко мне скользнул кожаный прямоугольник, и мне даже не потребовалось его разглядывать, чтобы понять, что это. Уж свой жетон я узнаю. — Умильно рыдаю, капитан. Это что — все? Я снова в строю? — Мне нужно еще и извиниться? — Кацураги приподняла бровь и, наклоняясь вперед, уперла локти в столешницу. — Или тебе приказ зачитать? Дождь скорее пропустит три дня подряд, чем Мисато Кацураги обойдется без издевки, произнесенной тяжелым тоном. Я примирительно поднял руки, так что тарелку с синтезированным мясом мне подсунули как раз вовремя. А еще слева нарисовался шипящий бокал, и это было прямо-таки замечательно. — Ни боже мой, капитан, — рассудительно сказал я, втыкая вилку в бифштекс. — Просто, видите ли, интересуюсь, с чего такая честь… А вы мне сразу — значок, полномочия. Как насчет оружия, кстати? Пока я с полным ртом поднимал глаза, Кацураги уже молча извлекла из сумки тяжелый пакет и положила посреди стола. «Все, я растаял. Моя ты деточка». Даже по контурам закутанного в целлофан пистолета я узнал свою машинку — P.K.D. 2019 Special. Коль скоро офицерам управления блэйд раннеров позволялось модифицировать табельное оружие, я в свое время оторвался на всю катушку. Два жалования извел, прежде чем успокоился. Хотя нет, кажется, еще премия была — на нее я лазерный блок улучшил. И, признаться, расставаться с этой пушкой было очень тяжело, даже памятуя, что благодаря ей я из ликвидатора превратился в убийцу. — Вот так, — удовлетворенно произнесла Кацураги, откидываясь на спинку стула. — Теперь ты уж точно восстановлен в звании, старлей. Я задумчиво пожевал, глядя на черный целлофан. Да, вот теперь можно окончательно поверить. И начать бояться и сомневаться — все как всегда. Как месяц назад. — Уже понял. И насколько же они круты? — Очень круты, Икари. Во всех смыслах. И один из этих смыслов мне особенно не нравится. Подняв бокал, я качнул им, дескать, «ваше здоровье», и поощрительно кивнул. — Они теоретически способны пройти тест Войта-Кампфа. Я поперхнулся тоником. — Чего? — просипел я сквозь кашель. — Как это? — Так это, — сказала Кацураги, мрачнея лицом. — Мозг поколения «ноль-ноль» имеет контур типа «Нексус-6». А это значит… — А это значит, что мы вплотную подошли к эмуляции эмоций, — подхватил я, глядя, как женщина кивает и лезет в пачку за новой сигаретой. — Капитан, дайте закурить. — Держи. Да. От симуляции к эмуляции. — Эмпатическое самообучение, значит. И в каких пределах? В легких сразу все приятно нагрелось, а горлом задвигался полузабытый уже грубый напильник, и между нами повис дым, слишком густой в этой и без того почти коллоидной атмосфере. А еще тут висело что-то еще, и еще я впервые обратил внимание на музыку — играл, без сомнения, кто-то известный, какой-то блюзмен, но кто именно — на ум не приходило. — В очень широких. Теоретически, они не способны накапливать большое количество эмоций, рано или поздно этот контур будет перегружен, и их развитие затормозится. — Занятно. — Куда уж больше. Мы лениво перебрасывались фразами, глядя друг на друга. Мне почему-то казалось, что капитану приятно меня видеть, и еще — мне тоже казалось, что я рад ей. Так все сложно, что аж тепло на душе. Вот выкинуть бы из мозгов этот «Нексус-6», и можно пить до утра, разговаривая о прошлом, сплетничая об управлении… — Икари, ты хоть понимаешь, насколько все серьезно? — Понимаю. — Если мы не сможем точно отличать человека от Евангелиона… Я в один глоток выхлебал тоник и махнул рукой, подзывая официанта. — Да, капитан. Помимо всех прочих прелестей начнется охота на ведьм. Есть ведь уже деятели. «Убей в себе Еву», «Стань человеком»… — я скривился. — Этих фашиков еще не прищучили? Кацураги буркнула «виски» подошедшему официанту, я уважительно крякнул и показал, что мне того же. Проводив его взглядом, капитан изучила докуренную сигарету. — Нет, старлей, — сказала женщина, ожесточенно давя бычок. — Слыхал, как они устроили расправу над специалами? — Нет. И не хочу слышать. Мерзость. — Именно что мерзость. — Жаль, их суд не признает вне закона. — Может, после поджога клиники и признает, — жестко сказала Кацураги. — Эти сволочи взяли ответственность на себя. — Пусть горят в аду. Уничтожать «еваподобных» — это ублюдство. Как есть. И уж тем более теперь, когда синтетиков научили еще и эмоции изображать… «Черт, да что ж меня так, а? Расчувствовался? А что если она тебя проверяет? Увидит, что ты распустил нюни, и все — прощай значок». — Погоди. Факт эмуляции эмоций пока существует только на бумаге. Я вылез из своих параноидальных сомнений и недоумевающе посмотрел на капитана. — Не понял. То есть как это? — Молча. Мы еще не прогоняли «ноль-ноль» по ВК-тесту. — Но… Как тогда?.. Кацураги нехорошо ухмыльнулась: — Ева запаниковал. — Чего?! — Представь себе. Оперативник вышел на след подозреваемого, потребовал пройти Войта-Кампфа на месте. Он успел задать уже три вопроса, но Евангелион прервал его и попытался сбежать. «Ага, это уже понятнее. Отказ от прохождения теста — это такое самоубийство. Грязное и быстрое». — Тут его и грохнули, — кивнул я. — Но причем тут паника? — А вот это самое интересное, Икари, — Кацураги не кривясь отхлебнула виски и посмотрела мне прямо в глаза. — Дело в том, что по первым трем вопросам Евангелион выглядел человеком. «Ох ты ж…»